Текст и подбор иллюстраций: Андрей Цунский
Начнем все же с цитаты. «Горные вершины спят во тьме ночной». Но какой, скажете, Гете? Лермонтов. Или какой-нибудь русский поэт «Иван – человек Божий». Фамилия Goethe переводится примерно (с огромным, признаюсь, допущением) так. И не часто встречается. В Берлине в 2002 году в телефонном справочнике было всего едва за сотню. А у нас в Москве – подумать только – целых 4 Гете! Хотя цифры эти могут и меняться.
Но памятников Гете, которых сотни разбросаны по всему миру – в России только один. В Петербурге. Возле лютеранской кирхи. Впрочем, ничего.
Но главный памятник Гете возвышается не над границами, горами и долами – а над всей мировой культурой.
Мы живем не в эпоху пост-, паст-, недо-, пред- или около. Мы живем после Фауста. То есть – одновременно с ним.
Фауст
Со дня рождения его создателя – 270 лет.
Он должен был появиться. Не человек даже. Герой, человеком созданный. Он не мог не прийти, рано или поздно время бы для этого приспело. Нужен был герой невиданного доселе мужества.
Бремя слепоты
Клинья шумера, нильский ил, столкновение еще-не-Европы и еще-не-Азии с еще-не-Африкой, греческого языка, на котором еще не сказано «Верно вот это и значит царствовать», плетка Ксеркса и со смехом брошенный щит Архилоха, страх перед Сциллой и Харибдой, которые и теперь по-турецки звучат не лучше, свары развеселых и жестоких персонажей Олимпа. Пришло еще даже не имя человека, а определение его, статус в природных стихиях и среди себе подобных.
Гомер. Слепой. Сотрясенный страхами перед великими силами и предопределённостью судеб, человек, крайне озабоченный невозможностью дать взятку Мойрам, бродил по Земле, пересказывая вызубренную наизусть формулу мироздания. Его страхи перед судьбой и силами Космоса были столь велики, что плавно перетащили его, под рев зрителей римских цирков, к суждениям первого в мировой истории «очкарика» – Августина Блаженного, снабдившего мир теодицеей и путаным объяснением, как зло может превратиться в добро.
Бремя немоты
Долгие века при этом мир наполнялся не просто библиотечными знаниями, которые и сейчас частенько горят самым синим пламенем, но мыслями, находившими воплощение в величественных зданиях, которые тоже горели огнем, и картинах, горевших тем же огнем, и в статуях, дробившихся в крошку – но при этом остававшихся мыслями. Флорентинец Веспуччи скромно дал своё имя не им отрытому Новому Свету, Леонардо набросал изобретений на полтысячи лет вперед, задав работы на будущее в том числе Фултону, Сикорскому, Шмайссеру и Фердинанду Порше.
Прорвавшись через сотни лет ремесленничества и театрального «сексизма наоборот» и даже эпоху Bardolatry, стал возвеличиваться Шекспир, и Гамлет с его помощью выяснил, что можно быть улыбчивым мерзавцем, но вопрос о тайне бытия пока лишь задал, хотя и вслух, а вновь явившийся на сцену Юпитер в «Цимбелине» освоил полеты на орлах с ракетами класса «воздух-земля». Добрая королева Бесс показала подданным, что в статусе монарха можно быть подобной Афродите – вечно девственной, даже периодически меняя любовников, кого из политических, а кого из самых простых телесных и сердечных побуждений.
Беременность словом
И вдруг величественный Лютер усомнился в святости коллективных решений богословов на их международных конгре... пардон, вселенских соборах, а дьяволу и вовсе запустил в рогатую башку чернильницей, чтобы не смущал и не отвлекал честных людей от работы. Уже выросли деревья, из которых построен будет «Бигль», и обезьяне вскоре тоже не откажут в участии в создании человека. Вот-вот родится еще один новоявленный Цезарь с корсиканской фамилией и страстью пострелять по толпе из пушек. Костры инквизиции робко притушили, хотя, возможно, огниво еще выдавали в комплекте с плащом и кинжалом. Уверенным голосом давно отпророчествовал Джон Ди, Ньютон уже ушибся яблоком, и даже Петр Великий побрил московитское общество на европейский манер, и завез не то в Гардарики, не то в Гиперборею табак и картошку. Гомеру уже давно надоела слепота. Мир сходил с ума от информации, идей, поступков, вопросов... Гениев в мире стало просто полно. Но тут уж был нужен такой, который смог бы сочетать в себе несочетаемое. И он родился 270 лет назад.
