Даже великие порой допускают досадные огрехи. И Лев Николаевич Толстой — не исключение. Оно и немудрено: попробуй не ошибись, когда пишешь роман на две тысячи страниц!
Текст: Ольга Лапенкова
В прошлой статье мы обсуждали, каким долгим и тернистым был путь Л. Н. Толстого к «Войне и миру» в том виде, в котором мы читаем это произведение сейчас.
Задумка романа появилась у Льва Николаевича, по всей видимости, в 1856-м году, когда после смерти консервативного Николая I и восшествия на престол его сына Александра II, человека намного более свободных нравов, из Сибири начали возвращаться декабристы — бунтовщики, которые в 1825-м году вышли на Сенатскую площадь. Восставшие ставили ультиматум правительству и требовали:
- •ведения конституции;
- •отмены крепостного права;
- •смягчения цензуры;
- •свободы совести, т. е. вероисповедания;
- •проведения аграрной, судебной и военной реформ;
- •в широком смысле — равенства представителей всех сословий перед законом.
Восстание, впрочем, провалилось — но парадоксальным образом декабристы, проиграв, одновременно в чём-то и победили. Они стали национальными героями, и когда более ста заговорщиков отправили на так называемое «вечное поселение» в Сибирь, то за многими из них вопреки обстоятельствам поехали жёны, матери и сёстры, что ещё больше усилило авторитет борцов за идеалы в глазах общества.
Как уже было сказано, пожилых декабристов из Сибири всё-таки выпустили. Понаблюдав за тем, как всё это происходило и как столичное общество принимало тех, кто был сослан на каторгу целых 30 лет назад, автор решительно взялся за перо.
В 1860-м Толстой набросал начало романа, который назывался, собственно, «Декабристы». Но то, что выходило у него из-под пера, Льва Николаевича не устраивало. Толстой понял: чтобы в полном объёме раскрыть «мысль народную», нужно открутить время на много лет назад. Так у него возник замысел начать повествование сначала — с событий 1825-го года, потом — с 1811-12 гг., а потом — аж с 1805 г. И даже когда окончательная версия романа была опубликована в журнале, Толстой предпринял ещё одну редактуру, откуда, в частности, убрал все диалоги на французском. Так что книга, которую читаем мы, — это некий гибрид финального и «предфинального» вариантов.
Неудивительно, что план, поначалу надёжный как швейцарские часы, в процессе постоянных переделок начал трещать по швам. В частности, Лев Николаевич не успевал «выверить» возраст каждого героя (или, как вариант, — успевал, но намеренно оставлял всё как есть). Лев Оборин, автор портала «Полка», пишет об этом так:
«Внимательный читатель заметит, что с возрастом некоторых героев в романе происходит что-то странное. Так, в 1805 году Вере Ростовой семнадцать лет, в 1806-м — уже двадцать, а в 1809-м — двадцать четыре. Борису Друбецкому в 1805-м примерно двадцать лет, но Пьер, пробывший за границей десять лет, в последний раз видел его четырнадцатилетним. Есть и другие примеры в таком роде. Этим неточностям посвящена статья М. М. Блинкиной — исследовательница считает, что несовпадения — не оплошность Толстого, а художественный приём: „…Положительные и отрицательные герои стареют неодинаково, непропорционально. <…> Возникает такое ощущение, что герои ’штрафуются’ прибавкой в возрасте“. Возраст для Толстого — одна из важных характеристик героя. По мнению Блинкиной, „Наташе не полагается больше шестнадцати“ (этот возраст — последний напрямую упомянутый в романе); если догадка о преднамеренности этого приёма верна, он может быть связан с особой детскостью восприятия Наташи, о которой мы скажем отдельно. Её сестра Вера, напротив, самим своим возрастом стремится быть взрослой, правильной, „как все“».
Спросить у самого Толстого, специально или случайно он запихнул некоторых героев в машину времени, мы не можем. Зато можем найти ещё кое-какие забавные (или странные) накладки и эпизоды.
