Пять книг октября. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Обложки предоставлены издательствами

Говард Джейкобсон. J [Джей]

Пер. с англ. А. Кабалкина

М.: Книжники, 2019

Рассказывают, что, когда Роман Якобсон после очень долгого перерыва приехал в СССР, осторожный сотрудник ленинградского университета, боясь, как бы его не уличили в связях с белоэмигрантами, сказал на конференции, что слово предоставляется мистеру Джейкобсону. На что сам филолог, взойдя на кафедру, заметил, что он, собственно, Роман Осипович Якобсон, но его кухарка и точно называет его мистером Джейкобсоном…

Говард Джейкобсон - Джейкобсон настоящий, и тоже любит пошутить. До такой степени, что одна из его «шуток» - юмористический роман «Вопрос Финклера» был в 2010 году удостоен Букеровской премии - причем особо подчеркивалось, что это первый юмористический лауреат за много лет. Правда, шутки у него довольно специфические. Как известно, остро шутить на еврейскую тему - прерогатива евреев, и британский Якобсон активно ею пользуется. В своем новом романе, названном в оригинале одной буквой J, он задается совершенно табуированным вопросом: что будет, если все британские евреи просто возьмут и куда-то исчезнут? Причем не по божьему велению, а по человеческому хотению - но не такому чудовищному, как при Холокосте, а в результате какой-то необъясняемой, но, похоже, бескровной катастрофы, известной официально как «ЧТО ПРОИЗОШЛО, ЕСЛИ ПРОИЗОШЛО», оставив за собой одно только неизбывное чувство вины, привычку извиняться за всё и вся и еврейские фамилии, на которые британцы в порыве раскаяния заменили свои древние саксонские и ирландские…

При этом самих слов «еврей», «еврейский» в книге нигде нет. Мало того: главный герой, сорокалетний столяр (или всё-таки плотник?) Кеверн по вбитой отцом привычке всякий раз закрывает пальцами губы, когда вынужден произносить самые невинные слова на «j» - joke, jump и т.д., что, конечно, доставляет переводчику много хлопот.

Но всё-таки это роман не о словах и не о комплексе чужой вины, а о любви - о трудной любви сложных людей в необычных обстоятельствах. Кеверн и его возлюбленная, не знающая родителей Эйлинн - то ли новые Адам и Ева этого дивного нового мира, то ли Авраам и Сарра, прародители нового еврейства.

А вот зачем 77-летнему автору понадобилась такая странная аллегория - московские читатели могут спросить у него сами на встрече, организуемой издательством 24 октября.

Катя Капович. «Суп гаспачо» М.: Издательский проект «А и Б», 2019

Суп гаспачо Кати Капович - это почти что Суп Кэмпбелл Энди Уорхола. Благо тоже томатный. В том смысле, что с помощью коротких и как бы немудрящих бытовых рассказов, напластовывающихся один на другой как изображения дешевого супа, живущая в Бостоне русская поэтесса (лауреат «Русской премии» 2012 года) исподволь передает свое отношение к великой стране, ставшей ее новой родиной - явно восхищенное и явно ироничное. Причем иронию эту, в знак уважения к филологическим штудиям Капович, можно назвать амбивалентной - она равнонаправлена как к окружающей действительности, так и к самой лирической героине, никак не способной в эту ладную действительность полностью вписаться. Можно говорить о традиции Довлатова, только еще боле интенсифицированной, но сегодня уместнее вспомнить о свежеиспеченной нобелиатке Токарчук с извилистой формулировкой Нобелевского комитета «автор описывает нарушение границ как образ жизни». Вот это как раз про Капович. Кстати, с Токарчук они почти ровесницы, что, наверно, не случайно.

Алессандро Барикко. «Игра»

Пер. с итал. А. Миролюбовой

М.: Азбука-Аттикус, Колибри, 2019

Алессандро Барикко достаточно хорошо известен в России как автор небольших и чрезвычайно изысканных, даже причудливых романов. По одному из которых оказался снят удачный фильм Novecento («Легенда о пианисте» в русском прокате). У себя на родине он известен также как тонкий музыкальный критик и оперный либреттист. А также как создатель одной из первых в Италии успешных школ творческого письма, носящей имя «Холден» - в честь понятно кого. Но в этой полуавтобиографической, полукультурологической книге утонченный гуманитарий раскрывается с неожиданной стороны - как человек своего поколения (р. 1958), мальчишкой азартно лупившийся в первые электронные игры, которые сейчас даже неловко называть «компьютерными», а молодым человеком с изумлением открывавший для себя совершенно новый цифровой мир. И понимая, будучи все-таки тонко чувствующим писателем, чем это грозит - не для него лично, а для европейской цивилизации.

