Текст: Павел Басинский/РГ
Фото: Игорь Гаврилов
На 82-м году жизни скончался писатель Андрей Битов. Его называли отцом русского постмодернизма, его «Пушкинский дом» изучают слависты как одно из сложнейших и изощреннейших произведений в прозе, которое можно сравнить с романами Набокова и «Улиссом» Джойса. Но прежде всего это был русский писатель и, я бы сказал, русский ум. Лично я не встречал более умного человека, чем Андрей Георгиевич. И более живого в своих мыслях.
Сначала меня потрясли его рассказы. Так до него никто не писал. Потом были «Уроки Армении» - великое эссе, образец нон-фикшн. И конечно, «Пушкинский дом». И статьи о Пушкине, которого он знал досконально и без всяких шуток был с ним на дружеской ноге. И о Толстом.
Я помню его в Ясной Поляне. В его комнате в гостинице всегда было тесно и людно. Потому что там, где Битов, там интересно. Там как бы центр умственной и творческой жизни. Он говорил самые простые вещи, но ты вдруг понимал, что в этой простоте и кроется самое сложное.
И еще он никогда не был «партийным» писателем. Ему было плевать на общественную моду. Я не знал человека более самодостаточного, чем Андрей Георгиевич.
Его душа сейчас где-то в Михайловском.
Вечная память!
Из последнего интервью Андрея Битова «РГ»:
Андрей Битов: Перед тобой сидит человек, который недавно был совершенно раздавлен собственным возрастом. Я понял, какой же это советский инфантилизм думать, что 80 лет - это не глубокая старость. Глубокая. Ты-то не понимаешь, а я понимаю. Я заглянул недавно в эту дьявольскую «шайтан-машину»...
В телевизор или компьютер?
Андрей Битов: В компьютер, в интернет. «Шайтан-машина» - мне нравится этот термин. Значит, посмотрел в шайтан-машине возраст трех людей, которые, как мне казалось, перешагнули порог Льва Толстого, то есть вышли за его рубеж восьмидесяти двух лет. Меня действительно заинтересовал их возраст, потому что я их знал лично, больше или меньше, но знал лично. И я с ужасом увидел, что они не дожили до восьмидесяти. А они мне казались глубокими стариками.
Кто это? О ком идет речь?
Андрей Битов: Михаил Бахтин, Виктор Астафьев и Василь Быков. Они ровно в этом возрасте, в котором мы с тобой беседуем, не дожив по два месяца до этой планки, ушли. Я за их упокой молюсь отдельно, как за границу жизни и смерти. А Бахтин, между прочим, был прообразом для деда Одоевцева в «Пушкинском доме», и я его единственный раз видел, и он мне показался глубоким стариком, он мне понравился. Я, помню, был счастлив, что я его повидал, и помню, что я иду от него в теплый летний ливень, который промочил меня до нитки, и чувствую себя счастливым.
В вашей жизни было много любви?
Андрей Битов: Думаю, что много. Достаточно. Мы с мамой друг друга очень любили, это да. А потом, собственно, было... Любовь - это необсуждаемость. Поэтому ее нельзя ни взвесить, ни доказать... Ни в ней признаться даже.
Жизнь - это преодоление?
Андрей Битов: Да, безусловно. Это ты сама уже себе сказала. Сколько-то времени можно проплыть по течению, но потом тебя обязательно прибьет к какому-то препятствию.
Что для вас гармония жизни?
Андрей Битов: Есть выражение самодостаточности, и я думаю, что оно вполне уместно. Когда нет ощущения, что чего-то не хватает, что еще что-то надо, когда не требуется подпитка и когда ты жив живой жизнью, - вот это настоящее состояние самодостаточности.
То есть человек должен совпасть с самим собой?
Андрей Битов: Да, но не только. Это большая система. Человек - Космос, он должен быть частицей всего. Вот тогда это маленькое ничтожное существо становится в какие-то секунды всем. Когда оно становится всем, то оно самодостаточное. Чем меньше это замечаешь, тем счастливее живешь. Не надо думать, что есть какой бы то ни было рецепт живой жизни. По-видимому, его нет. Только если обращаться к Богу, к молитве, но это уже дело абсолютно индивидуальное для каждого. В том, как человек обращается к Богу и к молитве, он абсолютно свободен - тут полная демократия, и, наконец, не требуется никаких общественных сдвигов.
Вы верующий человек?
Андрей Битов: Надеюсь, что да. Но это очень большое самомнение - утверждать это. Я не сомневающийся человек. Когда-то я придумал такую формулу, но это просто удачный каламбур: что же это такое за мания величия верить, что ты веришь в Бога. Это самая большая мания величия, которая может быть. На самом деле есть довольно простые вещи: Бог - точка и я - точка. Все. Кратчайшее расстояние между ними - прямая. А скорость молитвы быстрее... скорости света. Но она должна исходить из точки, иначе она будет словами. Нельзя превращать молитву в слова так же, как нельзя слова превратить в молитву, это почти невозможно. Поэтому молитв немного. И «Не дай мне Бог сойти с ума» - одна из них.
Интервью сделала Марина Смирнова
