Текст: Андрей Мягков
Рябов Кирилл. Пёс. — М. : Флюид ФриФлай, 2020. — (Книжная полка Вадима Левенталя)
Бобровский давно уже без работы — сбережения тают, жена пилит. Ну как пилит — пилила; ее похоронили где-то неделю назад. Кружка недопитого, плесневелого уже чая с каёмкой из помады так и стоит на кухне. Эту неделю Бобровский в основном спал или тупил в телевизор — рубль снова упал, полуголая девица вновь приковала сериального Ватсона к батарее, дед-извращенец опять переспал со своей внучкой, но утверждает, что и пальцем ее не тронул — разве что указательным. Не утонуть в гóре и безумных ток-шоу Бобровскому помогают сотрудники микрофинансовой организации и шурин. Первые очень расстроены, что супруга Бобровского почила, так и не погасив кредит; второй очень хочет, чтобы зятек поскорее освободил жилплощадь.
Кирилл Рябов не впервые попадает в сводки "НацБеста" — в 2014 и 2016 годах он уже примелькался сборниками рассказов "Сжигатель трупов" (интернет-псевдоним самого автора) и "Клей". Дальше номинации дело не пошло, и это довольно ясно очерчивало литературную диспозицию автора — любимый кое-кем радикальный молодой писатель, который и в толстяках вроде "Октября" и "Невы" печатался, и в сборники русской прозы, издаваемые за рубежом, попадал, и какие-то периферийные премии наподобие "Молодого Петербурга" получал — а все ж андеграунд. Однако в этом году Кирилл угодил-таки в нацбестовский шорт, и хотя оказался он там не за красивые глаза, получилось немного неловко. Ведь "Пес", кажется, — не лучшее, что он писал.
Рябов всегда промышлял исключительно на малых литературных территориях — бессюжетная оптика рассказа, завязанная скорее на точности каждого отдельного мазка, чем на их взаимном расположении, отлично работает в его прокуренных писательских руках. При этом чем обильнее он использует слова, тем жиже получается: так оказалось с повестью "Суповой набор", которой заканчивался сборник "Клей"; точных строк в пересчете на количество страниц было как будто маловато, и суп оказывался не шибко наваристый. Что-то похожее случилось и сейчас.
Породу "Пса" для солидности определили как "роман", но издателю в таких вопросах веры нет: это скорее повесть, которую, чтоб добить хотя бы до двухсот страниц, дополнили умеренной крупности рассказом.
Рябов честно попытался упаковать свою прозу в трагикомический криминальный сюжет а-ля братья Коэны, и вышло у него, пожалуй, довольно складно — но не покидает ощущение, что, избавься он от всей этой "романообразующей" сюжетной чехарды, получилось бы только лучше.
То, что автор впервые попал в шорт крупной премии именно с "Псом", можно, конечно, провести по юрисдикции случайности, но, возможно, здесь все-таки другое: упертое предубеждение отечественной словесности к малой форме. На Западе с этим никаких проблем — вспомним сплошь увешанную орденами Элис Манро, или даже нашего Сергея Болмата — последняя книга у него выходила в 2011 -м, и вряд ли многие поймут, о ком вообще речь, но по секрету скажу, что об одном из лучших рассказчиков в русской литературе нулевых. Это была, скажем так, хорошая новость — плохая в том, что Болмат последние 10 лет лет живет в Европе и публикует свои рассказы, написанные уже отнюдь не по-русски, в тамошней периодике. И то, что профессиональное сообщество "официально" разглядело достоинства прозы Рябова лишь после того, как он пересадил ее на позвоночник сюжетной истории — не менее показательно и ничуть не менее грустно.
Сама эта история — очень хочется повториться — складная, но не более, и каких-то ошеломительных сюрпризов на этом фронте ждать не стоит: все герои окажутся связаны невидимыми поначалу ниточками, коллизии будут исправно сыпаться из рога коллизий, а концовка — ну, там все настолько гладко, что и зацепиться не за что; собственно, те же Коэны в последней новелле из "Баллады Бастера Скраггса" поигрались со стариной Хароном куда зажигательнее. Впрочем, будет и другая, окончательная концовка: сотрудник правоохранительных органов бросит: "Смотрите, какая луна сегодня. Прям хоть вой", — а мы призадумаемся, про "оборотней в погонах" это или про нашу общую собачью жизнь.
