Текст и подбор иллюстраций: Андрей Цунский
- Надо вам сказать, - говорит этот посланец судьбы, - что моя профессия называется литературой. Я брожу по ночам, выслеживаю чудачества в людях и истину в небесах. Когда вы подошли ко мне, я наблюдал связь надземной дороги с главным ночным светилом. Быстрое передвижение надземки - это поэзия и искусство. А луна - скучное, безжизненное тело, крутится бессмысленно. Но это мое личное мнение, потому что в литературе все не так, все шиворот-навыворот. Я надеюсь написать книгу, в которой хочу раскрыть то странное, что я подметил в жизни.
О. Генри. «Линии судьбы»
Если чего и боится плохой учитель английского языка – то конечно же американской литературы. Представьте – вы учите этих вертлявых юных всезнаек и циников, что в первом лице s к глаголу не добавляется, а потом... «One morning I steps off the International at a water-tank and lets it go on without me»[1]. Что к неодушевленным предметам нельзя применять личные местоимения, только it! – а вот нате вам: «Look out, Snipy, here she comes! We'll board her on the bumpers when she takes water at the tank»[2]. Поезд – She? Она? Словом, все чему учишь опровергается с первых же слов. И опровергает ведь не кто-то, один из самых любимых в России американских писателей – О. Генри.
Да что у него вообще за язык, прости господи?! Это не по-английски, это...
«...это называется литературой, это некая языковая система, которую навязывают людям, хотя ни один беллетрист не познакомил их с нею. Выдумали ее журналы, но я не знал, что телеграфное ведомство приложило к ней печать своего одобрения. Теперь это уже не литература, а язык. Словари, как ни старались, не могли вывести его за пределы диалекта. Ну а теперь, когда за ним стоит Западная Телеграфная, скоро возникнет целый народ, который будет говорить на нем».
Билли Кьоу
Тьфу! О. Генри. «Короли и капуста»
Кстати – любили его разве что читатели. Коллеги по цеху писательскому любили его после смерти. Популярность – не то качество, которое легко простить живому собрату по перу. А недостатков и вредных привычек у О. Генри, или Уильяма Сиднея Портера, хватало и без популярности.
- Извините, пожалуйста, - сказал Гудвин, - но денег я вам не дам. Вы сопьетесь до смерти. Ваши друзья делали все, что могли, чтобы поставить вас на ноги, но их помощь шла вам во вред: вы сами губили себя. Больше денег вам давать нельзя.
- Милый человек, - сказал Блайт, откачнувшись назад вместе с креслом, - оставим политическую экономию в покое.
О. Генри. «Короли и капуста»
Нью-орлеанской газете «Таймс-Пикайюн» (Times-Picayune – или «Таймс за копейку», если в вольном переводе допустить русскую мелкую монетку в английском тексте), везло с литераторами – там печатался, к примеру, Фолкнер. И какое-то время – О. Генри.
Переводчик Максим Немцов, хорошо известный читателю, в 1993 году стажировался в этой газете и даже посидел за столом О. Генри. По передававшимся из поколения в поколение рассказам, в газете репортера Портера не любили. Работал он в отделе городских новостей, в редакцию являлся редко – сдать готовый материал и получить гонорар, и в ожидании которого проводил время за скромным и тесным столиком в редакции, который, собственно, его столом-то и не был. Общий редакционный стол. Являлся репортер по фамилии Портер и ставил на него пару бутылок напитка – портера. Потом выуживал еще пару откуда-то. Трезвым его нечасто видели. А если на пиво денег не было – репортер Портер тоскливо ждал милости в виде пары долларов, и однажды вырезал на столе W.S.P. – William Sydney Porter. Так потом и поняли, что те самые тоскливые минуты проводил он за этим столом.
Переводчик Максим Немцов об О. Генри:
О большинстве рассказов О. Генри, которые приходят на ум, ничего особенного я бы не стал говорить. Я бы не сказал, что он сознательный стилист. Он хороший газетчик. И если ему нужно воссоздать речь, я не знаю, мелкого клерка, тот у него будет говорить, как мелкий клерк, узнаваемо. И отлично от условного матроса. Нормальный у него язык, но ничего особенного не вспоминается. Он, конечно, прекрасно передает городские жаргоны, тюремный арго. Но все это в той степени, в которой это было допустимо для газетных страниц. Не сравнится речь его героев с народной речью, скажем, нашего Лескова. Но вот ведь что нужно сказать: у меня при его чтении никогда не возникало ощущение неправды, как сплошь и рядом с нынешними русскописателями... Язык О. Генри чувствовал, за что и бывал бит газетным и издательским начальством... А ведь, пожалуй, стоит мне его перечитать!»
А потом... «Из Нового Орлеана он пробрался на грузовом пароходе в Гондурас и, выйдя на пристань, почувствовал себя в безопасности. Вскоре он увидел, что к пристани подходит другой пароход и оттуда стрелой выбегает какой-то очень странный мужчина в изодранном фраке и помятом цилиндре. Одежда бальная, для корабля непригодная. Видно было, что мужчина угодил на пароход второпях, не успев переодеться, прямо из театра или с бала.
