Текст: Анастасия Балыко
Фото со страниц в фейсбуке поименованных участников
Прошедшая неделя принесла новость о том, что крупнейшая федеральная книготорговая сеть «Читай-Город» подала иск на 1 миллион рублей к калужскому информагентству под названием «Красная весна», разместившему на своем сайте резко отрицательный отзыв на книгу Джона Бойна «Мальчик в полосатой пижаме», изданную издательством «Фантом Пресс» и продающуюся в местном «Читай-Городе», причем на выкладке, как «книга месяца». По мнению журналиста информагентства Михаила Антонюка, эта книга «стирает разницу между добром и злом» и «обеляет фашизм». По мнению же книготорговцев, частное мнение журналиста подрывает их деловую репутацию и должно быть незамедлительно снято с сайта — что редакция делать категорически отказывается.Современная литература может и даже должна вызывать споры; но в какой момент художественные поиски переходят в безнравственность? И когда литературоведческие дискуссии стоит переводить в судебные иски? И, главное, кому дано это определять?
Ответы на эти вопросы искали участники круглого стола, прошедшего на филфаке МГУ.
Репортаж по его материалам подготовила для «Года Литературы» Анастасия Балыко.
Полная видеозапись (2 часа)
Предоставлено заведующей лабораторией устной речи филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Е. В. Тупикиной
«Не говорите о зле, это рождает любопытство в юных сердцах», - гласит пословица народа лакота. Где же проходит граница между дозволенным и запретным? В Пушкинской гостиной филфака МГУ собрались переводчики, лингвисты и редакторы, обеспокоенные все более явственным внедрением цензуры в литературное пространство. Модератором круглого стола выступила переводчик и преподаватель Александра Борисенко.
Главный редактор издательства «Фантом Пресс» Игорь Алюков начал с того, что сравнил цензуру с болотом, в которое постепенно затягивает. Дело в том, что многие люди, в том числе издатели, до сих пор считают, что цензуры не существует. Но это представление, безусловно справедливое де-юре и гарантированное Конституцией, на практике обрастает множеством нюансов: когда книга поступает на прилавки магазинов, недовольные читатели высказывают неодобрение книготорговцу, а уже он пишет претензию издательству… или заявление в прокуратуру. Предотвратить такое развитие событий издателю взрослых книг гораздо проще, достаточно просто быть внимательным, поставить значок «18+» и упаковать книгу в пленку. Не стоит забывать и о вопросе призыва к терроризму, однако, как отметил И. Алюков, это вещь довольно редкая, такую мысль можно извлечь из книги, если в нее внимательно вчитаться.
Чаще недовольство читателя вызвано отдельными словами, предложениями или небольшими фрагментами. Бывает, что книжные магазины заранее отказываются продавать издания, которые могут вызвать претензии читателей. Так случилось с третьим томом биографии Стивена Фрая, содержащей рассказы о сексе, кокаиновой зависимости и гомосексуализме. Один из крупнейших дистрибьюторов книг в России отказался продавать книгу, которую считал потенциальным бестселлером, опасаясь читательской реакции и закона о пропаганде наркотиков.
Эту тему продолжила лингвист Ирина Левонтина.
«Пропаганда наркотиков определена в законе чрезвычайно интересно, - поясняет И. Левонтина, — это распространение информации о способах изготовления, местах приобретения и способах употребления наркотиков. Это не убеждение читателя в том, что принимать наркотики — это круто». В то же время Статья 29 Конституции Российской Федерации гарантирует свободу мысли и слова: «Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается». Существует понятие цензуры в узком смысле - ведомство или человек, который выдает разрешение на печать какой-либо книги. В современной России такого органа не существует, это следует ценить и следить за тем, чтобы положение дел не менялось в будущем. Книжные магазины и издательства руководствуются скорее не законом, а самоцензурой. Стараясь обезопасить себя от возможных неприятностей, они предпочитают не связываться с потенциально скандальными книгами.
«Как это устроено: люди боятся, что их покарают, например, по экстремистскому законодательству. Значит, это уголовное дело по распространению материалов, разжигающих... и так далее. Или просто внесут эту книгу в список запрещенных как экстремистскую», - объясняет Левонтина. «Внесение текста в список или обвинение человека в Статье 280 предполагает, что осуществляется экспертиза». Описывая схему оценки книги, Левонтина отметила, что каждый текст сопровождается заключением, как правило, выданным внутренней экспертизой, но люди, осуществляющие ее, не имеют репутации в филологических кругах, о сохранении которой им нужно беспокоиться. Бывает, что имя эксперта, выдавшего заключение, держится в секрете.
