Литературное обозрение периодики

Текст: Борис Кутенков

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

1. Вышел новый номер журнала «Воздух», главные материалы которого посвящены Кате Капович («не так часто героем номера журнала «Воздух» становится поэт, продолжающий классическую линию русской поэзии», — замечает Юрий Цветков). Как бы поясняя это «исключение», главный редактор журнала Дмитрий Кузьмин впервые на моей памяти выступает в рубрике «Объяснение в любви» от первого лица, — и слегка иронизирует над силлабо-тонической просодией, детально, впрочем, объясняя, в чём уникальность Капович на её фоне. С Капович беседует Линор Горалик о «персонажной лирике», эмиграции, традиции городского романса и «крошечных родинах». «Идеальным типом стихотворения для меня так и осталось стихотворение с внутренней историей, дающей возможность заземлить лирический сюжет. А персонаж номер два появляется иногда химическим образом». О Капович говорят коллеги по цеху, отмечая «искренность до беспощадности», «живую эмоциональность, автобиографичность», «результат удивительного эксперимента по хождению в народ». Мария Галина: «Стихи Кати Капович при всей их лапидарности - редко больше трёх-четырёх строф - тем не менее разворачиваются в серию ярких, фактурных, сменяющих друг друга картин с ударной кодой в последних строках; сказывается принадлежность к «южнорусской школе», каким бы расплывчатым и затёртым это понятие ни казалось». Татьяна Щербина: «Стихи Кати Капович нравятся самым разным людям: от литературных до случайных соглядатаев. Они простецкие, залихватские, небрежно-классические, с большим количеством жаргонизмов, и самое главное - это дневник, почти ежедневно пишущийся… <…> Я легко представляю себе Катю и с гитарой в цыганском таборе, и с гармонью в русской деревне, и звонким голосом в каком-нибудь жарком израильском споре, и бормотанием себе под нос на американской велосипедной дорожке, и в одиночестве обращающейся к звёздам». Огромная подборка Капович, главной особенностью которой я бы назвал щедрость, умение вбирать в себя весь мир в его шероховатой предметности - и отдавать его преображённым, - публикуется в том же номере:

Вор украл мой любимый велосипед,

мне оставил лишь голую цепь,

был он красным, звоночком звонил в белый свет,

я возила на нём соль и хлеб.

У него был багажник на ржавом боку,

я возила еду и питьё,

человечью свою мировую тоску,

пусть теперь он катает её.

Среди прочих материалов номера - любопытный опрос «Поэтическое vs человеческое», в котором четырнадцать современных поэтов рассуждают о том, влияют ли «внетекстовые факторы авторской биографии» на отношение к стихам; проект Александра Маниченко - «Вокруг «Некрасивой девочки» Заболоцкого» (кавер-версии этого стихотворения, сделанные современными поэтами, и статьи филологов с осмыслением этих кавер-версий). Не пропустите также подборки Дениса Крюкова и Григория Гелюты.

2. Четвёртый номер «Знамени» публикует материалы круглого стола, посвящённого Белле Ахмадулиной. Наталья Иванова рассказывает о значении тарусского топоса в поэзии Ахмадулиной: «Литературная деятельность Б. А. в Тарусе не прерывалась - недаром,
   
   избегавшая самоопределения «поэт», она гордо называет себя в письме <…> «литератором». Акварельные пейзажи и портреты Б. А. работы Б. М. [Бориса Мессерера], напротив, как бы уводят его в сторону от основной деятельности театрального художника, расширяя жанровый спектр его возможностей». Екатерина Орлова - о перекличках между Ахмадулиной, Цветаевой и Заболоцким. Владимир Губайловский - о рифме у Ахмадулиной и связи поэта с XVII веком. «Чтобы поэтическая работа получила смысл (завершённость формы в отличие от бальмонтовской растёкшейся бесконечности), она должна столкнуться с неразрешимым противоречием.<…> Ахмадулина даёт пример такого плодотворного противоречия…» Ольга Балла - об адресации у Ахмадулиной: «…Поэзия Беллы Ахмадулиной с некоторых пор - собственно, можно точно датировать, с какого года: с 1974-го — видится мне как (может быть, вся; где более, где менее явно) обращенная к значимому собеседнику — Борису Мессереру. В 1974 году они встретились, и далее было 36 лет непрерывного словесно-несловесного диалога…»
3. Отвлечёмся ненадолго от стихов - и обратимся к новому номеру «Вопросов литературы», где
   
   о вышедшем в Екатеринбурге сборнике «Борис Рыжий: поэтика и художественный мир». «Однако фигуры М. Лермонтова и В. Маяковского, И. Бродского и С. Гандлевского вовсе не выглядят в нём [контексте творчества Рыжего] случайными: с каждым из них у поэта выстраивается напряжённый диалог, а его результатом оказывается не столько постмодернистское присвоение «чужого», сколько возникновение особого типа сознания, для которого слово является первичной и самой что ни на есть настоящей реальностью…»
4. В «Звезде»
   
