Текст: Александр Соловьёв
Плакат из аккаунта фестиваля в фейсбуке
24—26 мая в Центре Вознесенского прошел фестиваль поэзии «#вжывую». Начался он с круглого стола «Поэзия. Настоящее время», в котором приняли участие поэт и критик Лев Оборин, руководитель проекта «Живые поэты» Андрей Орловский, кураторка (по ее собственному определению) и поэтесса Оксана Васякина и, наконец, поэтесса, исполнительница песен Крис Аивер. Вел дискуссию Илья Данишевский.
Состав участников вполне отражает всегдашнюю стратегию «Живых поэтов» — столкнуть фигуры, доселе непредставимые в едином пространстве. Напомню, что в антологии «Живые поэты» соседствуют, к примеру, Ольга Седакова, Леха Никонов, Андрей Родионов и Хаски. Так и в этой дискуссии проблемы современной поэзии обсуждали яркая фигура российского феминизма, литературный критик и рок-певица.
Обсуждение это показало прежде всего: насколько разные стратегии презентации своего творчества выбирают «массовые» и «академические» (никакой оценки я в эти слова не вкладываю) поэты и насколько по-разному они понимают роль поэзии в современности вообще. Если для Васякиной поэзия — политический акт, публикация - форма прямого социального действия, то Оборин буквально сформулировал, что публикации нужны исключительно чтобы было «приятно». Данишевский заявил, что пишет он для себя и публикации его не интересуют: когда человек включен «в институции», публикация ему, по большому счету, ничего не стоит и никакого отклика не вызывает. Крис Аивер на это ответила, что для нее публиковать свои тексты принципиально важно, так как чтение - это диалог, и с помощью собственных текстов другие могут непосредственно вести разговор с ней самой (так же, как и она, читая, ведет разговор с другим автором - ведь в любом диалоге есть периоды, когда ты молчишь и слушаешь).
Дискуссия эта вскрывает принципиальное различие «массовой» и «академической» поэзии в России, их слабые и сильные позиции. Первая как бы является прямым продолжением авторской прямой речи, обращена напрямую к читателю, при этом часто в этой прямоте игнорируя любую проблематичность поэзии как искусства. Вторая, неся в себе родовую травму советского андерграунда, запертого внутри себя, обращает речь к традиции, предшественникам, и читатель должен приложить немалые усилия, чтобы включиться в этот разговор, что приводит к замыканию на самой себе, социальной изолированности. Прямая речь в этой ситуации оказывается оправдана только как политический акт.
Учитывая, что весь круглый стол был так или иначе посвящен не столько самой поэзии, сколько ее социологии, школа - главный институт массового воспроизводства представлений о литературе - также ожидаемо стала предметом разговора. Все участники сошлись на том, что причина раскола и полного непонимания сторонами друг друга во многом берет начало в школьном преподавании литературы. Как правило, останавливающемся на Мандельштаме и Есенине (Васякина добавила, что в Литературном институте дела не намного лучше - там программа заканчивается на Давиде Самойлове). Представление о том, что история литературы - это череда гениев, рождающихся из пустоты и заканчивающих свою генеалогию на Бродском, и становится источником полного непонимания всей современной литературы (и поэзии в частности), поскольку та рождается из контекста эпохи у нас на глазах. Многим это видится какой-то аномалией - ведь школьный Достоевский, конечно, никакого отношения ни к николаевской, ни к александровской эпохе не имеют, а школьный Некрасов материализовался в Петербурге сам собой и немедленно начал писать о страдающих крестьянах - и только о них.
Ближе к завершению дискуссии Орловский максимально прямо сформулировал, в чем именно видит свою цель - создание поэтической индустрии. Он упомянул книгу Джона Сибрука Nobrow: Culture of marketing, Marketing of culture, посвященную феномену смешения массовой и элитарной культуры - и параллельной эволюции культурных индустрий. Название обыгрывает оппозицию High brow (то есть «высоколобой» культуры) и Low brow, предлагая определение настоящего времени как Nobrow - полное смешение и неразличение массового и элитарного. Именно так работают и «Живые поэты» - налаживая контакты между полюсами, изобретая новые форматы презентации текстов. И важность этой работы (как и ее объем) сложно переоценить.
Однако по итогам круглого стола все равно осталось впечатление, что реальную проблематичность задачи если и не обошли совсем, то едва о ней упомянули. Прежде всего, не вполне ясно, что именно могут предложить «Живые поэты» (или любая последующая институция такого рода), что могло бы заинтересовать не только модную столичную молодежь. Это буржуазная институция (как и любая история с участием рынка) - и следует понимать, что встраивание поэзии в ряд других индустрий развлечения ведет за собой, в частности, тяжелую конкуренцию с, например, кино и музыкой. Какая бы высокая цель ни стояла изначально (а для Орловского «Живые поэты», очевидно, миссия - причем, в первую очередь, помощи другим поэтам), правила рынка рано или поздно заставят с ней попрощаться. Кроме того, по его же словам, поэт либо следует за аудиторией - либо ведет ее за собой. Пока «Живые поэты», скорее, придерживаются первой стратегии (хотя и с оговорками - повторюсь, что им необходимо отдавать должное). Поэтический спектакль, проходивший в рамках фестиваля, был посвящен - невероятно! - Бродскому. Кажется, более активно привлекать экспертный институт, кооперироваться с филологами и организовывать просветительскую программу более бы соответствовало заявленному стремлению развивать аудиторию.
И, наконец, последний вопрос: зачем, собственно, массовая поэзия нужна академической, и наоборот? Совершенно неясно. Культура (и искусство, и поэзия не исключение) всегда социально стратифицирована, особенно в России, где пропасть - как экономическая, так и культурная - между разными классами невероятно велика. Сложно представить, чтобы один из ведущих критиков всерьез включал топовые поэтические паблики в обзор литературных новинок. Так же сложно представить и поэта, всерьез изучающего архивы премии Аркадия Драгомощенко и журнал «Транслит» и при этом публикующегося на стихи.ру. Несомненно, что определенное сближение необходимо - ну, хотя бы потому, что просвещение важно всегда, и игнорировать возможность обнаружить прекрасного автора в Сети - по меньшей мере высокомерно. Но все же, кажется, никакого радикального аргумента в пользу времени Nobrow, которое нашей реальностью, в общем, не стало, Орловский не предложил. И все же начало открытого разговора об этом уже важно, а что будет дальше — посмотрим.
