Тайная история Владимира Набокова

Текст: Анастасия Скорондаева/РГ

В издательстве «Синдбад» выходит книга американской журналистки и специалиста по русской литературе Андреа Питцер «Тайная история Владимира Набокова».

Набоков для автора — страсть и увлечение всей жизни. В своей книге Питцер постаралась проследить всю жизнь писателя. Изучение архивов, переписки и других документов минувшей эпохи, а также поездки в Россию и встречи с музейными работниками и литературоведами позволили ей открыть некоторые до того неизвестные факты его биографии, а другие осветить более подробно.

Но самое интересное в этом исследовании — попытка автора увязать реальные события из жизни писателя с его литературными произведениями, провести между первым и вторым параллели и найти точки соприкосновения.

Эта книга и биография Набокова, и критический обзор его творчества, и история революционной России, и даже литературный детектив с размышлением о назна­чении настоящего писателя.

Набоков, убеждена Андреа Питцер, «похоронил» в своей прозе прошлое, тайно задоку­ментировав бесчеловечность и жестокость своего века и надеясь, что в будущем его произведения будут «расшифрованы».

ГодЛитературы.РФ предлагает своим читателям отрывок из этой книги.

Отрывок из книги «Тайная история Владимира Набокова» и обложка предоставлены издательством «Синдбад».

Глава четвертая

ИЗГНАНИЕ

Путешествие по Черному морю длилось недолго, но за этот срок Владимир Набоков успел понять, что значит быть изгнанником. Пассажиры «Надежды» располагали только тем, что взяли с собой на борт; кормить и поить их никто не собирался. Что ж, все лучше, чем оказаться в захваченном большевиками Севастополе! Кровати и матрацы мгновенно превратились в предметы роскоши. Набоков устроился на скамейке, а его тринадцатилет­няя сестра Елена спала на снятой с петель двери. Место их ночлега кишело вшами, а питаться приходилось со­бачьими галетами. Набоков с отцом по очереди поль­зовались раскладной резиновой ванной наподобие той, которую Владимир Дмитриевич одиннадцать лет назад брал в тюремную камеру. Сергей, отличавшийся еще большей брезгливостью, взял с собой еще одну ванну и однажды на спор искупался в стакане воды.

Переполненный беженцами Константинополь не спешил принимать очередных русских. Прождав два дня в порту, пассажиры «Надежды» так и не получили разрешения сойти на берег. Корабль направился в Афи­ны. В Пирейской бухте его еще двое суток продержали в карантине. Наконец, в день своего двадцатилетия, На­боков ступил на чужую землю.

За три недели, в течение которых семья приходила в себя в Афинах, Владимир успел завести три романа. По­том была дорога в Марсель, откуда Набоковы поездом вы­ехали на север, в Париж. Здесь, как и в Константинополе, Набоков обнаружил, что внезапно попал в число «подо­зрительных» и «нежелательных» лиц. Поток русских эми­грантов, успевших перебраться в Европу годом или двумя ранее, произвел не самое лучшее впечатление на коренных жителей, которые стали опасаться, что бежавшие от боль­шевиков переселенцы задержатся у них слишком надолго.

Набокову недвусмысленно указали на его новый статус, когда они с Евгенией Гофельд отправились в ювелирную лавку Картье на улице Рю де ла Пэ. Влади­мир намеревался продать материнские драгоценности — единственный источник средств к существованию семьи. Но к маю 1919 года за белоэмигрантами закрепи­лась далеко не лучшая репутация, и приказчики вызвали полицию. Возможно, их смутило великолепие жемчуга Елены Ивановны в сочетании с «невероятным» нарядом ее сына. К счастью, Набокову и Гофельд удалось убе­дить приказчиков отпустить их до прихода жандармов. Этому жемчугу предстояло кормить Набокова в первые годы его студенчества.

Перебравшись через Ла-Манш, Владимир Дми­триевич осел в Англии. Он мучительно размышлял о том, что противопоставить успехам Ленина и Троцкого и как убедить Англию расширить союзное вторжение в Россию. Написал очерк о погромах на юге России, утверждая, будто бесчинства в основном творили крас­ные, тогда как офицеры Добровольческой армии делали все, чтобы их остановить. Остальные аргументы были направлены на опровержение пресловутого тождества между большевизмом и еврейством, незаметно просо­чившегося и в его собственные статьи. Соглашаясь, что среди лидеров большевистского движения много евреев, В.Д. Набоков категорически не соглашался с утвержде­нием, что большевики представляют весь еврейский на­род, и призывал еврейскую общину России присоеди­няться к борьбе за русскую демократию.

В Лондоне Владимир Дмитриевич вместе с одно­партийцем Павлом Милюковым основал англоязычный журнал «Новая Россия» (The New Russia), на финанси­рование которого ушла очередная порция драгоценно­стей жены.

Осенью Владимир Набоков поступил в Трини­ти-колледж Кембриджского университета. Чтобы не сдавать вступительных экзаменов, он предъявил комис­сии аттестат своего бывшего тенишевского однокласс­ника Самуила Розова (как полагают исследователи, без злого умысла — просто чтобы показать, что у них с Ро­зовым были одинаковые оценки). Сергея отправили в Оксфорд, но он там не прижился и уже в следующем семестре присоединился к брату в Кембридже. Набо­ков начал с естественных наук, Сергей — с француз­ской литературы. После перевода Сергея из Оксфорда в Кембридж Владимир, который все явственнее ощущал себя писателем, тоже переключился на литературу.

