Текст: Михаил Визель
Фото: скриншоты анонса сериала с сайта tvkultura.ru
Формально – это уже не первый официальный показ на русском языке: в прошлом году свежий, 2019 года, сериал транслировал кабельный канал VIP Premiere. Да и не первая экранизация: относительно вскоре поcле выхода романа (1980), в 1986 году, вышел полнометражный фильм, в котором блистал звезда бондианы – Шон Коннери.
Любопытно, что сам Умберто Эко – большой поклонник Джеймса Бонда и вообще культуры, которую принято называть массовой. Наверно, он был очень польщён, когда узнал о выборе режиссёра и продюсера. Да, пожалуй, и Туртуро – американец с итальянской фамилией и известной на весь мир физиономией – его бы не разочаровал.
Но мог ли он рассчитывать на подобный звездный голливудский кастинг? Мог ли вообще кто-то рассчитывать, что дебютный толстенный роман 49-летнего профессора-семиотика, посвященный тонкостям богословия и подробностям монастырского быта XIV века, станет международным бестселлером и вообще перевернёт представление о беллетристике?
Никоим образом.
Но это произошло.
И, прежде чем погрузиться в воссозданную режиссером Джакомо Баттьято и его командой средневековую атмосферу, попробуем вспомнить – почему и как это произошло.
- Детектив + философия = успех Про «Имя Розы» обычно говорят: «это первый в новейшей истории литературы роман, органично сочетающий философскую глубину с беллетристической занимательностью». И это правда. Эко не просто нашел фабулу, позволяющую сопрячь детектив с медиевистикой (богословы съезжаются в монастырь для участия в ученом диспуте и попадают на череду загадочных убийств), но и нашел способ эту формулу оживить. Причем способ неожиданный.
- По-Мо
Но чаще про «Имя Розы» говорят проще: «популярный постмодернизм» или просто «По-Мо». До Эко постмодернистский подход к литературе (всё уже было, всё уже «как бы», дело писателя – перекомпоновывать уже известное) казался уделом авангардистов вроде Алена Роб-Грийе, Жоржа Перека или виртуозных затейников вроде позднего Набокова или Итало Кальвино. Эко, сам в молодости участник авангардистской «Группы 63», добился того, что поиск цитат, аллюзий, осколков идей стал увлекательной игрой на всех уровнях: от имен героев – преподобный Хорхе (Борхес), Вильгельм Баскервильский и Адсон (то есть Ватсон) и любовной сцены, построенной на библейской «Песни песней», до общей идеи – монастырская библиотека как символ учёности, гибнущей под натиском фанатизма. Из которой что-то удаётся спасти благодаря мужеству и преданности делу отдельных энтузиастов.
- Точность
Игра у Эко всегда основана на точном знании. В тексте не столько видно, сколько чувствуется, на каком-то подсознательном уровне, что автор досконально знает предмет, о котором пишет – будь то средневековая латынь, распорядок дня монастыря или «универсалии» – предмет спора номиналистов с реалистами. А не просто прочитал в энциклопедии (Википедии тогда еще не было), сочиняя конкретную сцену. Маленький пример: Эко уверял, что длина диалогов – то есть разговоров Вильгельма с аббатом и прочими собеседниками – точно исчислена по длине клуатра, внутреннего дворика-садика типичного небольшого монастыря. Герои говорят, неспешно следуя из одного здания в другое. Это невозможно знать, но это чувствуется – и придает тексту невероятное правдоподобие.
- Страсть
Более того: у Эко под всеми его mind games, играми разума, чувствуется живая, незаёмная страсть. Которую при этом могут возбуждать самые неожиданные темы. Вот как Эко, страстный библиофил, разыскатель и знаток старинных книг, пишет о том, как Адсон тоже открывает для себя радости библиофильства:
До этой минуты я был совершенно уверен, что во всякой книге говорится о своем, либо о божественном, либо о мирском, но – всегда о своем и всегда о том, что находится вне книг. А теперь благодаря Вильгельму я увидел, что нередко одни книги говорят о других книгах, а иногда они как будто говорят между собой. В свете этих размышлений библиотека показалась мне еще более устрашающей. В ее недрах долгие годы и века стоял таинственный шепот, тек едва уловимый разговор пергаментов, жизнь, скрытая от глаз, в этом приюте могуществ, неподвластных человеческому разумению, в сокровищнице, где тайны, взлелеянные многими умами, спокойно пережили всех – и тех, кто их открыл, и тех, кто повторял вслед за открывателями.
Эко любит своих героев не как ученый-медиевист и не как комбинатор, а как настоящий писатель, со всеми их странностями и недостатками. - Время и место Сейчас, сорок лет спустя после выхода романа, глядя из исторической перспективы, невозможно отрицать, что он вышел очень вовремя. В 1978 году другой великий итальянец, Федерико Феллини, выпустил «Репетицию оркестра» – неожиданный для него фильм-манифест, в котором прямым текстом призывал начать собирать расшвырянные в ходе бурных шестидесятых и запылившиеся в «свинцовые» семидесятые ценности европейской культуры. Те самые, которые совсем недавно казались старомодными и никому не нужными. Эко отозвался на призыв старшего товарища. И его собственный призыв оказался услышан. Утверждение, что после выхода «Имени Розы» количество студентов, записывающихся на медиевистику и историю философии, давно стало частью мифологии самого романа.
- nomina nuda tenemus Роман заканчивается загадочной латинской фразой, позаимствованной из поэмы «О презрении к миру» клюнийского монаха Бернарда Морланского: «Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus», которую перевели не менее загадочным образом: «Роза при имени прежнем, с нагими мы впредь именами». Большая российская премьера сериала по «Имени Розы» пришлась на странное время, когда мы сами заперты в своих домах, как в средневековых монастырях, угрозой невидимой и неощутимой заразы. Поможет ли это проникнуться настроением «Имени Розы»? Думается, да. Воистину, сейчас мы все оказались «с нагими именами».
