Текст: Ольга Разумихина^*

Нынешнюю интеллигентную общественность хлебом не корми — дай поворчать, что люди перестали читать что-то длиннее постов в соцсетях. Однако даже сейчас литературные новинки (особенно если их автор — персона скандальная, наподобие Виктора Пелевина или Захара Прилепина) способны вызвать нешуточную шумиху: критики — далеко не всегда стереотипные книжные черви, среди них тоже встречаются люди весьма темпераментные. Взять хотя бы недавний скандал вокруг романа Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» и особенно вокруг его экранизации — или историю с публикацией произведения Дмитрия Быкова «Оправдание», которое получило следующий отзыв французского издателя: «Перевели мне рецензию на вас. Знаете, плохую книгу так ругать не будут. Я её беру».

Пятьдесят лет назад Иосиф Бродский на чём свет стоит ругал своих современников — Евтушенко и Вознесенского — и даже в одном шутливом стихотворении, посвящённому Александр Кушнеру, написал:

(Монтень, если что, — великий французский мыслитель эпохи Возрождения, а Вовси — выдающийся российский учёный, доктор медицинских наук.)

Однако строже всех был, пожалуй, Иван Бунин — автор рассказа «Господин из Сан-Франциско», который мы недавно читали. Нетерпимость Бунина к современникам была и остаётся легендарной. Так, Маяковского он называл «самым циничным и вредным слугой советского людоедства», Блока — «нестерпимо поэтичным поэтом, который дурачит публику галиматьёй», Набокова — «мошенником и словоблудом», а Горького — просто «чудовищным графоманом». Каково?

Заслуженно или не очень все вышеперечисленные авторы получали оплеухи от читающей общественности — тема для отдельного разговора; сегодня мы всё-таки изучаем роман «Отцы и дети». На него, как вы уже наверняка догадались, также вылили ведро критики, иногда откровенно необъективной. Итак: чем же Тургенев с Базаровым так не угодили читателю в далёком 1862-м?

Но, прежде чем разбираться с критиками, вспомним — по нашему обыкновению, -—что именно происходит в романе.

Лекарский сын

Весна 1859 года. В отцовское имение Марьино приезжает двадцатитрёхлетний Аркадий — сын Николая Петровича Кирсанова. Сентиментальный, добродушный, душевно привязанный к родственникам, во многом наивный, Аркадий, хотя и закончил только что учёбу в университете и получил звание кандидата (по нашим меркам — бакалавра), не знает, чем хочет заниматься в жизни. На протяжении всего романа молодой человек, как ни странно, практически не вспоминает о студенческих годах, и читатель так и не понимает, чему он учился, кроме немецкого языка: очевидно, образование он получал «для галочки», как в своё время — его отец.

И жили бы Кирсановы (простодушный Николай Петрович и его родной брат Павел Петрович, в прошлом светский лев, который и в деревне наводит на себя лоск, «умывается душистым мылом и носит туго накрахмаленные воротнички») дальше тихо и спокойно, вот только Аркадий привозит с собой в гости нового приятеля — Евгения Базарова. Будучи почти полной противоположностью младшему Кирсанову, угрюмый и жёсткий Базаров прекрасно знает, чему бы хотел посвятить жизнь, а именно медицине, — и обладает набором чётких убеждений, которые не стесняется отстаивать. Будучи человеком податливым, Аркадий, сам того не замечая, копирует манеру поведения и речь нового друга, считает Базарова учителем и пытается во всём ему угодить. Не случайно за столом герои ведут вот такую беседу:

— Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?

— Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаем авторитетов, — вмешался Аркадий.

— Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, — промолвил Базаров.

— В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.

— Всё?

— Всё.

— Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

— Всё, — с невыразимым спокойствием повторил Базаров. <...>

— Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович.

— Вы всё отрицаете, или, выражаясь точнее, вы всё разрушаете... Да ведь надобно же и строить.

— Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить. <...>

По мнению Базарова, мораль XIX в. безнадёжна устарела — вместе с религией, культурой, политическими и социальными методами. Он признаёт, что эту устаревшую мораль нужно сменить новой, но какой она должна быть — не знает и сам. Базаров страдает от незавершённости своего мировоззрения: он, очевидно, чувствует, что в его жизненной философии есть слабые места, но не хочет признать этого. «Спасается» он тем, что ставит во главу угла естественные и точные науки: по мнению Базарова, «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», а «Рафаэль гроша медного не стоит». Однако даже его увлечённость наукой нисколько не напоминает поклонение; это следует из ещё одного диалога Базарова и Павла Петровича.

—Это вы все, стало быть, отвергаете? Положим. Значит, вы верите в одну науку?

— Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, знания; а наука вообще не существует вовсе.

И Аркадий вновь поддакивает, хотя понимает, что этим обижает и отца, и дядюшку. Потом он пойдёт к отцу и попробует мягко его «повоспитывать», отобрав книгу Пушкина и дав вместо неё брошюру Бюхнера «Материя и сила», а затем — к Базарову: уговаривать последнего, что его родные — замечательные люди и надо бы с ними помягче. Естественно, усидеть на двух стульях Аркадий не сможет, и чем ближе к развязке, тем легче будет младший Кирсанов отказываться от «новомодных» воззрений.

Базарову же придётся намного хуже, ведь возвращаться ему (как в прямом, так и в переносном смысле) некуда. Нет, у Базарова, конечно, есть родители, но их разделяет бездна непонимания — и это при том, что именно пример отца в своё время вдохновил Базарова и побудил пойти на медицинский факультет. Однако после университета Евгений вовсе не торопится домой: он сначала едет с Аркадием в город, где встречается с двумя «пародиями на нигилизм» — Ситниковым и Кукшиной, а затем просто разгуливает по болотам в поисках лягушек для опытов. Вернувшись же к отцу и матери, говорит увязавшемуся за ним Аркадию:

Уеду отсюда завтра. Скучно, работать хочется, а здесь нельзя. Отправляюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас по крайней мере запереться можно. А здесь отец мне всё твердит: «Мой кабинет к твоим услугам, никто тебе мешать не будет», а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну, и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.

Базаров обречён на одиночество: отчасти потому, что он родился и вырос думающим человеком, жаждущим душевной близости с такими же искателями истины, а отчасти — потому что ни разу не усомнился в том, что его требовательность к окружающим справедлива. Может, иногда к людям стоило бы относиться с большей сердечностью — какими бы невеждами, по мнению героя, они ни были? И, может, чувственность всё-таки имеет право на существование? Базаров разобрался с этими вопросами раз и навсегда и больше ими не задаётся. По крайней мере, пока не знакомится с Анной Сергеевной Одинцовой — женщиной настолько же незаурядной и, будем честны, такой же одинокой. Но, как водится, два сильных человека крайне редко составляют счастливую пару...

Нападки критиков

Не будем спойлерить концовку романа: характер главного героя «Отцов и детей» мы и так представляем достаточно ясно. Так что вернёмся к тому, с чего начинали, — к реакции критиков, которые отнесли к роману со всей строгостью. Некоторые из них считали, что Базаров — тип искусственно выведенный и таких людей на свете не существует, а значит, нечего о нём и читать; другие утверждали, что в лице Базарова Тургенев вывел все пороки образованной молодёжи 60-х, а значит, недостоин сочувствия (в похожих словах рассуждали за двадцать лет до этого о лермонтовском Печорине). По первому пути пошёл, например, критик А. М. Скабичевский, написавший в журнале «Отечественные записки» в 1868 г.:

Роман этот <...> преимущественно философский. Он мало касается каких-либо общественных вопросов своего времени. Главная цель его поставить рядом <...> философию отцов и философию детей и показать, что философия детей противна человеческой природе и потому не может быть применима в жизни. Задача романа, как вы видите, очень серьёзная... Но <...> автор лишён всякой умственной подготовки к выполнению цели романа; он не только не имеет никакого понятия о системе новой положительной философии, но и о старых идеалистических системах имеет понятия самые поверхностные, ребяческие...

