«Любимая тема всех евреев: поговорить о том, кто такие евреи»

Текст: Татьяна Шипилова

Фото: Николай Бусыгин/Эшколот

Первая встреча с читателями, организованная образовательным проектом «Эшколот» при поддержке фонда Генезис и издательства «Книжники», прошла в кафе «Март», где Ксения Церковская беседовала на тему двух вышедших на русском языке романов Говарда «Меня зовут Шейлок» и «Джей».

Из названия первого романа понятно, что речь пойдет о «Венецианском купце» Шекспира. Шекспир вообще обрамляет все творчество писателя: первая книга, вышедшая у Говарда в 1978 году, называлась «Великодушие Шекспира», и вот он возвращается к фигуре поэта уже в жанре художественного переосмысления.

Естественно, принимая английского писателя в Москве, нельзя было не поинтересоваться о влиянии на него русской литературы и культуры: «Вы в одном из интервью говорили об этапах вашего взросления и вашего творчества, а в конце сказали, что теперь единственная мечта, которая у вас осталась, это написать «Преступление и наказание».

Говард поблагодарил всех зрителей и поделился мыслями о том, что он чувствует себя в какой-то мере близким нам по происхождению: его прадеды по отцовской линии происходили из города Каменец Подольский, а по материнской линии — из Прибалтики, поэтому с точки зрения литературы перед русскими классиками стоит только Шекспир: «То есть можно поставить такую градацию: Шекспир, Толстой, Достоевский, Чехов».

«Я не помню, когда первый раз столкнулся с русской литературой, но помню сцену, которая меня поразила и осталась в моей памяти навсегда. И я понял, что эта сцена невероятно важна. Это когда Стива Облонский возвращается к Долли после очередной своей любовницы и дарит ей грушу. Такой простой и прекрасный предмет. И это нас подкупает. Т.е., с одной стороны, мы понимаем, что он не идеальный, даже аморальный, но этот простой и красивый жест совершенно меняет наше восприятие. И я тогда понял, что великая литература - это не та литература, в которой нам нравятся хорошие персонажи. Это та литература, в которой нам нравятся плохие персонажи, и они каким-то образом подкупают нас своими жестами и поступками.

И если говорить о еде в литературе, то обычно всем приходит в голову печенье Мадлен из Пруста, которое запускает всю эту цепочку воспоминаний, но я считаю, что есть другой съедобный предмет, который присутствует в мировой литературе, и я бы на первое место поставил вот эту грушу из «Анны Карениной».

— Как это представление о литературе ассоциируется с Шекспиром?

У Шекспира, считает писатель, тоже все работает через мелкие детали, через мелкие подробности, которые оказываются ключом к важным вопросам. Например, в «Венецианском купце» есть момент, когда Джессика крадет кольцо своего отца, и он говорит, что это кольцо ему подарила Лея, его жена, и что он бы не променял это кольцо ни на какие пустоши с мартышками, ни на какие заросли диких обезьян. И Шекспир, который на самом деле никогда не видел евреев, тем не менее, через эту деталь как-то схватывает этот момент в отношениях евреев с обезьянами. Он понимает, что нет ничего страшнее для еврея, чем ассоциация с обезьянами, потому что евреи, возможно, одни из самых первых начали определять себя как людей, которые противостоят обезьяне, как некоторую альтернативу обезьяне. И это очень важная вещь, которую он показывает через деталь с кольцом.

Книга «Меня зовут Шейлок» является частью проекта издательства «Хогард», которое сделало заказ самым известным писателям современности, чтобы они написали кавер-версии на произведения Шекспира. Сам Говард не любил «Венецианского купца» с детства, потому что в школе его заставили играть роль Шейлока. И поэтому книга - попытка принять эту роль, смириться с ней.

Существует предубеждение, что все евреи в его книгах игривые, а Шейлок, такой серьезный, трагический персонаж, разве может сочетаться с авторскими героями? Но мистер Джейкобсон сравнивает шекспировского Шейлока с Леви Брюсом и Филиппом Ротом и говорит о том, что он в пьесе думает, двигается и решает задачи быстрее всех, что не может не вызывать отторжения.

А еще он зловеще шутит на тему обрезания, что является уже центральной темой в романе «Меня зовут Шейлок»: «За этой зловещей шуткой стоит целый мир представлений средневекового человека. В частности, в Елизаветинской Англии не было евреев, они не знали евреев, но было очень много мифов о евреях, и одним из мифов было то, что поскольку евреи обрезаны, они постоянно истекают кровью. И вот над этими дикими представлениями смеется Шейлок. Он шутит не просто сексуально, но над всеми дикими стереотипными представлениями о евреях Елизаветинской Англии».

— Но как тогда ему удалось так пошутить, если он не видел никогда евреев?

— Он был гением.

В романе Говарда действие пьесы переносится в современную Англию, но при этом фигура оригинального Шейлока остается. Писатель рассказывает, что он попытался играть персонажами, применить известный прием модернизации классики — создать современный аналог героя, так появился Струлович. Но понял, что прием этот не работает. Тогда он перенес аутентичного Шейлока в современный мир и тоже понял, что ужиться он здесь не может. И тогда пришло решение: «Оставить их обоих и пусть они себе постоянно разговаривают и спорят на тему еврейства. Это вообще любимая тема всех евреев: поговорить о том, кто такие евреи».

