Текст и фото: Игорь Карнаухов/РГ, Пермь
На своей духовной родине, в Перми, Леонид Абрамович Юзефович встретился с публикой в статусе председателя жюри фестиваля документального кино «Флаэртиана», однако разговор шел не только и не столько о кинематографе, сколько об истории и уроках, которые напрашиваются из прошлого, однако не всем это понятно.
От действительности до Швамбрании
Пермскую публику, особенно ревностно смотревшую экранизации «Контрибуции» и «Казарозы» по причине места их действия оратор сразу огорошил тем, что кинозритель он неусидчивый.
— В кино я хожу очень редко, - признался писатель. - Я физически не в состоянии посмотреть фильм от начала до конца, как бы он ни был хорош; мне тяжело высидеть. Поэтому фильмы я смотрю порциями. Тем не менее, документальное кино мне близко. Ему тоже присуща некоторая игра, приемами монтажа можно оказать воздействие, но сюжеты больше основаны на жизни, - нередко берется целая часть жизни. Мне больше нравится та документалистика, где совсем нет постановочных сцен, но, увы, сейчас они есть и во многих неигровых фильмах.
Я сам всегда писал не только художественную прозу, но и документальную; это другая степень отражения к реальности. Писатели, да и кинематографисты, на мой взгляд, отличаются и по этому критерию. Тут два варианта, вытекающих из творческих намерений: хочешь ли ты писать близко к действительности или же хочешь придумать Швамбранию?! Я отношусь к тем, кто стремится отображать действительность. В художественном произведении ее нельзя отобразить полностью, но…
когда долго живешь, понимаешь: судите человека по его намерениям.
Сначала нужно понять, чего хотел человек изначально.
Я люблю одну китайскую притчу.
Как-то император пригласил к себе одного искусного художника и спросил его: что труднее всего рисовать?!
— Труднее всего изображать лошадей и собак, - ответил художник.
— А что легче?! — не унимался император.
— Легче всего - демонов и духов умерших, - отвечал живописец.
…Потому что последних никто не видел и не проверит, а животных видели все.
Проверить Унгерна
— Не судите о ходе истории по историческим романам. Особенно по претендующим на реконструкцию событий. Читать потом в сравнении с ними документы, зафиксировавшие, как всё происходило на самом деле, бывает мучительно. Это относится, например, к "Я пришел дать вам волю" Василия Шукшина, хотя, между тем, о персидском походе Степана Разина нам, оказывается, не известно вообще ничего.
Исторический роман получается за пределами трех поколений. Если я напишу что-нибудь о полководце Клавдии или об Александре Невском, это будет исторический роман. Очень люблю «Капитанскую дочку», но… даже мы сегодняшние не воспринимаем ее как хроникальное повествование; а Пушкина от пугачевского восстания отделяло около полувека.
На мой взгляд, успех «Бессмертного полка» объясняется в том числе тем, что события, эхом которых он стал, еще не стали историей. Эта память еще болит, бередит.
Есть один человек, который о бароне Унгерне знает больше меня, и чьи книги стоит читать. Это Сергей Кузьмин, по профессии биолог, но Азия для него часть жизни. Он и относится к барону лучше меня; я-то к нему отношусь со смешанным чувством восхищения и отвращения.
Дружим мы с Кузьминым давно. Так вот, Сергей Львович стал рассказывать мне, будто члены трибунала над бароном все поумирали в течение года-двух от загадочных болезней, подобно вскрывшим гробницу Тутанхамона. Он, конечно, воспринимал это как проявление божьей кары.
"Надо бы проверить", - посоветовал ему я.
Он проверил. Легенда не подтвердилась.
И улица меняется в лице
— Длительное существование чего-либо уже является оправданием дальнейшего его существования.
Мне кажется, улицы Луначарского в наших городах так и должны остаться с именем этого политического деятеля — он все ж таки не расстреливал несчастных по темницам.
Один писатель сказал: "Если ты гордишься победой в Великой Отечественной войне, ты должен стыдиться сталинских лагерей…» Совершенно неверная формулировка! По отношению к лагерям, к репрессиям должно возникать скорее чувство горечи, боли и сочувствия.
Равно как примитивным кажется мне и противоположный подход, высказанный при мне другим писателем на мероприятии в Ясной Поляне: «Мы должны гордиться своей историей!..» Перенесите это на своих родителей: вы их любите, но всем ли в их жизни вы гордитесь?!
