Несколько мыслей об О. Генри

Текст и подбор иллюстраций: Андрей Цунский

- Надо вам сказать, - говорит этот посланец судьбы, - что моя профессия называется литературой. Я брожу по ночам, выслеживаю чудачества в людях и истину в небесах. Когда вы подошли ко мне, я наблюдал связь надземной дороги с главным ночным светилом. Быстрое передвижение надземки - это поэзия и искусство. А луна - скучное, безжизненное тело, крутится бессмысленно. Но это мое личное мнение, потому что в литературе все не так, все шиворот-навыворот. Я надеюсь написать книгу, в которой хочу раскрыть то странное, что я подметил в жизни.

О. Генри. «Линии судьбы»

Если чего и боится плохой учитель английского языка – то конечно же американской литературы. Представьте – вы учите этих вертлявых юных всезнаек и циников, что в первом лице s к глаголу не добавляется, а потом... «One morning I steps off the International at a water-tank and lets it go on without me»[1]. Что к неодушевленным предметам нельзя применять личные местоимения, только it! – а вот нате вам: «Look out, Snipy, here she comes! We'll board her on the bumpers when she takes water at the tank»[2]. Поезд – She? Она? Словом, все чему учишь опровергается с первых же слов. И опровергает ведь не кто-то, один из самых любимых в России американских писателей – О. Генри. 

Да что у него вообще за язык, прости господи?!  Это не по-английски, это...

«...это называется литературой, это некая языковая система, которую навязывают людям, хотя ни один беллетрист не познакомил их с нею. Выдумали ее журналы, но я не знал, что телеграфное ведомство приложило к ней печать своего одобрения. Теперь это уже не литература, а язык. Словари, как ни старались, не могли вывести его за пределы диалекта. Ну а теперь, когда за ним стоит Западная Телеграфная, скоро возникнет целый народ, который будет говорить на нем».

Билли Кьоу

Тьфу! О. Генри. «Короли и капуста»

Кстати – любили его разве что читатели. Коллеги по цеху писательскому любили его после смерти. Популярность – не то качество, которое легко простить живому собрату по перу. А недостатков и вредных привычек у О. Генри, или Уильяма Сиднея Портера, хватало и без популярности.  

- Извините, пожалуйста, - сказал Гудвин, - но денег я вам не дам. Вы сопьетесь до смерти. Ваши друзья делали все, что могли, чтобы поставить вас на ноги, но их помощь шла вам во вред: вы сами губили себя. Больше денег вам давать нельзя.

- Милый человек, - сказал Блайт, откачнувшись назад вместе с креслом, - оставим политическую экономию в покое.

О. Генри. «Короли и капуста»

Нью-орлеанской газете «Таймс-Пикайюн» (Times-Picayune – или «Таймс за копейку», если в вольном переводе допустить русскую мелкую монетку в английском тексте), везло с литераторами – там печатался, к примеру, Фолкнер. И какое-то время – О. Генри.

Переводчик Максим Немцов, хорошо известный читателю, в 1993 году стажировался в этой газете и даже посидел за столом О. Генри. По передававшимся из поколения в поколение рассказам, в газете репортера Портера не любили. Работал он в отделе городских новостей, в редакцию являлся редко – сдать готовый материал и получить гонорар, и в ожидании которого проводил время за скромным и тесным столиком в редакции, который, собственно, его столом-то и не был. Общий редакционный стол. Являлся репортер по фамилии Портер и ставил на него пару бутылок напитка – портера. Потом выуживал еще пару откуда-то. Трезвым его нечасто видели. А если на пиво денег не было – репортер Портер тоскливо ждал милости в виде пары долларов, и однажды вырезал на столе W.S.P. – William Sydney Porter. Так потом и поняли, что те самые тоскливые минуты проводил он за этим столом.

