Евгений Водолазкин. Иди бестрепетно

Текст и коллаж: ГодЛитературы.РФ (использовано фото с commons.wikimedia.org)

Обложка и фрагмент книги предоставлены издательством

Когда Евгения Водолазкина называет «русским Умберто Эко», имеют в виду не только то, что первый (на самом деле - второй) его роман «Лавр» посвящён Средневековью, но при этом нашпигован постмодернистскими штучками, но и то, что подобно миланскому профессору, петербургский доктор наук почти до пятидесяти лет вел размеренную жизнь ученого-медиевиста, читая, по его собственному признанию, по-древнерусски больше, чем по-русски. И вдруг, подобно Эко после выхода «Имени Розы», после выхода «Лавра» в одночасье стал звездой и желанным гостем в кругах, предельно далеких от академических. Не потеряв при этом ни писательской глубины, ни человеческого своеобразия.

А сам этот резкий переход из академической заморозки под жаркий свет софитов он с юмором, очень иносказательно, описал в следующем после «Лавра» романе - «Авиаторе», рефрен которого - «Иди бестрепетно!» - даже взял в качестве названия сборника рассказов и эссе, вышедшего недавно в редакции Елены Шубиной.

Редакция «Года Литературы» поздравляет Евгения Водолазкина с днем рождения и напоминает читателям фрагмент из «Авиатора».

Евгений Водолазкин. Авиатор — М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018

Понедельник

Понедельник – день тяжелый… Еще одна фраза из моей бедной головы. Интересно, много ли их еще там? Нет уже ни людей, ни событий, а слова остались – вот они. Наверное, слова исчезают последними, особенно – записанные. Гейгер, возможно, и сам до конца не понимает, какая это глубокая идея – писать. Может быть, именно слова окажутся той ниточкой, за которую когда нибудь удастся вытащить всё, что было? Не только со мной – всё, что было вообще. День тяжелый… Я то как раз чувствую легкость, даже радость какую то. Оттого, думаю, что жду встречи с Валентиной. Попытался встать – закружилась голова, и легкость исчезла. А радость не исчезла.

Войдя, Валентина потрепала меня по щеке – как приятно. Все таки удивительные от нее исходят ароматы – совершенно мне незнакомые. Духи, мыло? Естественные свойства Валентины? Спрашивать неудобно, да и не нужно. Во всём должна быть своя тайна, особенно в женщине… Тоже ведь – фраза. Чувствуется же, что фраза!

Вот еще одна: “Тепло быстро передается по металлу” – очень она мне нравилась. Не самая, может быть, распространенная, но для меня – одна из первых, мною слышанных. Сидим незнамо где, незнамо с кем, помешиваем чай ложечками. Лет мне пять, думаю, не больше, подо мной на стуле вышитая подушка (не достаю до стола), помешиваю чай, как взрослый. Стакан – в подстаканнике. Ложка – горяча. Бросаю ее со звоном в стакан, дую на пальцы. “Тепло быстро передается по металлу”, – звучит приятным голосом. Красиво, научно. Я это в подобных случаях лет до двенадцати повторял.

Нет, это – не самое раннее. “Иди бестрепетно” – вот самое. Мы входим на Рождество в чей то дом. У лестницы – чучело медведя на задних лапах, в передних лапах – поднос.

– Зачем поднос? – спрашиваю.

– Для визитных карточек, – отвечает отец.

Мои пальцы на мгновение ныряют в густой медвежий мех. Для чего медведю визитные карточки (поднимаемся по мраморным ступеням), и что такое визитные карточки? Я несколько раз повторяю два этих слова, оскальзываюсь, но повисаю на отцовской руке. Качаясь, созерцаю ковровую дорожку на мраморе – схвачена золочеными креплениями, чуть загнута по бокам, тоже качается. Смеющееся лицо отца. Входим в ярко освещенную залу. Елка, хоровод. Мои руки липки от чьего то пота, мне противно, но рук не разжать и из хоровода не вырваться. Кто то говорит, что из присутствующих я самый маленький (это мы уже сидим на стульях вокруг елки). Он откуда то знает, что я умею читать стихи, просит прочесть. И все тоже шумно просят. Рядом со мной оказывается старец в старинном мундире, с орденами под двухвостой бородой.

– Это, – говорят, – Терентий Осипович Добросклонов.

Вокруг нас образуется свободное пространство. Я молча смотрю на Терентия Осиповича. Он стоит, опираясь на трость и слегка наклонившись вбок, так что мелькает даже мысль, что он может упасть. Не падает.

– Иди бестрепетно, – советует мне Терентий Осипович.

Я бегу от приглашения – сквозь анфиладу комнат, – наклонив голову и широко расставив руки, замечая, как мое отражение мелькает в зеркалах, а в шкафах звенит посуда. В последней комнате меня ловит толстая кухарка. Прижимая к своему переднику (тошнотворный запах кухни), торжественно вносит меня в залу. Ставит на пол.

– Иди бестрепетно, – звучит повторное указание Терентия Осиповича.

Я даже не иду – взлетаю, возношусь чьим то усилием на венский стул и читаю собравшимся стихотворение. Помнится, очень небольшое… Гром аплодисментов плюс тедди бэр в подарок. Что же я читал им тогда? Счастливый, пробираюсь сквозь толпу поклонников, взглядом благодарю виновников моего успеха – кухарку и Терентия Осиповича, который укрепил меня словом.

– Я же говорил, – рука его скользит по двум концам бороды, – иди бестрепетно.

У меня в жизни так не всегда получалось.