Так и возникают парадоксальные ситуации, когда безобидные тексты попадают в немилость. Как каббалистическая книга Лайтмана, которая попала в этот список из-за упоминания, что жизнь евреев в галуте (в рассеянии) была тяжела. И всё! И из этого анонимный эксперт выводит заключение, что книга - кстати, весьма экзотическая, через которую неподготовленный читатель просто не продерется, — возбуждает ненависть к народам, рядом с которыми жили евреи. Левонтина подчеркнула, что выводы экспертизы можно обжаловать, и иногда удается, но не в этом конкретном случае.
Переводчик и писатель Виктор Сонькин поднял вопрос о том, что порой издателей и книготорговцев беспокоит реакция общественности и на ненормативную лексику. В свою очередь, редактор Алюков уточнил, что матерные слова сами по себе не обязывают издательства ставить на книге значок «18+», иногда достаточно отнести текст к категории «16+», однако для безопасности лучше исключить ненормативную лексику, чтобы не связываться с нервными читателями.
Переводчик, шеф-редактор портала ГодЛитературы.РФ Михаил Визель подтвердил, что такое бывает в процессе подготовки книги к изданию даже в самых «продвинутых» издательствах. Это нарушает права переводчика, особенно если подмена слова обнаруживается уже после выхода книги. Но если этого не сделать, то книгу придется оборачивать в пленку, что сразу же отражается на продажах. А для графического романа (о котором в данном случае идет речь) это просто губительно: читатель не купит графический роман, который он не может сразу пролистать и оценить.
Через некоторое время после проведенного круглого стола Михаил Визель обратился за комментарием к Олегу Новикову (на тот момент — генеральному директору Эксмо-АСТ): что он будет делать, если его издательству предложат подростковую книгу - потенциальный бестселлер, но при этом явно подпадающую под действие закона о защите детей от нежелательной информации? Достаточно вспомнить недавнюю историю о том, как из подростковой книги удалили гомосексуальную сцену, это дошло до автора-американца и разразился скандал, приведший к разрыву контракта (правда, не с Эксмо-АСТ). «Наверное, теоретически такие проблемы возможны, - ответил Олег Новиков. - Уровень толерантности и плюрализма в нашем обществе все-таки отличается от ряда стран. Но вот за прошедший год или ранее до меня таких проблем не доходило. Возможно, редакторы на своем уровне от чего-то отказываются, но пока еще ни разу не было случая, что вот — «отличная книга, надо издавать, будет бестселлером, но не соответствует нашему законодательству». Конечно, мы будем руководствоваться российским законодательством, то есть: договариваться с автором об адаптации книги, по сути, глубокой редактуре, или отказываться от выпуска. Вариантов у нас нет. У нас были немножко другие истории, связанные с мотивом доведения до самоубийства, но обошлось: удалось и не отказаться от выпуска книги, и донести свою позицию до общества, и книга остается в продаже. Такой случай был, он имел положительный характер, но это скорее исключение, чем правило».
Обсуждалась такая гротескная форма самоцензуры, когда книгопродавцы заклеивают часть обложки стикерами, а названия книг переводятся со звездочками. Но изменить эту ситуацию пока не представляется возможным: если не перестраховаться, то можно пострадать или быть привлеченным к уголовной ответственности, а судьи могут быть некомпетентны или не заинтересованы в оправдании обвиняемого писателя, издательства или книготорговца. При этом для того, чтобы книга попала на экспертизу, хватит и одного недовольного читателя, достаточно активного, чтобы подать жалобу в соответствующие органы. Нередко так поступают слишком бдительные родители, чьи страхи подогреваются соответствующими общественными организациями.
Культурный антрополог Александра Архипова заявила, что в механизме цензуры действуют три основных áктора: «Один актор — это закон, некоторый набор правил, по которым мы должны жить. Второй важный актор — это носители самой цензуры, правдолюбцы». Эти люди отличаются тем, что испытывают постоянное чувство страха и ответственности не только за своих, но за всех детей. Им кажется, что угрожает опасность отовсюду: и из интернета, и из книг. «Эти правдолюбцы считают, что они действуют по закону, но они его не знают, как правило, и действуют по некому понятию о том, как они этот закон воспринимают. Они не стремятся соблюсти закон, это нужно четко понять. Они стремятся спасти окружающих от страшной опасности. И в их картине мира существует ощущение, что никто, кроме них, спасать от этой опасности не будет». Третьим актором выступают наши органы власти.
