Илья Данишевский: «Реальность (к сожалению?) разнообразна»

Интервью: Галина Рымбу

Фото Глеба Анфилова с поэтических чтений в поддержку сестер Хачатурян

Илья Данишевский - один из самых известных издателей в России, несмотря на несвойственную этому занятию относительную молодость. Он руководит в АСТ альтернативным издательским проектом «Ангедония», пишет тексты на границах поэзии и прозы, ведет регулярную литературную рубрику на сайте журнала «Сноб» и составляет литературную программу Центра Вознесенского. Специально для «Года Литературы» Галина Рымбу поговорила с Ильёй Данишевским о том, как работают сегодня медиа и как - литературные тексты, о «внезапном читателе», о поэтической диагностике реальности и поэтических языках, которые создают «параллельную френдленту».

Галина Рымбу: В одном из интервью ты говоришь, что «в России продолжают существовать две культуры - официальная и неофициальная. Первая собою прячет от читателя вторую, поэтому большая часть самого интересного широко не прочитано (в том числе потому, что оно тяжело укладывается в издательские форматы)». Значит ли это, что ты эти форматы пытаешься переизобрести как раз для культуры неофициальной?

Илья Данишевский: Это вопрос про популяризацию неофициальной культуры? Если да, то в прямом смысле я этого не хочу или не чувствую своей миссией. Она однажды должна стать нашей единственной культурой (а кровно - ей и является), но при этом разве в постоянном напоминании нет особенного очарования? В том, что каждый раз можно повторять этот вопрос - хочу ли я (кто-то другой, кто-то следующий) вернуть ей положенный статус, и я не уверен, что этот вопрос стоит так однозначно разрешать, обнулять это очарование.

Галина Рымбу: «Ангедония» позиционируется как проект, посвященный исследованию института насилия и угнетения в современной России. Как для себя ты отделяешь исследование насилия от его эстетизации?

Илья Данишевский: Наверное, границы проницаемы. На самом деле мне нравятся кошмарные сны и болезненные воспоминания в опыте психотерапии: пересказывать, сообщать миру - всегда частично эстетизировать, подбирая метафоры, описывая цвета, декорации болезненного опыта. Но однажды эта детализация уничтожает страх.

Да, я люблю страшные тексты за их способность вырабатывать резистентность.

Мало какой текст (субъективно) страшнее, чем что-либо в нашем прошлом или то, что мы можем увидеть за окном.

Галина Рымбу: Часть твоего издательского проекта вертится вокруг современной российской политической журналистики. Почему это важно — делать журналистские тексты книгами, рассказывать истории работы разных медиа? Мы ведь и так видим их каждый день…

Илья Данишевский: Мы видим не их, а их сменяемость, растворяемость в глубине нашей ленты. Многие медиа репостят свои важные тексты через некоторое время заново. Издание журналистских текстов - это способ продлить звучание каких-либо слов. Аналогично - издание книг стихов: я ежедневно вижу их в ленте, но правильно прочитать их возможно только в замедленном состоянии.

Галина Рымбу: Ты курируешь литературную рубрику на «Снобе». Какие задачи там ты перед собой ставишь? Насколько работает вообще литературный текст, погруженный в медийное поле?

Илья Данишевский: Такие же, как при работе с книжками. Мы не знаем, как в будущем может читаться литература прошлого - будут ли изучаться сетевые следы или книжки, а может (скорее всего), никакого различия уже не будет.

Для этих текстов «Сноб» предоставляет внезапного читателя. Не думаю, что с самим текстом что-то происходит, просто публикуясь на условных «Полутонах» почему-то не думаешь, что можешь столкнуться с читателем, которого отторгают базовые вещи твоей поэтики, хотя наверняка такой читатель на «Полутонах» есть.

Галина Рымбу: Какие проекты и авторы важны для тебя в плане личного писательского диалога?

Илья Данишевский: Очевидно, мне важно то, что делает [создатель «Митиного журнала» и издательства «Колонна» Дмитрий] Волчек. Когда-то очень-очень давно я прочитал «Каждый день - падающее дерево», потом я перечитал «Каждый день - падающее дерево», и, хотя этот текст вряд ли запланирован для диагностики, он ответил на пару важнейших вопросов из моего детства: есть только е... [секс в расширительном смысле] и бог, остальное избыточно.

Мне важен «Воздух», но странным образом: кажется, я ни разу не прочитал его от начала и до конца, причем рецензии я читаю с бóльшим интересом, чем стихи. А когда я пытался все же прочесть его от начала к концу, то всегда спотыкался или о скуку, или о непонимание. Но ощущение важности этой сборки у меня сохраняется. Вот этот барьер скуки и непонимания я всегда чувствовал как диалог. Обычно мы заключены в очень узкий кластер и читаем и ссоримся из-за мельчайших различий, и я не знаю другого журнала, который столь явно сталкивал бы читательский мир с реальностью. Реальность (к сожалению?) разнообразна.

