Не только Васса. Шесть экранизаций Горького

Текст: Алексей Литовченко/Кинократия, специально для «Года Литературы»

Фото: кадр из фильма «На дне»/Donzoko, 1957, реж. Акира Куросава

По случаю важной для всей мировой культуры даты — 150-летия со дня рождения Максима Горького — подборка экранизаций произведений великого писателя. Мы постарались обойтись без фильмов, которые и так на слуху, вроде «Вассы Железновой», «Жизни Клима Самгина» и «Табор уходит в небо». Вместо этого — пара зарубежных картин, включая «На дне» Ренуара по сценарию Замятина, фильм по незаконченной пьесе «Яков Богомолов» и еще три хорошие вещи, достойные просмотра.

«Скуки ради», 1967

Посреди бескрайнего нигде стоит железнодорожная станция. Рядом — несколько деревянных халуп и больше ничего, степь да степь кругом. Унылый пейзаж дополняют неприкаянные куры. Немногочисленный персонал станции мается от скуки и бессмысленности собственного бытия. Иногда мимо проезжают поезда, внутри которых - кутеж и радостная жизнь. Тогда все местное население Куравы выстраивается на перроне и заглядывает в окна с видом голодных дворняжек, сидящих у витрины мясной лавки. Поскольку больше здесь заняться нечем, подсмотренное в вагонах составляет основную тему разговоров: сельтерскую там давеча пили или шампанское. Разбавляемых комментариями интеллигентного начальника станции, любителя процитировать Блока и Шопенгауэра.

На этом безрадостном фоне сходятся стрелочник Гомозов — плотный, широкобородый, молчаливый мужик, и кухарка Арина — некрасивая, коренастая, грязная и оборванная. Он ей невзначай так, слово за слово: «Приходи». А она и рада. 

В отсутствие каких-либо событий, помимо редких мимолетных светских хроник, внезапный союз неизбежно становится поводом для жестоких шуток и травли. Поэтому финал предсказуем и трагичен.

Беспросветный экзистенциальный блюз Артура Войтинского, по сравнению с которым любой представитель современного российского артхауса покажется праздником оптимизма, до сих пор выглядит актуально

- и в визуально-художественном плане, и в смысле проблематики. Его бы сейчас переснять — и в Канны куда-нибудь; золотая веточка обеспечена. Или действие в США времен Великой депрессии перенести, а на роль Арины, например, Октавию Спенсер утвердить — вообще беспроигрышный вариант, сразу можно речь для «Оскара» готовить. Вряд ли Октавия Спенсер сможет повторить тот пронзительный взгляд Майи Булгаковой (он у вас еще долго будет перед глазами стоять), но все равно нынешние академики такое с руками оторвут.

«Фома Гордеев», 1959

Хеппи-энды — не про Горького. Но это не означает, что в его книгах нет места оптимизму. Как и в фильмах по ним.

История Фомы Гордеева — история не борьбы и победы, а борьбы и поражения с надеждой на будущее. Сын богатого волжского купца, жестокого и алчного человека, с детства противился образу жизни эксплуататора. Всюду видел несправедливость, кривду. А повзрослев и вступив в права на наследство после смерти отца, так и не смог найти должное применение ни себе, ни своему состоянию. Старался изо всех сил, знал, что неправильно быть угнетателем, но слишком был сердцем горяч и неспособен могучую волю направить в правильную сторону. Потому и стал жертвой коллег — те его разорили, довели до сумы. Остался Фома Гордеев без средств, зато с правдой. А правда — это сила. 

Марк Донской все это крайне выразительно показал — душевные терзания, чад и угар купечества, пляшущего почти буквально на горбах рабочих. Но самую мощную сцену выдал напоследок, под титры: Фома Гордеев, заросший бродяга, отстояв в очереди, получает милостыню, затем гладит собачку и вдруг разражается дьявольским смехом, которому с неба вторит гром. Проливается ливень, толпа закрывается от него зонтиками. За кадром бушует ураганная речь оракула: «Сколько народу кровью плакало от великих ваших дел! Черви вы! Черви! Задохнетесь! Задохнетесь!» И, как мы прекрасно знаем, так оно и впоследствии и вышло. Задохнулись.

«На дне»/Donzoko, 1957

Творчество Максима Горького никогда не пользовалось большим спросом у зарубежных кинодеятелей. Возможно, это заговор буржуазии против нашего пролетарского писателя. Или какая-то иная, более правдоподобная причина имеется. Так или иначе, вряд ли вы, даже если поднапряжетесь, найдете действительно заметную экранизацию, сделанную вдали от российских границ. Одно из исключений — «На дне» Акиры Куросавы. Да и то как сказать — не слишком-то она популярна среди прочих картин автора «Расёмона» и «Семи самураев».

Надлежит упомянуть, что Куросава сызмальства к русской литературе неровно дышал.

Что время от времени находило отражение — в «Жить» по «Смерти Ивана Ильича», в «Идиоте» по роману Достоевского. Но поскольку Тосиро Мифунэ в роли того же князя Мышкина смотрелся бы как минимум необычно, при адаптации указанные произведения претерпевали определенные метаморфозы культурно-географического характера.