Переводчик Ольга Дробот, отсутствовавшая на встрече по болезни, подготовила список законов, касающихся цензуры в детской литературе. В него входят:
1) Федеральный закон "О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию" от 29.12.2010 № 436-ФЗ
2) Федеральный закон "О внесении изменений в статью 5 Федерального закона "О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию" и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях защиты детей от информации, пропагандирующей отрицание традиционных семейных ценностей" от 29 июня 2013 г. № 135-ФЗ
Представитель детского издательства “Самокат” Ольга Патрушева призналась, что не слишком часто сталкивалась с Законом 436-ФЗ в действии, поскольку случаи, которые действительно попадали бы под его действие, в детской литературе очень редки. Тревогу, как правило, сеют обеспокоенные родители, они видят опасность там, где ее нет, а что-то существенное могут пропустить. Дело может доходить и до прокуратуры, но на этом все останавливается, и уголовные дела не возбуждаются. Вряд ли кто-то действительно знает, как этот закон применять. «Когда он разрабатывался и принимался, он вообще не имел в виду книги. Он был в первую очередь направлен на интернет и на телевидение», - объяснила Патрушева. Но именно из-за него появилась самоцензура и опасения, что издательство может пострадать — как от самого закона, так и от людей, использующих его в своих целях. Теперь приходится искать обходные пути для издания книги, исключая потенциально скандальные моменты. Издательство «Самокат» издало «Чудаков и зануд» Улофа Старка с купюрами: исключили сцену, которая могла быть истолкована как слишком откровенная для издания с пометкой «12+». Но переориентировать текст для более взрослой аудитории нецелесообразно. Это сделали с согласия автора, правообладателя и переводчика.
Александра Борисенко предложила донести эту информацию и до читателя, чтобы не создавать иллюзию полного текста, как это было с «По ком звонит колокол» или «Над пропастью во ржи», которые вроде бы переведены полностью, но сильно сглажены и смягчены.
Часть книг при переводе претерпевают изменения не только из-за цензуры. Сегодня переводчик может адаптировать текст к реалиям, в которых жил или живет читатель. Особенно когда речь идет о детских научно-популярных книгах. Это может быть обусловлено и языковой культурой, и менталитетом, и нормами морали в обществе, и историей государства. Например, французы искренне убеждены (и внушают своим детям), что вакцинацию предложил Луи Пастер. И издательству «Пешком в историю», которое на круглом столе представляла главный редактор Александра Литвина, пришлось вступать с правообладателями в жаркий спор, чтобы написать в книге, что вакцинацию предложил все-таки англичанин Эдвард Дженнер за сто лет до Пастера, а Пастера мы любим за многое другое. И им же пришлось смягчать в книге про котиков слишком дотошные, на русский глаз, описания репродуктивной системы этих самых котиков.
Большинство переводчиков и издательств учатся на своих и чужих ошибках. Абсолютно ясно, что на данный момент не существует отработанного механизма соблюдения законов, касающихся цензуры. Для их выработки необходимо объединить усилия издательств, литераторов, переводчиков и культурологов. Кроме того, литературе сегодня не хватает «свободного общественного договора», как выразилась Борисенко. Цензура, в той скрытой форме, в которой она существует сейчас, мешает диалогу читателей и издателей и сеет вражду между ними: покупатели выискивают проколы в текстах, а издатели и книгопродавцы начинают ориентироваться на не совсем адекватного покупателя, готового бежать в прокуратуру всякий раз, когда текст его не устраивает. В этой точке заканчивается и дискуссия, и свободный диалог между читателем и книгопродавцем и начинается судебное разбирательство между государством и издателем (или книжным магазином).
Александра Архипова отметила, что в скандинавской культуре к ребенку принято относиться как к маленькому взрослому, которому нужно как можно быстрее поведать обо всех реалиях жизни. Для русских семей характерно воспитание ребенка в некоем, по ее выражению, «сусальном мире». Из-за цензуры обе эти модели не смогут одновременно существовать в пространстве русского литературного текста, пусть даже переводного, что, по сути, отбирает у родителей право выбирать, как воспитывать своих детей и какие книги им покупать. Задача же издателей - нести просвещение, избавить читателей от необоснованных страхов и помочь увидеть все многообразие зарубежной литературы, доступной уже сегодня русскоязычному читателю.