В Кембридже братья явно сблизились. Немало вре­мени они проводили на теннисном корте: Владимир был атлетичнее, однако левша Сергей, несмотря на сла­бую подачу и отсутствующий бэкхенд, ловко отбивал мячи соперника. Сравнивая братьев, их общая прия­тельница тех лет в воспоминаниях называла Владими­ра обольстителем со «злобной ноткой в голосе», а Сер­гея — белокурым денди с падающей на глаза прядью, который ходил на премьеры Дягилевского русского балета в «развевающейся театральной накидке, держа в руках трость с набалдашником».

Набоков недурно боксировал и был голкипером футбольной команды «Тринити», благодаря чему бри­танские студенты охотно приняли его в свой круг. Но более всего его занимала поэзия, главными темами ко­торой по-прежнему оставались женщины и Россия. Да и товарищей он выбирал в основном из русской знати: дружил с графом де Калри, одним князем в изгнании и соседом по комнате Михаилом Калашниковым.

Хотя в письмах к матери Набоков обсуждал толь­ко семейные дела и политику, куролесил он изрядно. В кампусе ему грозили штрафами за хождение по га­зонам. Он без конца затевал драки с каждым, кто, по его мнению, позволял себе третировать русскоязычных студентов. Уважая вековую традицию, согласно которой первокурснику положено сумасбродничать, Владимир сломал у домовладелицы два стула, не считал нужным платить портному и размазывал по стенке еду.

Но сама жизнь заставляла его взрослеть. Владимир, как и его русские друзья, расходился во взглядах с прогрессив­ными британскими студентами. Пока он учился в Кем­бридже, Г. Дж. Уэллс (которого Владимир Дмитриевич в 1914 году принимал у себя в Петербурге) ездил к Ленину и нахваливал перед Петроградским советом большевизм. Сын Уэллса Джордж, тоже участвовавший в поездке, вы­звал Набокова на спор — сыновья отстаивали взгляды отцов. В конечном итоге молодые люди перешли на крик, Набоков окрестил всех социалистов мерзавцами, а присут­ствовавший при этом Калашников призвал «бить жидов».

В письме к матери Набоков назвал реакцию соседа по комнате смехотворной и достойной сожаления; в том споре, надо сказать, не блеснул ни один из участников. Калашников, как назло, подтвердил по меньшей мере один стереотип, который наверняка сложился у англича­нина в отношении белоэмигрантов, — и крыть тут было нечем, ибо товарищ Набокова в самом деле не отличался мощным интеллектом. Те два года, что они жили вместе, Калашников то грозил сжечь книги Набокова, то разгла­гольствовал на тему «Протоколов сионских мудрецов».

Набоков скоро понял, что антисемитизм не огра­ничивается пределами России. В книге «Евреи», напи­санной, когда Набоков учился в Кембридже, и опубли­кованной в 1922 году, Хилэр Беллок, писатель, бывший член парламента и один из ведущих историков своего времени, попытался разобраться в том, что называл «ев­рейским вопросом». Его рассуждения демонстрируют, что в ту эпоху глобальный антисемитизм проник и в британскую научную мысль.

Объясняя причины и следствия «еврейской револю­ции» 1917 года, Беллок отмечал, что бурскую войну, раз­разившуюся в прошлом десятилетии в Южной Африке, «провоцировали и разжигали еврейские деловые круги». Он считал, что постепенно развивается «монополия ев­рейских международных новостных агентств» и число евреев в «руководящих органах Западной Европы» в пятьдесят, а иногда и в сто раз превышает адекватную пропорцию представительства. Беллок приходил к за­ключению, что евреи отчасти сами виноваты в чинимых над ними расправах, поскольку ведут себя пренебрежи­тельно по отношению к окружающим, действуют об­маном, исподтишка и не желают признавать очевидных доказательств еврейского заговора.

И это еще не самое ужасное, что в то время можно было услышать от вроде бы вдумчивого аналитика, в це­лом сочувствовавшего доле евреев. В последующие годы появятся куда менее деликатные высказывания на эту тему.

Что до Набокова, то он, если ему приходилось вы­бирать между британскими сторонниками большевиков и калашниковыми, держался русских. В июне он вместе с братом Сергеем и соседом по комнате уехал на кани­кулы в Берлин, где принялся ухаживать за двоюродной сестрой Калашникова Светланой.

Светлане, как прежде Люсе, посвящались романтиче­ские стихи, но до любви на сей раз было гораздо дальше. Владимира одолевала ностальгия по родным местам. Если в Петербурге его называли иностранцем, то в Лондоне он мучительно чувствовал себя русским. Он цеплялся за все русское. Нашел «Толковый словарь» Даля и работал с ним, чтобы не забывать родной язык. В письмах к матери с тоской, в подробностях, описывал Выру, будто память могла проложить для них дорогу домой, хотя у него уже тогда закрадывались подозрения, что обратного пути нет. Владимир ни дня не мог прожить без поэзии и выражал свою преданность родине тем, что «сочинял стихи на никому не известном наречии о заморской стране».

Ссылки по теме:

Освободитель бабочек - ГодЛитературы.РФ, 22.04.2015

«Вижу сны и веду подсчеты я обычно по-русски» - ГодЛитературы.РФ, 12.03.2015

Строки дня. Владимир Набоков - ГодЛитературы.РФ, 07.10.2015

Возвращение Набокова в СССР - ГодЛитературы.РФ, 01.04.2015

Первая именинница года - ГодЛитературы.РФ, 01.01.2016