Текст: Ольга Лапенкова
В далёком XVIII веке, когда на дворе стоял классицизм и авторы писали на простые и понятные темы, призывая читателей любить Бога, императора и Отечество, ценителям литературы не приходилось задаваться типичным школьным вопросом: «Что хотел сказать автор?» Никто даже предположить не мог, что произведения могут быть неоднозначными. И если бы кто-то в те времена спросил у среднестатистического читателя, зачем нужна литература, он: «Чтобы учить публику, что такое хорошо, а что такое плохо. Зачем же ещё?»
После классицизма появился сентиментализм, где сверхидея была совсем другая: нужно быть чувственным, искренним, влюблённым в жизнь. Эту мораль, вопреки общественным возмущениям, пропагандировал, в частности, Н. М. Карамзин в повести «Бедная Лиза», где крестьянка связалась с дворянином, — и хотя закончилось всё плохо, она с нравственной точки зрения оказалась права, потому что (в отличие от многих занудных, скучных людей) познала-таки, что такое любовь.
Но закончился и сентиментализм. Ему на смену пришёл романтизм, призывавший к борьбе и как бы провозглашавший: «Весь мир — поле боя, каждый из нас — воин!» Такая смена курса была неожиданной, но не заставляла читателя слишком уж ломать голову.
А когда и романтизм отжил своё, в литературу ворвался реализм. И теперь читателям стало очень интересно, но ничего не понятно. Что имел в виду, например, Пушкин, когда писал «Евгения Онегина»? А Лермонтов, когда сочинял «Героя нашего времени»? Как вообще относиться ко всем этим великосветским бездельникам, играющими чувствами друзей и влюблённых в них дам? А Гоголь — зачем он сделал главным героем «Мёртвых душ» афериста? Это что теперь, над литературными произведениями думать надо, причём долго и мучительно?
С тех пор и повелось, что авторы — если речь не шла о каких-то совсем уж очевидных темах, например, о Великой Отечественной войне — не озвучивают свою позицию прямо, но оставляют в тексте многочисленные подсказки. А чтобы понять, куда клонит писатель, можно, например, последить, какая судьба в его произведении «достаётся» самым светлым, искренним и при этом беззащитным существам. И если у них всё кончается плохо (как это происходит, например, с Дёмушкой в поэме «Кому на Руси жить хорошо» или с Марусей в повести «Дети подземелья»), это явный сигнал: с нашим миром что-то не так.
Продолжая традицию классиков XIX века, А. П. Платонов «поселил» в своём уродливом котловане чистую, нежную и абсолютно несчастную девочку — маленькую Настю, которая потеряла всех близких людей… и, казалось бы, обрела новых, ведь обречённые на вечный и бессмысленный труд рабочие относятся к ней словно к ангелу. Однако Настино взросление происходит так быстро и болезненно, что девочка этого не переживает.
Вздыхая — а может быть, даже плача — над Настиной судьбой, читатель начинает подозревать: светлое будущее, о котором мечтали коммунисты (пришедшие к власти в результате революции 1917 года), вряд ли когда-нибудь настанет. А если и настанет, жить в прекрасном Советском Союзе будущего будет банально некому.
Радостный предмет
Сюжет довольно странной, если не сказать дикой, повести А. П. Платонова «Котлован» разворачивается вокруг строительства так называемого «общепролетарского дома», в котором должны были жить, собственно, пролетарии, то есть простые труженики. Главный герой, человек средних лет по фамилии Вощев, остаётся без работы и идёт куда глаза глядят. Вскоре он приходит на пустырь, где находит «тёплую яму для ночлега». Однако оказывается, что провести ночь на улице ему не суждено: Вощева обнаруживает какой-то незнакомец и отводит спать в барак, где живут семнадцать рабочих.
Утром выясняется, что обитатели барака изо дня в день трудятся над огромной постройкой, где смогут жить все, кто только того пожелает. Ходят слухи, что как только этот дом будет достроен, изменится весь мир: даже люди станут совсем другими — лучше, чище, осознаннее. А придумал весь этот проект некто инженер Прушевский, который свято верит: нужно подождать ещё лет пятнадцать-двадцать — и на Земле воцарится рай.
Прушевский отнял голову от досок и подумал. <...> Вот он выдумал единственный общепролетарский дом вместо старого города, где и посейчас живут люди дворовым огороженным способом; через год весь местный пролетариат выйдет из мелкоимущественного города и займёт для жизни монументальный новый дом. Через десять или двадцать лет другой инженер построит в середине мира башню, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли. Прушевский <...> не мог предчувствовать устройства души поселенцев общего дома среди этой равнины и тем более вообразить жителей будущей башни посреди всемирной земли. Какое тогда будет тело у юности и от какой волнующей силы начнет биться сердце и думать ум?
Прушевский хотел это знать уже теперь, чтобы не напрасно строились стены его зодчества <...>. Он боялся воздвигать пустые здания — те, в каких люди живут лишь из-за непогоды.
Однако красивая мечта, как водится, разбивается о суровую реальность. Восемнадцать рабочих не могут построить настолько монументальный дом, чтобы туда можно было переселить жителей всего города. Они трудятся, но общепролетарский дом так и остаётся на этапе котлована. По сути, это огромная яма, куда когда-нибудь нужно будет поместить фундамент, — но до этого ещё целя вечность.
Работники, впрочем, не опускают руки. Вот только посвящать всю свою жизнь изнуряющему физическому труду оказывается невозможно. Помимо базовых потребностей, у человека есть и духовные, намекает автор — и приводит следующий диалог.