Ксения заметила, что в романе немного изменено распределение реплик и ролей. Например, монолог, который в «Венецианском купце» произносит Порция, в романе Говард передает своему Шейлоку, как бы совершая акт исторической справедливости.

«У меня не было цели продлить жизнь Шейлоку за пределами романа или пьесы. Он не может выйти за границы, очерченные Шекспиром. Но я понял, что должен его вознаградить, и он произносит слова Порции, которые вообще наполовину слова Иисуса о милосердии и сострадании, — поясняет писатель. — Он как бы апроприирует христианские милосердие и сострадание и ими же выдает ответ своим гонителям, и в этом его отмщение».

В обоих романах, изданных на русском языке, есть тема памяти. Обе героини чувствуют, что они старше своих молодых людей, потому что они помнят, как трескался лед и ходили мамонты, в то время как один из молодых людей, футболист, помнит, как он забил свой последний гол. И Говард объясняет, что

вся избранность еврейского народа не в том, что бог к нему как-то по-особому относится, а в том, что у еврейского народа на самом деле очень долгая память, от которой невозможно избавиться.

И это очень болезненное состояние: «Евреи — самый серьезный народ в мире. Народ, который серьезней всего относится к себе, причем именно поэтому на эту серьезность евреи шутят лучше других».

Помимо своего «Шейлока», Говард Джейкобсон рассказал и о своем другом романе, который был первым переведен на русский язык как раз в издательстве «Книжники» — о романе «Джей». Это антиутопия, в которой нет евреев. И оказывается, что мир без евреев наполнен жестокостью и злобой, потому что больше не на ком ее вымещать. Оказывается, антисемитам нужны евреи, чтобы канонизировать свою ненависть и насилие. И получается такая идея, что евреи очень нужны. Но их нет. Зато есть два персонажа, которые оказываются новыми Адамом и Евой или Авраамом и Сарой: они могут возродить еврейскую цивилизацию, но тогда снова обречь ее на ненависть, или не делать этого, и таким образом отомстить своим гонителям. «Что они выберут, я вам не скажу, читайте сами, но мысль, получается, в том, что своего противника нужно не уничтожать, а с ним нужно танцевать. Вести такой сложный танец соперничества».

Затем Говард Джейкобсон читал в оригинале отрывок из первой главы романа «Меня зовут Шейлок», а актер Федор Степанов продолжил экспрессивным чтением 5-й главы романа.

В конце встречи, естественно, слушатели задали несколько вопросов автору.

Шекспир не был в Венеции, не видел евреев, но пишет так, как будто был и видел. Вы находили ответы, как он это делает, или просто решали: это гениально и все?

Иногда объект ненависти можно познать, познав саму ненависть. Вокруг него было много людей, которые эту ненависть испытывали, и иногда через них можно хорошо себе ее вообразить. И он обладал таким воображением, которое сравнимо магии, некой мистической составляющей. Такая интуиция по отношению к другим мирам удивительна. Но и это Шекспир, нужно признать.

Считаете ли вы пьесу Шекспира «Венецианский купец» антисемитской?

Мне не кажется, что это антисемитская пьеса. Мне кажется, что это пьеса, наполненная антисемитами. В ней много венецианских жителей, которые проявляют свою антисемитскую позицию. И задача Шекспира именно их изобразить в качестве антисемитов и не скрывать своего отношения к этому.

На вопрос, почему все романы по пьесам Шекспира, которые размещаются на 50 страницах, такие большие, Говард ответил просто: «Я думаю, что излагать мысли в романе занимает больше времени, чем в пьесе. Мне кажется, что у Шекспира был талант к такому емкому письму. И вообще, сиди он тут вместо меня, он бы говорил более короткими предложениями. Он бы высказал три-четыре мысли, и дальше была бы тишина».

Сейчас есть тенденция ставить «Венецианского купца», где в роли Шейлока выступает актер совершенно не еврейского происхождения. Например, в Израиле его играет араб. Вы считаете такой прием легитимным? Что вы думаете по поводу этого вызова?

Я поддерживаю такой подход. Я видел постановку «Венецианского купца» в Венецианском гетто. Шекспир не знал, что такой существовал, но сейчас там идут постановки, и в этом спектакле Шейлока играл человек африканского происхождения, и делал это замечательно. Не только потому, что хорошо показывал эту отдаленность от всех остальных актеров, но и потому, что очень хорошо играл комедию. Он шутил, двигался по сцене как кошка, трогал других актеров. Я поддерживаю такой подход, и мне интересно смотреть, как это можно делать с людьми разного происхождения. И абсолютно уверен, что и с политической точки зрения для Израиля это будет полезно посмотреть.

И в конце прозвучал по-детски наивный вопрос: а кого вы больше любите в вашей книге — Струловича или Шейлока?

Спасибо за ваш вопрос, я не знаю, как на него ответить. Наверное, у Шейлока было больше времени смириться со своим положением, и он как бы выходит более сильным в этой истории. А Струловичу нужно продолжать жить. Для Шейлока все остановилось, а у Струловича есть будущее. И в конце пьесы он должен как-то справляться с дочкой, болеющей женой, Шейлок же говорит свою речь и гордо уходит со сцены. Может, поэтому я сочувствую Струловичу больше. Но, может быть, это потому, что Струлович как бы меньше, чем Шейлок. И во многом он меньше, потому что его придумал я, а Шейлока придумал Шекспир.