А грозит ей, если суммировать, переход на новый уровень - не столько игровой и даже цивилизационный, сколько антропологический. Недаром последняя глава, к которой писатель переходит после рассказа о Commodor-64 и Napster, носит название Contemporary Humanities. В которой пишет:

Игра — очень молодая система, настолько молодая, что в большинстве случаев ее породили люди, рожденные до нее. У Брина с Пейджем не было смартфона в кармане, когда они изобрели Google, а Бернерс-Ли не мог оттянуться, играя в PlayStation, когда придумывал Паутину. На куда более низких уровнях капиллярное, ежедневное построение Игры находится большей частью в руках людей, которые звонили невесте из телефона-автомата и обращались в бюро путешествий, чтобы поехать в отпуск. Для нас очевидно, что Игра раскроет все свои возможности только тогда, когда ее полностью станут выстраивать умы, ею самой выстроенные. Тогда она станет такой, как должно.

Вячеслав Курицын. «История мира в пяти кольцах» М. — Екатеринбург: «Кабинетный ученый», 2019

Вячеслав Курицын - уральский самородок, звезда и чуть ли не создатель отечественного литературного постмодернизма, русский Умберто Эко в том смысле, что если итальянский профессор в начале 80-х показал, как можно успешно и прибыльно скрестить философскую концепцию с занимательной беллетристикой, то русский критик в конце 90-х проделал то же самое в отношении глянцевой журналистики.

В XXI веке он в основном переключился на кураторство и странные романы, подписанные еще более странными псевдонимами вроде Андрей Тургенев и Лев Николаев, что заведомо уводит в тень, и нельзя сказать, что эта, впрочем, довольно увесистая книга - «блистательный камбэк». Cкорее - свободный «отчетный доклад» вольного интеллектуала, наладившегося, по его собственному признанию, проводить зимы в очаровательной черноморской Будве. Под пяти кольцами названия, перемигивающегося с романом Барнса, подразумеваются кольца олимпийские. И сама книга есть не что иное, как собрание снятых с новостных лент коротких заметок, посвященных тому или иному виду спорта, не обязательно олимпийскому. Порой эти заметки остаются «как есть» - видимо, автор считает их самодостаточными, а порой разрастаются до мемуарных или философических эссе. Происходит это примерно так:

Как именно отмечал, не указано

Бельгийский дзюдоист Дирк ван Тихелт, завоевавший бронзу в категории до 73 кг, был ограблен на пляже Копакабана. Вечером спортсмен отправился на пляж, чтобы отметить успех, где на него и напал решительный грабитель. Преступник ударил ван Тихелта в лицо и забрал у него сотовый телефон. Дзюдоиста отправили в больницу.

А между тем будущее христианской цивилизации — это именно Южная Америка. Европа-то уже, похоже, хурым-мурым (увы и ах).

Надеемся, впрочем, что этот неутешительный прогноз не оправдается.

Дэвид Хокни, Мартин Гейфорд. «История картин для детей»

Илл. Роз Блейк, пер. с англ. А. Шестакова

М.: Ад Маргинем Пресс, Музей Гараж

Добавление в название этого прекрасного полноразмерного альбома «…для детей» - конечно, правда, но всё-таки скорее индульгенция для взрослого, который для себя может постесняться покупать дорогущий том, а вот для ребенка - это святое. Между тем взрослый читатель-зритель пройдет через эту субъективную историю искусств, изложенную в виде непринужденной беседы между признанным англо-американским художником (Хокни) и его другом - чутким арт-критиком, с неменьшим удовольствием. А пожалуй, и с бóльшим. Потому лишь взрослый сможет оценить непредвзятость подхода, когда кадр из классического мультипликационного «Пиноккио» сравнивается с классической японской гравюрой Хросигэ, Мона Лиза - с утопающей в таких же полутенях фотографией Греты Гарбо, а хрестоматийный семейный портрет Арнольфини кисти Ван Эйка - с семейным портретом кисти самого Хокни. Последние - на том основании, что на обоих этих полотнах есть элементы, кажущиеся современному зрителю нелепыми, будь то огромная круглая шляпа купца XIV века или белый дисковый телефон 1971 года. Что не мешает нам наслаждаться тем и другим произведением - если уметь отделять вечное от временного. А этому совсем не вредно научиться в любом возрасте. И не только применительно к живописи.