— А что, товарищи, — сказал однажды Сафронов, — не поставить ли нам радио для заслушанья достижений и директив! У нас есть здесь отсталые массы, которым полезна была бы культурная революция и всякий музыкальный звук, чтоб они не скопляли в себе тёмное настроение!
— Лучше девочку-сиротку привести за ручку, чем твоё радио, — возразил Жачев.
И девочка-сиротка, маленькая Настя — «будущий радостный предмет», тут же находится. Происходит это при трагических обстоятельствах. Один из работников, некто Чиклин, встречает тяжело больную женщину — дочь хозяина местного завода. Вскоре он понимает, что когда-то был знаком с ней, более того: он ей нравился, однажды она даже его поцеловала. Но дальше поцелуя дело не зашло, Чиклин и думать забыл о девушке… и вот она лежит на смертном одре, а рядом — только её единственная дочка.
Пережить такое потрясение, как смерть родителей, — задача почти неподъёмная, особенно если у ребёнка больше никого не осталось. Но Настина ситуация усугубляется ещё и тем, что мама велит ей — ни много ни мало — забыть о своём детстве. А всё потому, что сам хозяин завода и, соответственно, его дочка и внучка были людьми, по крестьянским меркам, очень богатыми. А в Советском Союзе отношение к так называемым кулакам было резко негативным, так что у повзрослевшей Насти могли возникнуть серьёзные проблемы.
Историческая справка
Прозвание «кулак», относившееся к зажиточным крестьянам, которые честным трудом вырвались из бедности и завели обширное хозяйство, появилось не в СССР, а ещё раньше, в Российской империи. Лингвист А. И. Соболевский считает, что возникло оно потому, что слово «кулак» когда-то означало не только сжатую ладонь, но и «мешок», «кулёк». Таким образом, кулак — это тот, у кого дома был мешок денег.
После революции 1917 года была объявлена политика раскулачивания. «Лишнее» имущество у таких людей, как Настин дедушка, отбирали, а самих хозяев и членов их семьи подвергали репрессиям. Если зажиточный крестьянин оказывал сопротивление, то его отправляли в тюрьму; если не оказывал — выселяли за пределы того населённого пункта, где он вёл хозяйство до революции.
* * *
Чтобы Настю не посчитали «членом семьи врага народа», мама велела ей никому не говорить о том, кем была она сама — и какими богатствами владели её предки. А лучше всего — просто-напросто забыть и о матери, и о дедушке. Учитывая то, как Настя любила маму и как ответственно, несмотря на свой юный возраст, заботилась о ней, задача перед малышкой встала невыполнимая.
...девочка прилегла к лицу матери, желая чувствовать её и спать. Но мать легко пробудилась и сказала:
— Зачем же ты спишь? Мажь мне лимоном по губам, ты видишь, как мне трудно.
Девочка опять начала водить лимонной коркой по губам матери. Женщина на время замерла <...>.
— А ты не заснёшь и не уйдёшь от меня? — спросила она.
— Нет, я уж спать теперь расхотела. Я только глаза закрою, а думать всё время буду о тебе: ты же моя мама ведь. <...>
— Когда будешь уходить от меня, не говори, что я мёртвая здесь осталась. Никому не рассказывай, что ты родилась от меня, а то тебя заморят. Уйди далеко-далеко отсюда и там сама позабудься, тогда ты будешь жива…
— Мама, а отчего ты умираешь — оттого, что буржуйка или от смерти?
Маленькая Настя задаёт умирающей матери довольно циничный вопрос. Но она не понимает, насколько жестоко звучат её слова. Ей, только-только начавшей разбираться в том, как устроен этот жестокий мир, не слишком-то понятно, кто такие буржуи (ещё одно словечко, которое в советские времена обозначало богачей), почему обеспеченным людям должно быть стыдно — и какие идеи привели к революции.
Увы, мама, позаботившаяся о физическом благополучии девочки, невольно сломила её внутренний стержень. Стараясь забыть маму и подражая репликам Вощева, Чиклина и остальных тружеников, Настя сама не замечает, как ожесточается. Из невинного ребёнка она превращается в маленького монстра, который доводит идеи свободы, равенства и братства до абсурда.
Так, однажды к котловану приходят два человека, которых послали, чтобы забрать у рабочих пустые гробы. После этого между тружениками и Настей происходит следующий диалог.
— Дядя, это буржуи были? — заинтересовалась девочка, державшаяся за Чиклина.
— Нет, дочка, — ответил Чиклин. — Они живут в соломенных избушках, сеют хлеб и едят с нами пополам. <...>
— А зачем им тогда гробы? Умирать должны одни буржуи, а бедные нет! <...>
— Ты права, дочка, на все сто процентов, — решил Сафронов. — Два кулака от нас сейчас удалились.
— Убей их пойди! — сказала девочка.
— Не разрешается, дочка: две личности — это не класс… <...> Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс <...>!
— А с кем останетесь?
— С задачами, с твёрдой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что?
— Да, — ответила девочка. — Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало. <...> Моя мама себя тоже сволочью называла, что жила, а теперь умерла и хорошая стала, правда ведь?
Вскоре после этого Настя, живущая вместе с рабочими в ужасных условиях, тяжело заболевает. В горячечном бреду она просит принести ей «мамины кости» — и вскоре умирает. Потому что дерево не живёт без своих корней, как и человек — без самых дорогих воспоминаний.