Галина Рымбу: В твоем проекте выходили поэтические книги Марии Степановой и Оксаны Васякиной. Готовятся книги Константина Богомолова и Льва Оборина. Свою книгу все еще собирает Елена Фанайлова. Почему ты решился издавать поэзию?

Илья Данишевский: Мне - скорее наивно - кажется, что у поэзии есть возможность максимально подлинно разглядывать. Может, потому что ей требуется постоянно переизобретать себя и свой язык. И потому, что она стремится скорее диагностировать, чем оперировать. Эти тексты не предъявляют к себе требование мгновенных перемен реальности, даже наиболее политизированная речь только рассматривает и рассказывает об увиденном. И мне, помимо духовных задач поэзии (в том числе, при любом повороте - сопротивляться миру), очень важна ненасильственность свидетельств.

И, допустим, разговор о любви, в котором невозможно использовать нечестные слова. Ведь о любви в нон-фикшене мы точно не говорим как о живой материи, а если и говорим, то как в прозе - о внешних преградах, которые или выступают антиматерией, или просто вторгаются в нее.

Галина Рымбу: Вообще какой должна быть поэтическая книга, чтобы она могла выйти в коммерческом издательстве?

Илья Данишевский: А какой она должна быть, чтобы выйти в некоммерческом?

Галина Рымбу: Каким ты видишь институт современной литературы? Очевидно, что за последние несколько лет всё изменилось. И ты включен не только в издательские, но и в кураторские проекты — у тебя есть литературная программа в Центре Вознесенского, а недавно ты участвовал в организации вечера в поддержку сестер Хачатурян. В чем ты видишь ее задачи - в задействии внелитературной аудитории? Это популяризаторский проект?

Илья Данишевский: Чтения в поддержку сестер Хачатурян - это не популяризация звучащих там стихов. Это попытка придать словам материальность и весомость. Это про ответственность за слова, а не конструирование поэтических иерархий: там выступить могли все желающие. В этом не было никакого литературного кураторства, в этом не могло быть никакого литературного кураторства.

Задача Центра Вознесенского - мультимедийным языком рассказывать историю, и, когда мы говорим о литературе, это скорее истории авторов, чем истории текстов. Мы часто говорим о неотделенности автора от его текста. И хотя как читатель я способен к этому разделению, как куратор я вижу ответственность автора перед его текстом. Это во многом история не про хорошие и плохие тексты, а про то, в каких условиях и с какой необходимостью, в реакции на что сегодня могут создаваться тексты и чем они отличаются от других бытовых практик.

Для меня современность поэтического письма определяется не только разговором внутри этого письма об актуальных политических и социальных проблемах, но и степенью преодоления языковой и формальной инерции.

Галина Рымбу: Насколько, на твой взгляд, современная российская поэзия в этом преодолении инерции преуспела? И можешь назвать какие-то важные для тебя в этом смысле поэтические практики?

Илья Данишевский: Это практики, нашедшие среди информационного и политического шума язык, который своим аффектом перебивает повестку, разламывает френдленту, создает параллельную френдленту. Совершенно разными индивидуальными способами это делают Анна Глазова, Лида Юсупова, Лолита Агамалова.

Галина Рымбу: В этом году ты номинатор Премии АТД, в прошлом сезоне был ее финалистом. Как ты вообще относишься к литературным премиям? Они нужны сегодня?

Илья Данишевский: Во многом ощущаю это как внутрицеховое принуждение. Отказ от участия при этом тоже является избыточно радикальным жестом, не отражающим моего отношения. Мне понятна номинаторская позиция, при этом не очень - позиция финалиста. Она ничего не прибавляет к моим словам, но, скорее всего, это мое непонимание значимости распределения сил на литературном поле (и у меня нет такого опыта, в котором премиальные решения меняли мое отношение к чужим текстам). Ситуация с open-call’ом, введенным премией в этом году, как бы решает эту проблему, трансформируя премию в инструмент поиска, а не вертикализации (говорю это, потому что хочу верить, но не верю, что это до конца так).

Галина Рымбу: Ты пишешь поэтические («Маннелиг в цепях») и прозаические (роман «Нежность к мертвым») книги, входил с ними в шорт-листы литературных премий… Насколько ты сам чувствуешь себя встроенным в современное литературное сообщество?

Илья Данишевский: Я не знаю, существует ли этот контекст. Наверное, мы существуем в одном кластере фейсбука, лайкаем одинаковых котиков и собак, подписываем одинаковые петиции, во многом испытываем схожие аффекты. Я никогда не чувствовал это как сообщество или себя - частью сообщества, но при этом никто, с кем я это обсуждал, так же никогда не чувствовали себя его частью. Мне кажется, что

сегодня ощущение «коммьюнити» - это во многом визуальный баг, созданный лентами соцсетей.

Так же, как и то, что «Маннелиг» - поэтическая работа, для меня это не так.

• • Ангедония. Проект Ильи Данишевского