— Что заставило вас так поспешно уехать? — спросил у него убежавший кассир.
— То же, что и вас, — ответил тот». Это из статьи Корнея Ивановича Чуковского об О. Генри. Репортеру Портеру пришлось бежать от суда по обвинению в растрате, так что бухгалтеры, полицейские, судьи и банкиры тоже его не жаловали. Русские учителя английского языка не одиноки...
Кстати, дорогой читатель! Ехидный вопрос. Хорошо ли вы знаете творчество О. Генри? Читали «Короли и капусту»? Рассказы? А, читали. И даже знаете называния сборников?! Ну а – стихи О. Генри? Нет, я не разыгрываю. Не попадались? Если по-английски не читаете – ловите момент. Так уж вышло, что накануне ночью, когда писалась эта статья, автору решительно не спалось, и можно было потратить время на всякие глупости.
- Нечего сказать
- «Так вот, сообщите в газету свою, –
- Стал Большой Человек головой качать, –
- Что я отказался давать интервью –
- Мне нечего вам сказать».
- Так он начал – а уж солнце спрятало лик,
- Зорю петух прокричал,
- Но схватил репортера он за воротник,
- Да так и не отпускал.
- Уж солнце снова сменилось луной,
- А Великий все продолжал вещать –
- «В ответ на ваш вопрос, милый мой,
- Мне нечего вам сказать!»
- А когда сморил репортера сон
- И стал, бедный, тихонько на пол сползать –
- Последнее, что услышал он:
- «...вовсе нечего мне вам сказать!»
- Nothing to say
- You can tell your paper,” the great man said,
- “I refused an interview.
- I have nothing to say on the question, sir;
- Nothing to say to you”.
- And then he talked till the sun went down
- And the chickens went to roost;
- And he seized the collar of the poor young man,
- And never his hold he loosed.
- And the sun went down and the moon came up,
- And he talked till the dawn of day;
- Though he said, “On this subject mentioned by you,
- I have nothing whatever to say”.
- And down the reporter dropped to sleep
- And flat on the floor he lay;
- And the last he heard was the great man’s words,
- “I have nothing at all to say”.
- Я вспомнил старую ферму, Нед –
- И тоскует сердце мое,
- Что дней моих детских простыл и след,
- Что они поросли быльем.
- И поле, и лес, и зелень лугов
- И домик, вросший в овраг,
- Средь таких знакомых полей и лугов,
- И лесов – не забыть никак.
- Как город весел, и как оживлен –
- Но что с того нам с тобой?
- У нас с тобой на уме не он –
- Все мысли о ферме родной.
- На руки голову уронив,
- О чем нам еще мечтать? –
- Завтра в четыре выгонят нас
- На проклятую ферму. Пахать.
I’m thinking tonight of the old farm, Ned,
And my heart is heavy and sad
- As I think of the days that by have fled
- Since I was a little lad.
- There rises before me each spot I know
- Of the old home in the dell,
- The fields, and woods, and meadows below
- That memory holds so well.
- The city is pleasant and lively, Ned,
- But what to us is its charm?
- Tonight all my thoughts are fixed, instead,
- On our childhood’s old home farm.
- I know you are thinking the same, dear Ned,
- With your head bowed on your arm,
- For tomorrow at four we’ll be jerked out of bed
- To plow on that darned old farm.
Упаси меня бог притворяться поэтом, или переводчиком поэзии. Если вы и впрямь не знаете английского, то знатоки вам могут ответственно подтвердить, что убожество этих виршей вполне достойно оригинала. Каждый такой стишок – это примерно доллар гонорара. Мало того, что редактор, опубликовавший эти, с позволения сказать, стихи за такие деньги – не только истинный джентльмен, он, по-моему, еще и расточитель.
Когда б вы знали, из какого сора растут рассказы О. Генри... – хотя теперь вы имеете представление. Суровая поденщина, городские новости, стишки на каждый день, рифмоплетство без особых претензий даже на юмор... а вы думали, что генриальными гениальными писателями становятся сразу? Прямо такими и родятся? Обломчик.
Театральщина мне ненавистна, и я предупреждаю заранее, что в моем рассказе не будет ни фейерверков, ни бенгальских огней, ни фиоритур на саксофоне.
«Вельзевул» Бл... да О. Генри же! все те же «Короли и капуста»!
Ничего длинного так и не оставил нам Эдгар Алан По.
А «Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей), но не умел. Бывало, пишет роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день».
Не помните, не рассказывала ли вам учительница литературы, что Чехов так и не написал романа, потому что жил в эпоху безвременья и писать ему было не о чем? Нам рассказывала. И кажется, в учебнике было такое. Сейчас не вспомню. Впрочем, думая о Чехове и так и ненаписанном романе, часто ловлю себя на крамольной мысли: а может, оно и к лучшему?
