Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Фото: refdb.ru
Один из самых масштабных филологических проектов вот уже много лет осуществляется в Томске. Это издание Полного собрания сочинений Василия Андреевича Жуковского - великого русского поэта и педагога, наставника и друга Пушкина.
Недавно вышел 16-й том собрания. В этом фолианте 1149 страниц, но в него вошли лишь письма Жуковского, написанные с 1818 по 1827 год. Из 436 опубликованных писем классика 168 (!) публикуются впервые. В более спокойные времена такое событие стало бы сенсацией. Теперь у нас, увы, другие сенсации.
Среди впервые опубликованных писем Жуковского одно особенно запало мне в душу. Им мне и хотелось бы поделиться с вами, тем более что тираж 16-го тома (как, впрочем, и остальных) - всего 300 экземпляров.
О чем же это письмо, написанное 200 лет назад? Оно о вещах, которые и сегодня очень важны. О нашей удивительной способности пользоваться свободой во вред самим себе. О том, как часто мы небрежны и невнимательны даже к близким друзьям.
Письмо Жуковского адресовано князю Петру Вяземскому.
В эту пору 26-летний Вяземский блуждал в темном лесу страстей, растрачивая и состояние, и свой поэтический дар. В переписке с друзьями он "подкалывал" Василия Андреевича, зло смеясь над его щепетильностью, стыдливостью и романтизмом. Жуковский терпеливо сносил шутки, не разрывая отношений и веря в то, что его молодой друг с годами станет мягче и мудрее. Так и случилось. Только Василия Андреевича уже не было на свете.
В старости Вяземский мучился от того, что вовремя не попросил прощения у Жуковского. Узнав о том, что в Белёве сохранился ветхий дом, в котором некогда жил Василий Андреевич, Вяземский взялся собрать средства на приобретение и ремонт этого дома, чтобы открыть в нем народное училище. Свои "Воспоминания о 1812 годе" он издал в 1869 году с надписью на титульном листе: "Продается на приобретение в городе Белёве для народного училища того дома, который некогда принадлежал Василию Андреевичу".
На дворе была эпоха нигилизма, молодежь с откровенным равнодушием, если не враждебностью, относилась и к старому князю, и к памяти Жуковского. Поэтому и десять лет спустя после издания воспоминаний тираж пылился в книжных лавках.
И все-таки усилиями Вяземского осенью 1872 года двуклассное народное училище имени В.А. Жуковского было открыто в Белёве на Ершовской улице.
Василий Жуковский - Петру Вяземскому, 12 ноября 1818 года. Из Петербурга в Варшаву
Бранись, бранись, моя душа! Ты прав, а я виноват! Но что мне делать с моею ленью, которая как ржавчина ест мою душу... Привычка не писать к друзьям есть порок, есть болезнь: от них надобно лечить себя и нравственными, и физическими лекарствами... Я занемог и теперь третью неделю сижу дома, лежу, учусь терпению и искусству сносить одиночество. А ты между тем все бранишься.
Ты шутишь на мой счет, ставишь меня наряду с пьяным Костровым...; все это шутка, знаю, но мне неприятно... привычка к такого рода шуткам нечувствительно может оборотиться в образ мыслей; я бы желал, чтобы ты со своим чувством ко мне обходился как с недотрогою. Не смейся над тем, что говорю, - я прав. Нежная осторожность, право, нужна в дружбе... Некоторого рода шутки на мой счет - хотя они и шутки - должны быть для тебя невозможны. Мы все ошибаемся, считая непринужденностью дружескою многое, чего бы мы себе не позволили с посторонними. В этой непринужденности часто бывает много оскорбительного; иногда позволяешь себе говорить с некоторою беспечною легкостью при всех то, что надобно только сказать наедине: можно ли назвать это откровенностью? Нет! Это просто пренебрежение, болтливость, которая вертит языком, не заботясь, оскорбит ли то, что скажешь, или нет! А такого рода забота необходимее с друзьями, нежели с посторонними.
...Стихи о монументе Петра прекрасны. Но вообще во всем этом описании видно одно усилие, много принужденности; мало связи; видно, что ты выдумывал, что сказать; мысли и картины притянуты веревками.
...Вот все мои замечания; соглашайся или нет... Я великое не менее тебя люблю, и судьба моего Отечества мне так священна, как и тебе. Свобода и все прекрасное, с ней соединенное - закон, права, религия, - мне святы. Но, признаюсь, не знаю, что сделается с свободою, если она теперь вдруг слетит в Россию. Она должна быть нашею. Но меня ужасает мысль, что если ее теперь дать нам в руки, мы разорвем ее и затопчем в ту грязь, в которой закопались по уши. Нам нужны не восклицания, не имена пустые: нам нужны нравы, просвещение, сила души. Но не умею решить вопроса: должно ли иметь свободу прежде, чтобы их получить, или должно ли их иметь прежде, чтоб получить свободу? Реши этот вопрос на досуге. А в письмах своих перестань делать на меня карикатуры; если же нельзя обойтись без них, то хотя адресуй их прямо ко мне в Аничковский дворец, а не к Тургеневу; я буду читать их в маленьком кабинете и не пущу по свету. Обнимаю тебя.