Горчев в трех частях

Текст: Даниэль Орлов

Фото: Wikipedia, рисунок Дмитрия Горчева к рассказу Дм. Новикова "Рубиновый вторник" с сайта gorchev.lib.ru

Новое трёхтомное издание рассказов и миниатюр Дмитрия Горчева - очередное подтверждение не столько издательской проницательности, сколько читательской любви. Прекрасно, что читатели у Горчева появляются новые, совсем молодые. А уж сколько подражателей! Невзыскательные на первый взгляд, простые как таблица умножения горчевские тексты оказываются нужны и сейчас, спустя девять лет после скоропостижной кончины писателя на крыльце собственного дома.

Горчева для широкой аудитории открыл Александр Житинский, петербургский писатель, главный в ту пору подвижник молодой сетевой литературы, как до того много лет он же был подвижником ленинградской рок-музыки. Житинский собрал по всей ещё очень крупноячеистой Сети самодеятельных писателей в сетевое литературное объединение, ЛИТО им. Л. Стерна. Имена участников ЛИТО и сейчас на слуху, многие за двадцать лет стали весьма уважаемыми литераторами, членами творческих союзов, лауреатами престижных премий. Однако чуть ли не самый популярный из всех, как тогда говорили «культовый», Горчев успел получить только диплом премии им Н. В. Гоголя, о чём на сайте премии почему-то указать забыли. И это неупоминание прекрасно вписывается в образ не только самого писателя, но и в образ его лирического героя.

Горчеву удалось создать в своих рассказах эдакого обаятельного просветлённо-просвещённого недотёпу. Иногда лихого и бравого, иногда кокетливого и хитроватого, но недотёпу. Такого глобального собирательного образа русского человека в современной русской литературе до Горчева не появлялось со времён Твардовского. Это уже не Тёркин, и совсем не Иван-дурак, потому как если пустить такого перипетиями какой сказки, то ничего хорошего из этого не получится. Ладно бы только ноги промочит, а может и вообще мир уничтожить с глуповатой улыбкой. Прекрасная гримаса невинности для национального характера.

Горчев часто повторял: «Не люблю, когда специально смешат». Родоначальник новой иронической литературы вообще юмор не жаловал, не рассказывал и не запоминал анекдотов, не смотрел передачи юмористов, не читал в Сети блоги известных хохмачей. Проза Горчева не для весёлого сытого ржания. Если смех - то такой, которым в последний момент автопилот внутри головы успевает заменить начинающиеся рыдания, чтобы уберечь человека от пике в вечную и чёрную меланхолию. У персонажей ранних рассказов Горчева, вошедших в сборник «Сволочи», нет шансов в нашем мире быть не то что богатыми или успешными, а просто здоровыми телом и душой. Потом и миру Горчев шансов не оставит, хотя простит его заранее.

Вообще

рассказы, собранные по времени написания в сборники «Сволочи» и «Придурки», антибуржуазны настолько, насколько они и антилиберальны. Однако они стопроцентно человечны,

потому как являются формой исповеди нашего современника, не способного толком ни пожалеть, ни пожаловаться, оттого и страдающего, ругающегося почём зря, пьющего, но уже впадающего в экстатическое состояние от чего-то великого, чему и названия найти не может. Современный читатель как раз и любит такое - вроде бы на грани морали, на грани приличий, не то матюгнётся автор, не то сплюнет метафорой. Вроде бы с фигой в кармане, а вроде и с конфеткой. И в конфетке той самый главный яд и спрятан - обманная уверенность, что тоже можно бросить работу, автомобиль, квартиру, свой опостылевший сытый быт с ресторанами, планёрками по утрам, сверхурочной работой или двумя неделями на Тенерифе и уехать куда глаза глядят, чтобы стать самим собой, почти таким, как в детстве, но всё знающим и понимающим про всё, потому и от всего свободным. Но нельзя.

В какой-то миг, не сразу, но фатально Горчев вырос из собственной прозы и сам это понял.

Ему стало неуютно не столько в форме или избранной однажды стилистике, но прежде всего в собственной иронии.

Появилась если не мудрость - той и в ранних рассказах автора было вдоволь, потому и цепляло, - но Любовь, которая напитала большинство его поздних рассказов и зарисовок. Собранный из воспоминаний юности и описания нынешнего деревенского быта протороман (как определили эту книгу издатели) «Жизнь без Карло» показался тогда трамплином для прыжка в новую для автора литературу, в которой уже не требуется ловить читателя на грубую и пряную приманку, а только лишь рассказывать ему, уже обретённому однажды, о нём самом и мире, в котором человеку ещё жить и умирать. Большинство миниатюр из этой книги можно увидеть в сборнике «Москвичи», выстроенные в новом, уже редакторском, а не авторском порядке.

Однако читатели не позволяли автору измениться. Вновь и вновь они требовали того, к чему привыкли, в то время как даже внутренний ритм писателя стал иным, и прошлое письмо оказалось Горчеву мучительно не по размеру. Феномен авторской открытости в Cети зачастую действует против автора. Но вначале понарошку, а после уже и всерьёз покинув шумный Петербург, уехав жить в деревню, обратившись к православию, Горчев обрёл себе новый источник силы и вдохновения. Однако он вновь и вновь, по его выражению, «окормлял слепую паству», тяготясь необходимостью тиражировать собственные удачи и находки. Православный, глубоко верующий писатель Дмитрий Горчев оказался бы своей аудитории если не чужой, то до поры не совсем понятный, в шутку ли он это вдруг или всерьёз. Аудитории хватило уже горчевского «деревенщества». Однако несколько своих старых рассказов Горчев, раскаявшись в написанном, к удивлению всё той же аудитории, публиковать строго-настрого запретил, даже удалил тексты со своих ресурсов.

Не в пример оборотистым парням, которые уже через год-два после переезда с берегов тёплого моря или с каких иных цветущих долин уже имеют постоянный вид на жительство, а потом и вожделенное российское гражданство, русский писатель Дмитрий Горчев так и умер гражданином Казахстана на крыльце своего дома в псковской деревне Гостилово, что в Невельских лесах. Этот «квест», как он называл ступени получения российского паспорта, за десять лет жизни в России ему так до конца пройти было и не суждено. Он стал членом Союза писателей Санкт-Петербурга, у него в России родился прекрасный сын, длинные ресницы которого он упоминает в некоторых миниатюрах, у него вышли здесь книги, он купил здесь дом в деревне и жил в ней, на зависть и удивление многим - бедно, но счастливо. Но Родине, тем не менее, он не оказался любезен и нужен. Однажды немецкий писатель Гюнтер Грасс узнал, что его российский коллега, писатель Дмитрий Горчев не может получить паспорт своей страны и подвергается унизительным допросам и обыскам на российской и украинской границе, которую, чтобы получить новый штамп о въезде, вынужденно и с досадной периодичностью пересекает. Он предложил написать письмо «моему другу Владимиру, который у вас президент» и решить недоразумение. Но Горчев в ужасе отказался, не выдержав груза ответственности: шутка ли, твою судьбу решат нобелевский лауреат и президент! Нет уж, лучше как-то без этого шума.

Хотелось бы дать какой-то ключ к творческому наследию Дмитрия Горчева, но уже сами слова «творческое наследие» настолько не подходят автору, что дальше начинается какая-то совсем уже неприличная мефистофельщина с заклинаниями из литературных терминов. Потому лучше этого не делать. Хотя так и подмывает сказать, что не Горчев был автором своих текстов, а тексты Горчева в конечном итоге стали авторами этого Большого русского Писателя, к которому авторы-современники до сих пор люто ревнуют читателя.