Представьте себе: бой Мохаммеда Али с Сонни Листоном. Что это было бы, если б в первом раунде Али и Листон прохаживались по рингу, во втором начали слегка подпрыгивать, в третьем Али начал бы замахиваться, но не успел замахнуться, а в пятом сумел бы провести... А было-то вот как: «Порхай как бабочка, жаль, как пчела!» Первый раунд, и «невидимый удар». Победа Али. Исторический бой. Почему же вспомнилось именно это? А, вот почему. В «Лос-Анджелес таймс» перед этим боем написали: «Единственным соревнованием, в котором Клей может победить Листона, является чтение словаря». Куда только не пролезет литература... Да: «Столь короткая схватка – большая редкость и форменное надувательство, так как она обманывает ожидания ценителей настоящего спорта.
Этим же объясняется отчасти и то плачевное положение, в котором оказался «Сверчок» Мак-Гайр, когда он выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим, лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио. Случилось, что в это же самое время...» – стоп. Я хотел просто подчеркнуть, что искусство рассказа – стремительно и емко, иначе десять раундов превратятся в десять томов. А рассказ «Санаторий на ранчо» вы ведь и так читали...
Америка есть Америка. Если растягивать – то так, чтобы все растянутое в цепочку восемь раз достало от Земли до Сатурна. Но если коротко...
«Шофер закурил и глянул в бак, чтобы проверить, много ли осталось бензина. Покойному было двадцать три года».
О. Генри
«Продаются детские ботиночки. Ненадеванные».
Э. Хемингуэй
Тенденция, однако. Хотя Хемингуэй в том числе и романы писал, а на банджо играть вообще не умел.
А у Толстого и рассказы получались не хуже.
И тем не менее, если произносится слово «рассказ» – вспоминают в качестве эталона О. Генри – в Америке. И Чехова в России.
Предваряя вступительным словом американскую экранизацию пяти рассказов О. Генри, Джон Стейнбек сказал: «Он был писателем. Писателем во всех смыслах». А потом и вовсе неслыханное: «Я тоже писатель». ТОЖЕ! Да пусть по отношению к сто раз умершему коллеге, но чтобы лауреат Нобелевской премии так вот сказал: «Я – тоже...»? С ума сойти можно. А ведь вы можете это увидеть, если найдете в Сети фильм. Я легко нашел.
Зачем? Чтобы посмотреть, легко ли получается перевод О. Генри с литературного языка на кинематографический. Да легко. Не получается.
Чтобы Сопи из рассказа «Фараон и хорал» смог произнести половину слов автора, пришлось вводить в сценарий новых персонажей, еще бродягу и гулящую девицу – надо же Сопи все это кому-то говорить. Но слова О. Генри переписали специалисты по диалогам. Зачем? Не знаю. Даже участие Мэрилин Монро в этом эпизоде не спасло.
В советском кино экранизаций О. Генри – множество. «Трест, который лопнул» – провал. И это при том, что в ролях – великие актеры! Караченцов, Адомайтис, Басов, Светин, Куравлев... «Короли и капуста» – увы и ах. А ведь Джигарханян, Гафт, Кахи Кавсадзе – и снова Караченцов...
Лучшей экранизацией О. Генри, которую довелось видеть, был и остаётся пока фильм Леонида Иовича Гайдая «Деловые люди» – и потому, что режиссер понимал: текст О. Генри недопустимо подгонять под нужды кино.
Неблагодарное это занятие – переписывать О. Генри.
А вот когда Юрий Владимирович Никулин и Ростислав Янович Плятт... Как же великий актер может оживить персонажа, если сценарист не испортил текст, а режиссер не перегрузил своими фокусами!
Джон Стйенбек вопрошал в своем вступительном слове: «Я всегда считал, что писателя надо читать, а не смотреть. Но О. Генри нет на свете. Он никак не может возразить. Интересно, стал бы он возражать, если бы смог?»
Не знаю. Хотя изменить финал рассказа «Меблированная комната» отказался. И выкинуть рассказ из сборника тоже. Прямо так и заявил издателю: «Если этого рассказа не будет, рассыпайте набор!» Впрочем, тогда он уже стал задумываться о том, каким его будут вспоминать. А когда нужны были деньги... А вы бы как на его месте?
Терпеть не могу словосочетания «маленький человек», если речь не идет о ребенке или уж хотя бы о человеке маленького роста. Трагедия официанта может быть более страшной и величественной, чем трагедии государственных мужей. Честный поступок может потребовать от труса большего мужества, чем подвиг от героя. А герои О. Генри не менее важны, чем Гамлет, Мартин Иден или Свидригайлов, потому что вы их тоже не можете забыть. Может быть, в этом и есть тайна О. Генри?
Не знаю. Вы уж сами решайте.
А я согласен с О. Генри хотя бы в том, что «в конце концов разве есть во всем мире что-нибудь лучше, чем маленький круг на экране кино и в нем двое, идущие рядом?
Занавес».
И люди, о которых он вполне мог написать, встают и расходятся по делам.
А я хочу посвятить эту статью Мире Степановне Ноусиайнен, которая научила меня читать по-английски. Она была прекрасным учителем английского языка и совсем не боялась литературы.
[1] «Как-то утром я соскочил с экспресса, когда он остановился у водокачки, и разрешил ему следовать дальше без меня». О. Генри. Как скрывался черный Билл, Перевод Т. Озерской.
[2] Там же.
