Текст: Андрей Васянин
Обложка, фрагмент и иллюстрации предоставлены издательством
На недавно-завершившейся в московском Гостином дворе Международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction N21 на стенде издательства «Эксмо» особым вниманием пользовалась книга Людмилы Хворостовской «История семьи. Сибирская сага». Мать ушедшего от нас 2 года назад знаменитого певца рассказывает о том, из каких корней рос его талант, о детстве и юности Дмитрия, и его вхождении в певческую среду.
Предлагаем вашему вниманию фрагменты книги.
Вскоре мы заметили, что Диме нравится, когда кто-нибудь из нас поет или папа играет на фортепиано. Он сразу переставал плакать, лежал не шевелясь, с широко открытыми глазками, слушал. Иногда, когда я была занята стиркой или работой на кухне, а Дима плакал, к нему подходил Надин муж Виталий. Наклоняясь над младенцем, выстукивал тихонько пальцем какой-нибудь ритм на спинке кроватки. Дима замолкал, вытягивал губки, как бы прося еще что-нибудь постукать. Виталий тогда говорил:
— Он у вас музыкальный, забывает плакать, когда звучит мелодия.
***
Диме, непохожему на сверстников, приходилось постоянно самоутверждаться. Нежного, стеснительного мальчика школа и улица превращали в резкого, решительного бойца. Сам он никогда не задирался, но спуску не давал никому, невзирая на возраст и количество соперников, дрался до победы, как последний раз в жизни. Екатерина Павловна видела, как однажды дачные ребята стали задирать его из-за какого-то пустяка. Дима сначала отмахивался, но, когда ему больно досталось палкой, он ≪взорвался≫ и начал крушить обидчиков направо и налево.
Дима, как все русские, был очень терпелив, но если загнать его в угол – пощады не жди!
***
На море Дима окреп, научился плавать. Папа очень интересно его учил: Дима прыгал с волнореза в воду ему на руки, а папа постепенно отходил все дальше и дальше в море. Диме приходилось поневоле проплывать некоторое расстояние, чтобы попасть в руки папе. Так, неожиданно для себя, он почувствовал, что может плыть как рыбка. Они потом плавали далеко и долго без устали. А я сидела на берегу и восхищалась своими мужчинами.
***
Я приезжала с работы, и мы с Димой садились за уроки. Все было бы замечательно, но… Математика!!! Из одной трубы в другую… Из пункта А в пункт Б... Я терпеливо объясняла условия задачи, Дима равнодушно и спокойно смотрел мимо меня, думая о чем-то своем или вообще не думая. Я дергала его за рукав: ≪Очнись, послушай меня≫, – и снова объясняла – но он отсутствовал, математика его не интересовала, да и я вместе с ней. Мама бежала за сердечным, поила меня и увещевала Диму:
– Ты что делаешь с матерью? Доведешь ее до инфаркта!
Мальчик будто получал удар по голове! Молча брал учебник, бумагу, ручку, читал задачу и через десять минут протягивал мне листок с правильным решением.
Дело было не в способностях. Да, ему было неинтересно, но, когда дело приобретало серьезный оборот, он концентрировался и решал нужную задачу. Жизнь показала, что, если Диме что-то нужно, он приложит все силы и добьется своего.
***
В наших красноярских автобусах и трамваях всегда была толкучка. Редко когда удавалось проехать весь маршрут спокойно, сидя на сиденье. Когда какой-нибудь молодой человек, отталкивая пожилую женщину, плюхался на освободившееся место,
папа всегда говорил Диме:
– Никогда так не делай. Это не по-мужски.
Дима раз и навсегда, с самого раннего возраста усвоил это. У меня никогда не получалось усадить его – он всегда стоял рядом, даже если место было свободно.
***
Дима говорил, что шайба попала ему в нос только один раз. Но мой хороший знакомый, профессор-хирург сказал после обследования, что мой хоккеист скорее похож на боксера, носу у него сплошное месиво. Надо оперировать. Из хоккеиста сделать человека.
Диму оперировал сам профессор. После операции он сказал:
– Случай трудный, непонятно, кто и что сделал с его носом. Собирал все по кусочкам. Гарантий насчет пения не даю, посмотрим, как пойдет реабилитация.
Я страдала молча, никому не сообщая об этом разговоре.
К счастью, послеоперационный период прошел хорошо, носик стал аккуратный.
***
…Дима разнервничался и обещал больше не курить. Это было в июне 1972 года, ему шел десятый год. Позже я сбилась со счета, сколько разговоров у нас было о курении, и всякий раз Дима мне говорил:
– Да, я понял все. Я только сейчас это понял.
Ни папин, ни дедушкин пример на него не действовал – по его мнению, они были «неправильные люди». У нас дома папирос никогда не было. И, тем не менее, для Димы это не стало препятствием к приобретению дурной привычки. Наши беседы о вреде курения были для него просто сотрясением воздуха, он слушал, не слыша, уже имея обо всем свое твердое мнение и не собираясь его менять. При нас, правда, он не курил, но в других местах не ограничивал себя какими-то запретами.
***
Диму допустили к приемным экзаменам в консерваторию. Подошла очередь петь. Он четким шагом прошел к роялю, встал по стойке смирно, хмуро глянул в зал. Первым номером была ария Ксеркса из оперы Генделя. Раньше Дима пел ее на итальянском языке, но на экзамене разрешили только на русском. Пришлось срочно переучиваться – было непривычно, неудобно и некрасиво, русский текст плохо ложился на музыку, менялись привычные интонации. Диму это очень раздражало.
Спел Дима, по мнению папы, неплохо, хотя русские слова мешали.
Вторая вещь – ариозо Мизгиря из оперы ≪Снегурочка≫. Короткая, но коварная – из-за высокой тесситуры, особой напевности и ноты ≪фа≫ в финале. Дима прекрасно со всем справился, нота прозвучала с ферматой, легко и звонко.
Третьей была народная песня ≪Ах ты, душечка≫. Здесь голос раскрылся, звучал свободно, красиво, с истинно русским тембром – звонкая середина, блестящие верхние ноты. Будто пел не мальчик, а зрелый певец, наполняя звуки чувством и глубиной.