Переводчик Максим Немцов об О. Генри:

О большинстве рассказов О. Генри, которые приходят на ум, ничего особенного я бы не стал говорить. Я бы не сказал, что он сознательный стилист. Он хороший газетчик. И если ему нужно воссоздать речь, я не знаю, мелкого клерка, тот у него будет говорить, как мелкий клерк, узнаваемо. И отлично от условного матроса. Нормальный у него язык, но ничего особенного не вспоминается. Он, конечно, прекрасно передает городские жаргоны, тюремный арго. Но все это в той степени, в которой это было допустимо для газетных страниц. Не сравнится речь его героев с народной речью, скажем, нашего Лескова. Но вот ведь что нужно сказать: у меня при его чтении никогда не возникало ощущение неправды, как сплошь и рядом с нынешними русскописателями... Язык О. Генри чувствовал, за что и бывал бит газетным и издательским начальством... А ведь, пожалуй, стоит мне его перечитать!»

А потом... «Из Нового Орлеана он пробрался на грузовом пароходе в Гондурас и, выйдя на пристань, почувствовал себя в безопасности. Вскоре он увидел, что к пристани подходит другой пароход и оттуда стрелой выбегает какой-то очень странный мужчина в изодранном фраке и помятом цилиндре. Одежда бальная, для корабля непригодная. Видно было, что мужчина угодил на пароход второпях, не успев переодеться, прямо из театра или с бала.

— Что заставило вас так поспешно уехать? — спросил у него убежавший кассир.

— То же, что и вас, — ответил тот». Это из статьи Корнея Ивановича Чуковского об О. Генри. Репортеру Портеру пришлось бежать от суда по обвинению в растрате, так что бухгалтеры, полицейские, судьи и банкиры тоже его не жаловали. Русские учителя английского языка не одиноки...

Кстати, дорогой читатель! Ехидный вопрос. Хорошо ли вы знаете творчество О. Генри? Читали «Короли и капусту»? Рассказы? А, читали. И даже знаете называния сборников?! Ну а – стихи О. Генри?  Нет, я не разыгрываю. Не попадались? Если по-английски не читаете – ловите момент. Так уж вышло, что накануне ночью, когда писалась эта статья, автору решительно не спалось, и можно было потратить время на всякие глупости.

Нечего сказать

«Так вот, сообщите в газету свою, –

Стал Большой Человек головой качать, – 

Что я отказался давать интервью –

Мне нечего вам сказать».

 

Так он начал – а уж солнце спрятало лик,

Зорю петух прокричал,

Но схватил репортера он за воротник,

Да так и не отпускал.

 

Уж солнце снова сменилось луной,

А Великий все продолжал вещать –

«В ответ на ваш вопрос, милый мой,

Мне нечего вам сказать!»

 

А когда сморил репортера сон

И стал, бедный, тихонько на пол сползать –

Последнее, что услышал он:

«...вовсе нечего мне вам сказать!»

 

Nothing to say

You can tell your paper,” the great man said,

“I refused an interview.

I have nothing to say on the question, sir;

Nothing to say to you”.

 

And then he talked till the sun went down

And the chickens went to roost;

And he seized the collar of the poor young man,

And never his hold he loosed.

 

And the sun went down and the moon came up,

And he talked till the dawn of day;

Though he said, “On this subject mentioned by you,

I have nothing whatever to say”.

 

And down the reporter dropped to sleep

And flat on the floor he lay;

And the last he heard was the great man’s words,

“I have nothing at all to say”.

 

Я вспомнил старую ферму, Нед –

И тоскует сердце мое,

Что дней моих детских простыл и след,

Что они поросли быльем.

И поле, и лес, и зелень лугов

И домик, вросший в овраг,

Средь таких знакомых полей и лугов,

И лесов – не забыть никак.

 

Как город весел, и как оживлен –

Но что с того нам с тобой?

У нас с тобой на уме не он –

Все мысли о ферме родной.