Герой, меняющий имя
Помните Веру Ростову — старшую сестру Наташи Ростовой, которую в её милой и радушной семье почему-то никто не любил? Почему так сложилось, мы уже писали в другой статье. Так вот, у неё был жених по фамилии Берг, который долго добивался её руки. Просиживать годами в холостяках, добиваясь любимой девушки, было в то время не очень-то принято. И всё-таки главной странностью в «поведении» Берга было не это, а то, что он почему-то менял имя. В некоторых главах «Войны и мира» он назван Адольфом, а в других — Альфонсом.
Сложно сказать, собирался ли Лев Николаевич вкладывать в его имя дополнительные смыслы. Всё-таки Толстой не был настолько горячим любителем этого приёма, как, например, Достоевский с его Раскольниковыми, Разумихиными и Мармеладовыми. И всё-таки упомянем, что имя Адольф переводится с немецкого как «благородный волк» (и это выглядит ехидной насмешкой над Бергом, который хотя и хранил преданность своей Вере, но в остальном был не больно-то приятным человеком). Значение имени «Альфонс» схожее: «благородный воин».
Также можно вспомнить, что в нынешнем языке альфонсами (с маленькой буквы) называют мужчин, которые живут на средства богатых покровительниц. Но к подобным персонам Берг не имеет никакого отношения. Во-первых, щедрым приданым Веру так и не обеспечили, и жить на её деньги он не мог; всё обстояло ровно наоборот. А во-вторых, что важнее, роман Александра Дюма-сына «Господин Альфонс» — именно благодаря этому произведению любителей богатеньких дам и стали называть альфонсами — вышел позже, чем «Война и мир».
Беременность длиной в 15 месяцев
Ещё одна странность: в начале романа, когда Андрей Болконский привозит жену, «маленькую княгиню» Лизу, к себе домой в Лысые Горы, девушка уже заметно беременна. Даже если она от природы была очень стройна, всё равно это значило, что она не меньше чем на пятом месяце. А значит, сын должен был появиться на свет в ноябре. Тем не менее Лиза рожает Болконского-младшего аж в марте. А значит, беременной проходила она как минимум год.
Аномалии в нашем мире, конечно, встречаются. Интернет сообщает, что в 1945 году некая Беула Хантер из Лос-Анджелеса была беременна аж 375 дней, а потом родила вполне здоровью трёхкилограммовую девочку. Но вряд ли Толстой хотел описать княгиню Лизу как генетическое чудо. Скорее всего, он опять посмотрел не в тот план романа.
А вот почему столь затянувшегося «интересного положения» Лизы не заметила супруга Толстого, Софья Андреена, которая несколько раз переписывала «Войну и мир» от руки?
Первый вальс Андрея Болконского
Менее смешной, но относительно очевидный для читателей XIX века ляп. Увидев Наташу Ростову, приехавшую на свой первый «взрослый» бал, Андрей Болконский приглашает её на танец — и исполняет вальс.
Однако на тот момент нежный, возвышенный танец в Российской империи ещё не был распространён. Точнее, остальные пары могли его исполнять, — но только не Наташа с Андреем.
Вальс был новинкой сезона, и князю Андрею перед балом нужно было взять несколько уроков, чтобы его освоить. Но совершенно очевидно, что в Лысых Горах даже при большом желании он не нашёл бы ни одного модного хореографа. Не говоря уже о том, что он был погружён в переживания из-за гибели жены и вовсе не собирался «развеиваться», выкручивая пируэты.
Летающие бисквиты
Среди событий 1812 года, описанных в «Войне и мире», есть эпизод, который многие современники Толстого посчитали кощунственным. А именно — сцена, в которой государь Александр I бросает бисквиты с балкона. В этом эпизоде высмеивается подобострастное отношению к царю. Автор явно осуждает «патриотов», готовых передраться из-за пирожного, отправленное в полёт монаршей рукой.