Вот и «На дне» внешне - типичный представитель дзидайгэки, костюмно-историческая драма о мытарствах люмпенов-голодранцев в эпоху Эдо. Тем не менее, помимо антуража, все прочее — максимально близко к тексту. Японский Васька Пепел (в исполнении Тосиро Мифунэ, разумеется), японский Лука, японский Актер — такой же до слез навзрыд жалкий. Производимый эффект — особенно если вам довелось ознакомиться хотя бы с одной отечественной постановкой — неописуем: вроде все очень знакомое и одновременно - непривычное. Баланс между двумя этими полярными состояниями нащупать трудно. Тем более — удержать равновесие. Потому что когда кажется, что оптика восприятия наконец настроена как следует, Куросава вставляет психоделическую музыкальную сцену (их две: в середине и в самом конце — та самая песня, которую «испортил» Актер), и все снова сбивается. Но в итоге кое-что становится абсолютно бесспорно, несмотря ни на что: Горький — универсален.

«На дне»/Les bas-fonds, 1936

«На дне» Жана Ренуара — еще одно исключение. Но с оговорками: сценарий к фильму написали Евгений Замятин (тот самый, да) и другой эмигрант, Яков Компанеец (в фильмографии последнего, весьма обширной, кстати, например — «Колдунья» по Куприну с Мариной Влади), а Костылева сыграл Владимир Соколов. То есть русским духом все же пахнет отчетливо.

Замятин и Компанеец значительно переработали изначальный материал: роли Луки и других обитателей ночлежки сведены к минимуму, зато существенно расширена роль Барона. Только что полностью разорившийся на карточных играх Барон обнаруживает в своем доме вора — Ваську Пепла (Жан Габен). Знакомство перерастает в крепкую дружбу, которой посвящена первая половина фильма. Вторая половина сосредоточена на отношениях Пепла и Наташи. 

Из всех картин, основанных на произведениях Горького, эта - пожалуй, самая жизнеутверждающая.

Насколько это вообще возможно. Дружба и любовь побеждают, Пепел и Барон, расцеловавшись, удаляются каждый со своей подругой в закат. Даже Актер вешается как-то умиротворенно, с блаженной улыбкой на лице, продекламировав на радость публике Беранже и монолог Гамлета. Ох уж этот поэтический реализм. 

«Мать», 1989

Из громоздкого, ненавидимого советскими школьниками романа Глеб Панфилов соорудил громоздкое (три часа двадцать минут) и тоже, в общем, не снискавшее всенародной любви кино. Каннскому жюри понравилось — веточку даже вручили, а вот на родине как-то было тогда не до Горького. Да и дефицита кинолент по «Матери» не наблюдалось, в отличие от дефицита всего остального, — в 1926-м вышла картина Пудовкина, а в 1955-м — Донского, обе замечательные (занятный факт: в первой роль Павла Власова исполнил Николай Баталов — дядя Алексея Баталова, который исполнил роль Павла Власова во второй).

«Мать» Панфилова, положа руку на сердце, — испытание на выносливость для сильных духом.

Медленно, грузно, одышливо ступая по неизбывной русской грязище, фильм этот, однако, не дает повода сомневаться, что по-другому нельзя. Вприпрыжку по русской грязище не побегаешь - только увязнешь, пропадешь. А так зато думы мрачные лучше думаются. О судьбах России и сопутствующих вещах. Кстати, пару лет назад «Мать» отреставрировали — так что теперь грязища отлично детализирована и глубину цвета имеет. 

Ну а если серьезно, то вещь, конечно, монументальная. Чему неочевидное, но несомненное подтверждение — пародия в «русской народной передаче» «Городок», где Илья Олейников «сыграл» Пелагею Ниловну. Довольно точно воспроизводящая фактуру, отлично исполненная и звеняще пошлая — как и все скетчи «Городка». И вышедшая в эфир спустя девять лет после премьеры фильма. Теперь попробуйте вообразить себе пародию на, скажем, «Елену» Звягинцева в Comedy Club. Уже смешно, да? Это к вопросу о том, как все меняется за 20 лет. А «Мать» с ее свинцовой безысходностью - о том, как за 200 лет не меняется ничего. 

«Преждевременный человек», 1972

Как раз в продолжение затронутой темы. Инженер Яков Богомолов с молодой и красивой женой Ольгой Борисовной прибывает в Крым решать проблему водоснабжения. Которая благополучно существует на полуострове до сих пор, что, как вы понимаете, уже делает координаты финишной точки прогнозируемыми. Супруги поселяются в усадьбе заказчика — землевладельца Никона. Последний в Ольгу Борисовну влюбляется — страстно, болезненно. Ему, как выясняется, вообще не надо никакого водоснабжения, а надо Ольгу Борисовну. И баста. И гори оно все. Яков Богомолов же — наивный, добрый, честный — с головой погружается в работу, не замечая, что его жена тем временем активно подвергается харассменту.

«Преждевременный человек» - последний фильм Абрама Роома по малоизвестной незаконченной пьесе Горького.

Проблематика, опять же, весьма актуальна. И не только в аспекте харассмента.

Последний фильм Пола Томаса Андерсона «Призрачная нить» — о том, как возможно счастливое сосуществование увлеченного своей работой, самодостаточного мужчины и женщины, не обремененной функциями матери и домохозяйки (спойлер: безболезненно — никак). 

«Преждевременный человек» тем же вопросом задается, но — в числе многих прочих. Среди которых — любопытная концепция «последняя женщина как сороковой медведь». А также более важные и насущные. В частности, главный мотив — столкновение противоположных систем ценностей: с одной стороны — трудоголизм и беззаветная служба на благо людей, с другой — потребительство и паразитирование. 

К сожалению, говорить о решении этого противоречия по-прежнему преждевременно.