Будь моя воля, я бы, например, половине нынешней улицы Ленина в Перми, в пределах исторического сердца города, на расстоянии от Разгуляя до Комсомольского проспекта, вернул историческое наименование: Покровская. А на дальнейшем протяжении от проспекта до вокзала пусть остается улицей Ленина. Мне, чтобы понять, подходит ли улице ее название, необходимо ее посмотреть.
Но в целом, мне кажется, нормальный подход. В Питере, где я сейчас больше живу, много улиц на своем протяжении носят разные названия.
Еще там, в частности, сохранилась набережная Робеспьера, и пусть она и дальше будет. А то мы так допереименовываемся до царя гороха! Помню, в конце восьмидесятых в Иркутске хотели снять Ленина и на тот же пьедестал, «чтобы добро не пропадало», поставить статую Колчака… В общем, неудачная была идея.
Однако подозреваю, что в итоге верх возьмут представители какой-то одной точки зрения.
Украйна глухо волновалась
— Давно собираюсь составить антологию поэзии Гражданской войны. Не знаю, в итоге дойдут ли у меня до этого руки или нет; однако, когда стал в фейсбуке выкладывать стихи, которые задумал включить в нее, мне в ответ стали присылать много других той же эпохи и той же темы.
В ней будут стихи поэтов, находившихся на стороне красных, будут — разделявших позиции белых, будут — тех, кто пережил на себе последствия исторического конфликта, оставаясь обычным обывателем. Должны быть творения и литераторов советского времени, и современных авторов.
Леонид Абрамович продекламировал стихотворение Николая Ушакова (1899—1973), одного из тех, оставался «нейтральным», впоследствии видного советского поэта, - "Украйна глухо волновалась».
Как быстро время протекло —
уже январь не за горами.
Начальник станции в стекло
глядит сквозь тощие герани.
Каких-то паровозов дых,
каких-то эшелонов волок,
и на площадках голубых
оглобли задраны двуколок.
На кукурузе снег повис,
и в инее лесные дачи.
Неведомый кавалерист
по шпалам на восток проскачет.
Летят теплушки кверху дном,
мосточки головы срывают.
Солдат в буфете ледяном
от черной оспы умирает.
Он мертвой матери сказал,
что вылечить его не поздно.
Луна в нетопленный вокзал
плывет торжественно и грозно.
Слепец частушки говорит,
и «яблочком» рокочет лира.
Начальник станции зарыт
перед крыльцом своей квартиры.
Глядят по-прежнему в стекло
сквозь кисею его герани.
Как быстро время протекло —
уже февраль не за горами!
Между большевиком и великим князем
— Сегодня я, пожалуй, больше «патриот», нежели чувствовал себя таким раньше. Я много путешествую и вижу нашу особость, непохожесть на другие народы. В последние годы я стал ощущать ее острее.
Когда-то, в шестидесятые, под влиянием революционной романтики мы все были, конечно, красными. Прошло время, в начале девяностых мы все опечалились о «России, которую мы потеряли», и ближе нам стали белые. Однако с тех пор общественные настроения изменились очень сильно, -
а мы все зависим от духа времени, это кому-то только кажется, будто он мыслит, ни от чего не завися,
- и теперь я вновь склоняюсь скорее снова к красным...
Один мой знакомый как-то, лет десять назад, вернувшись, кстати, из Перми, где он посетил краеведческий музей, возмущался тем, что здесь соседствовали два стенда: на одном рассказывалось о великом князе Михаиле Александровиче, на другом - о большевике Александре Борчанинове. "Как же так! Надо, наконец, определиться, за кого мы!" - восклицал он. А я говорю: не надо. Любая эклектика - враг радикализма и друг компромиссов. Я - за пестроту. Любая чистая идеология плодит радикалов. А за эклектические идеи убивать друг друга никто не пойдет!
КСТАТИ
18 декабря Леониду Юзефовичу исполнилось семьдесят лет. Редакция портала «Год Литературы» от души поздравляет писателя с юбилеем!
К его многочисленным почетным наградам и званиям недавно добавился титул почетного профессора Пермского государственного национального исследовательского университета, филологический факультет которого романист окончил в 1970 году.