Иоганн Вольфганг Гете
***
Страшно сказать – 56 томов +12 дополнительных собраний сочинений, множество занятий и наук, долгая и многотрудная жизнь, блистательный ум, беспощадное трудолюбие и маниакальная немецкая любовь к порядку. Да... И все это – по великому счету – ради одной книги. Зато какой... Слово, Сила. Мысль, Дело – их должен был дерзко объединить в своем сердце и уме человек.
Говоря о Гете, можно долго писать о биографии, стихах, родителях, науках и службе, поминать всех, кто его цитировал, приводить цитаты, приписывая слова одного персонажа другому... Нет. Все шесть десятков томов его полного собрания сочинений и вообще всего – это просто великий профессионал, писатель и любитель знаний. Но одним из величайших людей в мировой культуре сделала его одна книга. Более того – пьеса. Та, после которой поделилась мировая культура: наука, философия, музыка – да все! – на до и после нее.
ФАУСТ
«Автор, – скажет читатель, – зачем ты столько всего навертел во вступлении и куда теперь тебя вынесет, когда начнешь писать по сути?» Ладно, читатель. Убавим пафос, заменим инкунабулы на монитор. Да и, собственно, – какой тебе сути нужно?
Впрочем, кое-что напишу. И не так много. И в основном – о Фаусте. Надеюсь, со страданиями юного Вертера вы сами разберетесь.
Итак, почему и как опасно обращаться с пьесой «ФАУСТ»
- Не стоит однозначно называть ее «трагедией», хотя трагического там полно. В Германии этот жанр, наряду с пропечатанной в титуле «трагедией», называют также «пьесой для чтения», то есть не просто для постановки на сцене. А чтобы вы сами и читали, и потом думали. И не слушали тех, кто, в частности, недавно объявил, что «философ Кант написал ахинею, которую кроме него самого никто и не читал». Если вы из этой породы – зря и буквы учили.
- Очень опасно цитировать это произведение. И остерегайтесь цитирующих. Если кто-то с умным лицом изречет про «сухую теорию, и, несмотря на нее, зеленеющее древо жизни» от лица Фауста - знайте, не читал он никакого Гёте. И пошляк он. Скорее всего. Или кто, обращаясь к девушке, крикнет: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» — это точно дурак. И чудного мгновенья этого точно не запомнил бы.
- Еще отвратительнее цитаты с упоминанием Гете и Фауста. Пусть некто далеко не столь умный, каким его многие почитают, сказал, что «что-там чего-то сильнее», – не надо в стомиллионный раз повторять эту убогую пошлость! Тем более что пошлость эта даже в первый раз была сказана по пошлому поводу.
- Не нужно никому говорить, что «Фауст продал душу самому Сатане за вечную молодость или что-то там еще». Во-первых, Мефистофель – не Сатана, и сам Бог ведет с ним весьма занятные разговоры, почитая его самым забавным из духов отрицания. То есть черт, конечно, но все же рангом пониже. Во-вторых, суть не в подписанном гемоглобином контракте, а в споре между Богом и Мефистофелем, как некогда по поводу Иова. И в трагедии решение спора остается за Богом. В зале – читальном и зрительном – ну, естественно, за читателями и зрителями. Ну и критиками, куда уж без них. Правда, Гете они побаиваются. И правильно делают!
- Это просто добрый совет, и для школьника, и для пенсионера, и для умного взрослого человека. За этот совет меня многие покритикуют – ну да и ладно.
Иллюстрации к «Фаусту»: Фридрих Густав Шлик (1804—1869), Август фон Крелинг (1819—1876), Франц Ксавер Зим (1804—1869), Эжен Делакруа (1798—1863), Александр Лицен-Майер (1839—1898)
«Фауст» — фильм режиссёра Александра Сокурова, 2011 год
А вот объяснять вам, что за пьеса «Фауст», почему без нее не было бы ни мировой, ни русской, в частности, литературы начиная с XIX века, «о чем» она, я не стану.
Что-то не влезет, чего-то не успею, а гораздо большего – сам не понимаю и не боюсь сказать – не знаю. Но повторюсь! Не цитируйте «Фауста» без острой необходимости. Кстати, мне в некотором роде удался эксперимент – этот тест написан без единой цитаты как из, так и о Фаусте. Равно как из очень ему близких произведений русской литературы. А соблазн-то был велик.
«Дуб Гёте» на территории концентрационного лагеря в Бухенвальде. По легенде под ним Гёте писал «Фауста» и «Вальпургиеву ночь». При строительстве лагеря дерево было сохранено — этот дуб упоминался во многих литературных произведениях разных времён, и существовала легенда, что судьба дерева связана с судьбой Германии: гибель дерева будет означать конец рейха. В 1943 году дерево засохло, а в августе 1944-го сгорело в результате авиаудара и было спилено.