А кто-то, как, например, литератор Ю. Г. Жуковский, считал, что весь роман — это попытка Тургенева насолить критику Н. А. Добролюбову (да-да, тому самому, который написал статью «Луч света в тёмном царстве»: мы это проходили в прошлом месяце). Тургенев и Добролюбов трудились в одном журнале — в «Современнике»; либерально настроенный Тургенев не мог принять революционных идей, которые проповедовал его коллега, и в конце концов дал Н. А. Некрасову — главному редактору издания — понять, что в журнале должен остаться кто-то один. Некрасов предпочёл, чтобы это был Добролюбов. Разрыв видного писателя с коллегами не прошёл для читающей общественности незамеченным, и Ю. Г. Жуковский в статье «Итоги» (1865), которая — вот совпадение! — вышла в «Современнике», написал следующее:

Талант этого писателя [И. С. Тургенева] стал бледнеть перед теми требованиями, которые поставила в задачу романисту критика Добролюбова. <...> Тургенев оказался бессилен учить общество тому, чему должна была научать это общество литература, по мнению Добролюбова. Г-н Тургенев стал терять понемногу свои лавры. Ему стало жаль этих лавров, и он, в отмщение критику, сочинил пасквиль на Добролюбова и, изобразив его в лице Базарова, назвал его нигилистом...

Д. И. Писарев в статье «Реалисты» (1865) попытался поумерить пыл воинствующих коллег, хотя тоже не обошёлся без выпада в сторону Тургенева:

Говорят, что реалисты непочтительны к своим родителям, — неправда! Они только разрознены с ними роковым влиянием общих исторических причин. Реалисты восстановляют детей против родителей — неправда! Они стараются сблизить старшее поколение с младшим. Реалисты не уважают женщин — неправда! Они уважают их гораздо сильнее, чем их уважали поэты и эстетики. Реалисты отрицают брак — и это неправда! Они хотят только, чтобы благосостояние отдельных семейств было в строгом согласии с великими интересами общества.

Откуда же вы, милые русские журналисты, взяли все ваши обвинения против реалистов? Из романа Тургенева? Нет, врёте, там нет этих обвинений. Там даются голые факты, которые надо только понять. А если вы извратили эти факты, сообразно с вашими закулисными выгодами, то вы напрасно прикрываетесь именем честного, хотя и отсталого русского писателя.

Не будем слишком строги к автору из-за пассажа «честный, хотя и отсталый»: в устах этого критика подобная фраза — почти комплимент. Тем более что дальше Писарев рассуждает так:

Если вы предложите мне вопрос: есть ли у нас в России замечательные поэты? — то я вам отвечу без всяких обиняков, что у нас их нет, никогда не было, никогда не могло быть — и, по всей вероятности, очень долго ещё не будет. У нас были или зародыши поэтов или пародии на поэта. Зародышами можно назвать Лермонтова, Гоголя, Полежаева, Крылова, Грибоедова; а к числу пародий я отношу Пушкина и Жуковского.

К счастью, Тургенев сумел выдержать многочисленные нападки критиков — и даже написал ответную статью («По поводу "Отцов и детей"», 1869), где указал на странную тенденцию:

У меня, по поводу «Отцов и Детей», составилась довольно любопытная коллекция писем и прочих документов. Сопоставление их не лишено некоторого интереса. В то время, как одни обвиняют меня в оскорблении молодого поколения, в отсталости, в мракобесии, извещают меня, что с «хохотом презрения сжигают мои фотографические карточки», — другие, напротив, с негодованием упрекают меня в низкопоклонстве перед самым этим молодым поколением. «Вы ползаете у ног Базарова!»

Впоследствии Иван Сергеевич написал множество прекрасных произведений, в том числе «Вешние воды» и «Новь». Они, конечно, тоже понравились далеко не всем критикам, но творчество — дело такое: всем не угодишь. Да и стоит ли пытаться?

^*

Ольга Разумихина — выпускница Литературного института им. А. М. Горького, книжный обозреватель и корректор, а также репетитор по русскому языку и литературе. Каждую неделю она комментирует произведения, которые проходят учащиеся 9—11 классов.

Колонка «В помощь школьнику» будет полезна и тем, кто хочет просто освежить в памяти сюжет той или иной книги, и тем, кто смотрит глубже. В материалах О. Разумихиной найдутся исторические справки, отсылки к трудам литературоведов, а также указания на любопытные детали и «пасхалки» в текстах писателей XVIII—XX вв.