Что любопытно, в толпе дерущихся оказывается и шестнадцатилетний Петя Ростов — герой вообще-то довольно симпатичный. Но в этот момент и он поддаётся общему помешательству.
«За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
— Народ всё ещё надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
— Ангел, отец! Ура, батюшка!.. — кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия.
Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддёвке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным ещё более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит».
На самом деле Александр I пирожными не кидался, а Лев Николаевич при описании царя, пожалуй, и впрямь перегнул палку. Причём сам Толстой был совершенно уверен, что взял этот эпизод из книги С. Глинки «Записки о 1812 годе». Но на самом деле в этой книге ничего подобного нет. Опять же неудивительно: готовясь к работе над романом, Толстой прочитал аж 43 других источника. Немудрено было что-то перепутать.
Смерть Элен Безуховой
Практически про все вышеперечисленные казусы, при большой любви к Толстому, можно сказать, что это не ляп, а так и задумано. Самый показательный момент такого рода — туманное описание смерти Элен Курагиной, главзлодейки всея «Войны и мира».
К концу Отечественной войны коварная Элен успела женить на себе (иначе и не скажешь) Пьера Безухова; изменить ему с половиной Петербурга; чуть не угробить Пьера и одного из любовников, когда те отправились на дуэль; разъехаться с мужем — и умереть по какой-то таинственной неприличной причине. Вот что об этом написано в «Войне и мире»:
«Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины. — Прим. О. Л.], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le médecin intime de la Reine d'Espagne [лейб-медик королевы испанской — Прим. О. Л.] предписал Элен небольшие дозы какого-то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что <...> муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь.
Светские сплетники, очевидно, намекали на то, что Элен, собиравшаяся (вопреки законам XIX века) развестись с мужем и уже присмотревшая себе выигрышную партию, забеременела и попыталась избавиться от ребёнка. Именно эта версия показана в одной из современных экранизаций «Войны и мира». Но такое прочтение не вполне достоверно по нескольким причинам.
Во-первых, сплетники на то и сплетники, чтобы выдумывать небылицы, и чем ужаснее, тем лучше. Например, в тех же «интимных кругах» поговаривали о том, что Элен близка с собственным братом: новость, мягко говоря, сомнительная. Зато какая шокирующая!
Во-вторых, незадолго до этого Элен «вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших её, <...> вверилась какому-то итальянскому доктору, лечившему её каким-то новым и необыкновенным способом». Однако для проведения незаконной операции искать зарубежного «чудотворца» было не обязательно.
В-третьих, новой пассией Элен был некий «иностранный принц», и привязать его к себе при помощи ребёнка было бы весьма удобно.
И в-четвёртых, в XIX веке рожать было намного безопаснее, чем не рожать. Богатые светские дамы, оказавшиеся в пикантном положении, нередко уезжали за границу, рожали там детей, пристраивали их в приюты — и возвращались в Россию как ни в чём не бывало. (Именно в этом, кстати, подозревали Анну Одинцову из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», что, разумеется, было откровенной ложью). Если бы Элен и впрямь была беременна, то она, может статься, ребёнка бы не пожалела, но саму себя — обязательно.
От чего же тогда умерла Элен и зачем ей понадобилось искать чудо-доктора? Вполне вероятно, что таким образом она пыталась излечиться от «неприличной» болезни, которая (в отличие от незапланированного младенца) точно бы поставила крест на её отношениях с принцем. Привычные «петербургские доктора» оказались бессильны, вот Элен и обратилась к итальянцу, причём самому опытному и талантливому. Но увы: от многих болезней, которые сейчас лечатся за пару недель, в те времена лекарства не изобрели.
- Использованные источники
- Лев Оборин. Война и мир
- Анастасия Широкова. 7 вопросов о том, как читать «Войну и мир», исторические ляпы в романе и лайфхаки, как увлечь им школьников
- А. В. Корнеев. Царь и бисквиты. Князь Петр Вяземский против графа Льва Толстого