Про нее и хочется поговорить: Рябов никогда не стеснялся ни крепкого словца, ни натуралистичных подробностей социальной (и сексуальной) жизни своих героев. Вот и Бобровский, вдовец слегка за сорок, всю жизнь занимался трудовым промискуитетом то с заводом, то с автомастерской, то с табачным ларьком, и миллионов за это, конечно, не получал. После смерти жены у него ни денег, ни угла, ни родных; при этом он хоть и аутсайдер, но не опустившийся, даже не пьет. Положительный, можно было б сказать, герой — но мы почти ничего о нем не знаем, кроме того, что он не пьет и правда любил свою Настю. Бобровский абсолютно нейтральный, обычный мужик — в смысле эмпатии это самая близкая дистанция, на какую Рябов согласен подпустить читателя. Все остальные персонажи расселись на шкале человеческого уродства в разных ее отрезках, и красноречиво, что самые человечные из них — нечистый на руку мент и несчастная проститутка. Впрочем, даже самые отталкивающие персонажи здесь довольно обычны: когда делите наследство с родственниками, попробуйте интереса ради взглянуть в зеркало.
То, что многие сразу заклеймят чернухой, в случае с "Псом" — лишь доведенный до ручки реализм. В отличие, например, от "Рюрика" Анны Козловой , где прямота оборачивалась нарочитой брезгливостью, прямота "Пса" — лишь умение фиксировать грязную физиологию российского быта, чудом избегая соблазна ее посмаковать.
Похоже на уральский говор, еще не стершийся под напором глобализации — кажется, что на тебя наезжают, а на самом деле просто говорят быстрее обычного, да искренне глотают гласные. Этот-то говор и есть одна из главных писательских суперспособностей Рябова:
с какой-то пугающе уместной интонацией он рассказывает о жизни миллионов россиян, которые глотают не только гласные, но и целый перечень вещей похуже; тем, кто все-таки настаивает на "чернухе", можно лишь посоветовать экскурсию по ночным спальникам.
Абсолютно все герои у Рябова уставшие — проститутка и вовсе повторяет "я устала" раз восемь, но это комментарий не столько к ее работоспособности, сколько к социальному положению тех самых миллионов: национальная, так сказать, черта. При этом самые человечные герои наглядно показывают, как эта социальная усталость неминуемо перетекает в экзистенциальную, что неожиданно рифмует "Пса" с некоторыми романами Уэльбека, хоть с тем же "Серотонином": Бобровский, как и его французский коллега по угасанию, фактически развоплощается — связь с физическим миром слабеет, а скука и усталость вытесняют все остальные чувства. Как и у Уэльбека, лакмусовой бумажкой этого процесса становятся женщины; вот чем оборачивается поездка с "симпатичной женщиной в облегающем бежевом платье": "Он стал смотреть через лобовое стекло на дорогу. Он ничего не чувствовал. Эта женщина его не волновала. Её ноги, длинные, как у волейболистки. Её тело, жаркое и упругое под этим влажным от жары платьем. С тем же успехом рядом мог сидеть кашляющий старик. Или мент. Бобровскому было всё равно».
Словом, социальность "Пса" точная и объемная, а потому вдвойне обидно, когда ей насильно пытаются привить романный масштаб: объем ожидаемо пропадает.
В прошлом у Бобровского есть довольно внятный — слишком, пожалуй, внятный — чеченский бэкграунд, и в том, как Рябов пытается во всех смыслах "вывести" своего героя из той войны, ощущается какая-то неуловимая неестественность, попытка встроиться в закосневшую уже традицию именно так работать с травмами 90-х. Те же романные замашки, невольно разжижающие текст, портят и вторую писательскую суперспособность автора — умение минимальными средствами перехватывать дыхание. Проза Рябова напрочь лишена красивостей, он маниакально часто шинкует фразы, предпочитая оперировать лишь подлежащими и сказуемым — но именно за счет этой плотности (плюс завидная писательская зоркость) делает художественно и больно; в такой манере ваяют американские минималисты вроде печально безызвестного у нас Реймонда Карвера — в этом месте положено еще раз грустно вздохнуть. Даже дважды, потому что здесь мог быть трагический фрагмент о том, как Бобровский безуспешно пытался повеситься, но Роскомнадзор отругает за такие подробности — а значит, вам все-таки придется заглянуть в книгу и ощупать рябовскую прозу самостоятельно. Тем более, обе авторские суперспособности, несмотря на все "но", "Пёс" демонстрирует более чем наглядно.
Ну а то, что анекдот про "одноглазого бесхвостого трёхлапого пса" все-таки не расскажут — так это только к лучшему. Мы его, конечно, не слышали, но все мы его знаем наизусть.