На руки голову уронив,

О чем нам еще мечтать? –

Завтра в четыре выгонят нас

На проклятую ферму. Пахать.

 

I’m thinking tonight of the old farm, Ned,

And my heart is heavy and sad

As I think of the days that by have fled

Since I was a little lad.

There rises before me each spot I know

Of the old home in the dell,

The fields, and woods, and meadows below

That memory holds so well.

 

The city is pleasant and lively, Ned,

But what to us is its charm?

Tonight all my thoughts are fixed, instead,

On our childhood’s old home farm.

I know you are thinking the same, dear Ned,

With your head bowed on your arm,

For tomorrow at four we’ll be jerked out of bed

To plow on that darned old farm.

 

Упаси меня бог притворяться поэтом, или переводчиком поэзии. Если вы и впрямь не знаете английского, то знатоки вам могут ответственно подтвердить, что убожество этих виршей вполне достойно оригинала. Каждый такой стишок – это примерно доллар гонорара. Мало того, что редактор, опубликовавший эти, с позволения сказать, стихи за такие деньги – не только истинный джентльмен, он, по-моему, еще и расточитель.

Когда б вы знали, из какого сора растут рассказы О. Генри... – хотя теперь вы имеете представление. Суровая поденщина, городские новости, стишки на каждый день, рифмоплетство без особых претензий даже на юмор... а вы думали, что генриальными  гениальными писателями становятся сразу? Прямо такими и родятся? Обломчик.    

Театральщина мне ненавистна, и я предупреждаю заранее, что в моем рассказе не будет ни фейерверков, ни бенгальских огней, ни фиоритур на саксофоне.

«Вельзевул» Бл...  да О. Генри же! все те же «Короли и капуста»!

Ничего длинного так и не оставил нам Эдгар Алан По.

А «Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей), но не умел. Бывало, пишет роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день».

Не помните, не рассказывала ли вам учительница литературы, что Чехов так и не написал романа, потому что жил в эпоху безвременья и писать ему было не о чем? Нам рассказывала. И кажется, в учебнике было такое. Сейчас не вспомню. Впрочем, думая о Чехове и так и ненаписанном романе, часто ловлю себя на крамольной мысли: а может, оно и к лучшему?

Представьте себе: бой Мохаммеда Али с Сонни Листоном. Что это было бы, если б в первом раунде Али и Листон прохаживались по рингу, во втором начали слегка подпрыгивать, в третьем Али начал бы замахиваться, но не успел замахнуться, а в пятом сумел бы провести... А было-то вот как: «Порхай как бабочка, жаль, как пчела!» Первый раунд, и «невидимый удар». Победа Али. Исторический бой. Почему же вспомнилось именно это? А, вот почему. В «Лос-Анджелес таймс» перед этим боем написали: «Единственным соревнованием, в котором Клей может победить Листона, является чтение словаря». Куда только не пролезет литература... Да: «Столь короткая схватка – большая редкость и форменное надувательство, так как она обманывает ожидания ценителей настоящего спорта.

Этим же объясняется отчасти и то плачевное положение, в котором оказался «Сверчок» Мак-Гайр, когда он выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим, лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио. Случилось, что в это же самое время...» – стоп. Я хотел просто подчеркнуть, что искусство рассказа – стремительно и емко, иначе десять раундов превратятся в десять томов. А рассказ «Санаторий на ранчо» вы ведь и так читали...   

Америка есть Америка. Если растягивать – то так, чтобы все растянутое в цепочку восемь раз достало от Земли до Сатурна. Но если коротко...

«Шофер закурил и глянул в бак, чтобы проверить, много ли осталось бензина. Покойному было двадцать три года».

О. Генри

«Продаются детские ботиночки. Ненадеванные».

Э. Хемингуэй

Тенденция, однако. Хотя Хемингуэй в том числе и романы писал, а на банджо играть вообще не умел.

А у Толстого и рассказы получались не хуже.