   : «В стихотворении непонятно, почему «Жить бы стало очень смело / Укороченное тело», непонятно и в какую «омерзительную рожу» красоты хочет плюнуть лирический герой стихотворения…» Прекрасные мысли о природе поэтического текста, как всегда у этого литературоведа, сочетаются с едва ли не утилитаристским взглядом, когда дело доходит до разбора конкретных стихотворений. Тем не менее, есть ценные размышления о природе веры у Шаламова и о его взаимоотношениях с Пастернаком.
5. В «Новом мире» (в Сети выложено содержание четвёртого номера) остановимся на трёх
   
   материалах. Антон Чёрный продолжает переводы немецкоязычной поэзии: на этот раз в поле его внимания оказалась малоизвестная поэтесса Мария Луиза Вайсман (1899—1929), не замечаемая при жизни. Впервые публикуется на русском языке большая подборка её стихотворений: «Ты - серебристая ива ручья, / Тень, в облаках проплывающая, / Ты по лунной дорожке идёшь. / Улицы города обнюхивают тебя. / Звери обнюхивают твой след. / Ныне, странник, колена в молитве склони. / Где рдеют мои шаги - и твои дали горят - / Отрадно скитальцам друг друга узнать». Литературовед Виктор Сенча детально разбирается в обстоятельствах смерти Георгия Эфрона. Два биографических очерка Валерия Шубинского о «других» обэриутах - Дойвбере Левине и Юрии Владимирове - войдут в книгу «ОБЭРИУ. Биография», которая готовится к выходу в издательстве «Вита Нова». О Владимирове: «Неофициальная литературная жизнь Владимирова была ещё короче официальной. То ли поздней весной 1929 года, то ли осенью он стал членом ОБЭРИУ. Из обэриутских текстов Владимирова сохранился один-единственный рассказ - «Физкультурник». Сохранился он в архиве Хармса и был (совершенно обэриутская история) включён в одно из собраний сочинений Хармса как его произведение под названием «Юрий Владимиров. Физкультурник». Имя автора было принято за часть заглавия…»
6. Новый «Октябрь» (в этот раз немногочисленный по количеству материалов) привлекает
   
   исследованием Зульфии Алькаевой о биографии «невеликого поэта с великой биографией», Ольги Берггольц, написанной Натальей Громовой (портал Textura анонсирует интервью Алькаевой с Громовой). Рецензия интересна детальным разбором на грани сочувственного пересказа и оценки книги. Любопытно также, что Алькаева находит тонкие моменты в биографии, построенной, казалось бы, как непритязательное документальное свидетельство: «Перекладывая дневники Ольги Берггольц и свидетельства современников в повесть, Наталья Громова сохраняет лирическое дыхание: не все поясняет, не давит в спорных местах однозначностью вывода, подвигая читателя к собственноручному заполнению пустых клеток…»
7. И снова к стихам. «Волга» публикует яркого автора - Алису Орлову, поэта чрезвычайной уместности интонации, которую я бы назвал форсированием самоумаления. Автор словно стремится отградить себя от «большого» разговора, в то же время показывая читателю условность этого отграждения и говоря о вещах значимых и страшных. Поверхностная ирония в стихотворении «будешь кузькина
   
   мать» скрывает жутковатое содержание, прослеживание генезиса безвозвратного человеческого «ухода». В умении расставить «интонационные декорации» и сыграть вполне документальный спектакль на их фоне - обаяние и сила этой поэзии.

Я - московское дерево - клен или ясень.

а другие - повывелись птички.

ёлочки палочки точки кавычки

В то же время открывающая номер подборка саратовского автора Владимира Морозова полна общепоэтических клише, облачённых в унылые пятистопные ямбы: «В преддверье наступающего года / Негромкий плач их слышен по ночам, / Поскольку вечно портится погода… / Но к этому пора привыкнуть нам», «Восходят души над телами / Погибшей осенью листвы…», «Но слабость и нежность полета / Сквозь белый мерцающий лес / Вселяет надежду на что-то, / Что, может быть, выше небес…», - вся подборка выдержана в таком духе, и культурный смысл публикации остался мне недоступным.

8. 
   В третьем «Урале» обратите внимание на большую подборку Андрея Торопова — поэта, работающего в зоне тонкого и незаметного риска: на уровне рифмы (вплоть до тавтологичности), иронии над романтическими клише («шальную молодость свободы, / стихов бессмысленную кладь»), воспринимаемой только в контексте подборки, и работы с культурными реалиями - от литературных до исторических самоидентификаций. Разговорная интонация и ритмическая раскованность в этой подборке отсылают к поэзии Андрея Пермякова, жизнь в океане мировой культуры напоминает об Александре Кушнере; «своё» в поэтике Торопова - непрерывная процессуальность, заставляющая его свободно перемещаться между временами, культурами, ими создаваемыми обобщениями. Это свойство располагает к вроде бы случайной - на первый взгляд - фрагментарности тороповских сюжетов, которые становятся убедительными в рамках цикла.

Тут еще падает снег, падает снег,

Я ли не человек? Ты ли не человек? Он ли не человек?

Лишняя кутерьма - мне не дочь, не жена,

Лишняя кутерьма - больше мне не нужна.

Поезд идет в Казань, маленькую казань,

Больше не буду я, ну, и ты перестань.