---

И тем не менее, если произносится слово «рассказ» – вспоминают в качестве эталона О. Генри – в Америке. И Чехова в России.

---

Предваряя вступительным словом американскую экранизацию пяти рассказов О. Генри, Джон Стейнбек сказал: «Он был писателем. Писателем во всех смыслах». А потом и вовсе неслыханное: «Я тоже писатель». ТОЖЕ! Да пусть по отношению к сто раз умершему коллеге, но чтобы лауреат Нобелевской премии так вот сказал: «Я – тоже...»? С ума сойти можно. А ведь вы можете это увидеть, если найдете в Сети фильм. Я легко нашел.

Зачем? Чтобы посмотреть, легко ли получается перевод О. Генри с литературного языка на кинематографический. Да легко. Не получается.

Чтобы Сопи из рассказа «Фараон и хорал» смог произнести половину слов автора, пришлось вводить в сценарий новых персонажей, еще бродягу и гулящую девицу – надо же Сопи все это кому-то говорить. Но слова О. Генри переписали специалисты по диалогам. Зачем? Не знаю. Даже участие Мэрилин Монро в этом эпизоде не спасло.

В советском кино экранизаций О. Генри – множество. «Трест, который лопнул» – провал. И это при том, что в ролях – великие актеры! Караченцов, Адомайтис, Басов, Светин, Куравлев... «Короли и капуста» – увы и ах. А ведь Джигарханян, Гафт, Кахи Кавсадзе – и снова Караченцов...

Лучшей экранизацией О. Генри, которую довелось видеть, был и остаётся пока фильм Леонида Иовича Гайдая «Деловые люди» – и потому, что режиссер понимал: текст О. Генри недопустимо подгонять под нужды кино.

Неблагодарное это занятие – переписывать О. Генри.

А вот когда Юрий Владимирович Никулин и Ростислав Янович Плятт... Как же великий актер может оживить персонажа, если сценарист не испортил текст, а режиссер не перегрузил своими фокусами! 

Джон Стйенбек вопрошал в своем вступительном слове: «Я всегда считал, что писателя надо читать, а не смотреть. Но О. Генри нет на свете. Он никак не может возразить. Интересно, стал бы он возражать, если бы смог?»

 «Деловые люди» — фильм по новеллам О. Генри, 1962 год, режиссёр Леонид Гайдай

Не знаю. Хотя изменить финал рассказа «Меблированная комната» отказался. И выкинуть рассказ из сборника тоже. Прямо так и заявил издателю: «Если этого рассказа не будет, рассыпайте набор!» Впрочем, тогда он уже стал задумываться о том, каким его будут вспоминать. А когда нужны были деньги... А вы бы как на его месте?

Терпеть не могу словосочетания «маленький человек», если речь не идет о ребенке или уж хотя бы о человеке маленького роста. Трагедия официанта может быть более страшной и величественной, чем трагедии государственных мужей. Честный поступок может потребовать от труса большего мужества, чем подвиг от героя. А герои О. Генри не менее важны, чем Гамлет, Мартин Иден или Свидригайлов, потому что вы их тоже не можете забыть. Может быть, в этом и есть тайна О. Генри?

Не знаю. Вы уж сами решайте.

А я согласен с О. Генри хотя бы в том, что «в конце концов разве есть во всем мире что-нибудь лучше, чем маленький круг на экране кино и в нем двое, идущие рядом?

Занавес».

И люди, о которых он вполне мог написать, встают и расходятся по делам.

 А я хочу посвятить эту статью Мире Степановне Ноусиайнен, которая научила меня читать по-английски. Она была прекрасным учителем английского языка и совсем не боялась литературы.

---

[1] «Как-то утром я соскочил с экспресса, когда он остановился у водокачки, и разрешил ему следовать дальше без меня». О. Генри. Как скрывался черный Билл, Перевод Т. Озерской.

[2] Там же.