САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Первый снег. Выбор шеф-редактора

Пять книг середины ноября, от старинной освободительной войны до дальневосточного дикого капитализма

Текст: Михаил Визель

1. Леонид Юзефович «Филэллин»

М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020. – 382 с.

«Уведомляю тебя о происшествиях, которые будут иметь следствия, важные не только для нашего края, но и для всей Европы, – писал в первой половине марта 1821 года 22-летний Пушкин из Кишинёва своему приятелю Давыдову. – Греция восстала и провозгласила свою свободу. <…> Восторг умов дошел до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету — к независимости древнего отечества. <…> Первый шаг Александра Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал — и, мертвый или победитель, отныне он принадлежит истории — 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! — завидная участь».

Тогда-то и прокатилось по всей Европе движение «филэллинов», то есть «греколюбов» – людей, не обязательно греков, готовых помочь «победе креста над полумесяцем» деньгами и личным участием в боевых действиях. Достаточно напомнить, что именно ради этого отправился в Грецию лорд Байрон, где и нашел свою смерть.

Но действие нового романа Леонида Юзефовича разворачивается чуть позже, в 1824-1825 годах, когда первые восторги уже поутихли. И в центре его – не блистательные романтические герои, а персонажи куда более заурядные – вздорный на вид отставной штабс-капитан Мосцепанов, французский полковник-филэллин Фабье, незаметный личный секретарь Александра I Еловский и его личный врач, грек Костандис. Да и сам император, недавний победитель Наполеона, действует вполне соответственно характеристике того же Пушкина, «властитель слабый и лукавый»: он не только не вступается решительно за единоверцев-греков, но и вообще избегает разговоров на эту тему.

Зачем вообще Леонид Юзефович взялся за эту подзабытую подробность европейской истории? Ответ может оказаться проще, чем кажется – как та великая тайна, которую грозится раскрыть, да так и не раскрывает Мосцепанов. Вот грек описывает прибывших воевать за свободу Эллады филэллинов:

Филэллины поодиночке и группами подходили из деревни и рассаживались около нас на траве. Кто-то собирался сюда месяцами, приучал к этой мысли жену, изучал язык, кто-то за завтраком прочел в газете о падении Мисолонги, вышел из дому и не вернулся. Всех их я делю на три группы: первая — уволенные из своих армий и не способные вернуться к мирной жизни офицеры и унтер-офицеры; вторая — те, что влюблены в древнюю Элладу и мечтают о ее возрождении; третья — мадьяры, итальянцы, ирландцы, сочувствующие нам, ибо сами угнетены чужеземцами. Попадаются и такие, как Фабье, недовольные собственной родиной и решившие взять чужую, чтобы переделать ее по своему вкусу.

Удивительное сходство с типажами, описанными Прилепиным в его только что вышедшей книге «Ополченский романс», посвящённой боевым действиям на Донбассе...

Кстати, эти две книги не только вышли в одной и той же редакции, но и имеют общего редактора. Из чего, впрочем, следует только то, что у очень разных произведений может оказаться больше общего, чем кажется на первый взгляд.

Впрочем, те, кому это сравнение может показаться притянутым, могут просто оценить травелогически точные описания Греции и Урала начала XIX века. И насладиться скупой выверенной прозой Юзефовича. На сей раз она выполнена в виде документов и монологов от первого лица, и в них на каждой странице сверкают афоризмы, свидетельствующие о «былом и думах» автора.

Который милосерден к своим героям: судьба их в целом сложится счастливо. А главным филэллином окажется совсем не тот, на кого можно было подумать вначале.

2. Александр Пелевин «Покров-17»

М.: Городец, книжная полка Левенталя, 2020. – 304 с.

Поэтика 32-летнего петербуржца, несправедливо, но наглядно называемого уже «вторым Пелевиным русской литературы», стоит на трёх китах. Во-первых, это любовь к исторической реконструкции, причем конкретно – батальных эпизодов XX века; во-вторых, интерес к советскому прошлому, причем отнюдь не в негативном ключе; и в-третьих, и главных, – вкус и умение нагнетать ужас, не прибегая к помощи кровожадных монстров и ходячих мертвецов, а сгущая его исподволь.

Завязка его нового романа напоминает фильм «Сталкер» и повесть «Понедельник начинается в субботу»: вполне уверенно стоящий на ногах 52-летний московский журналист отправляется в некую закрытую зону в Калужской области – как раз в те места, где в 1941 году шли упорные бои, о которых он сам написал повесть и в которых, как он вскоре выясняет на собственной шкуре, происходят сейчас совершенно ненормальные, необъяснимые и не укладывающиеся в обычную человеческую логику, да просто мерзкие вещи.

Остается добавить, что время в романе – сентябрь 1993 года, и ирреальность «Покрова-17» только отражает общую ирреальность происходящего в стране.

И тот и другой морок разрешается прямым и грубым действием, даже несколько обескураживающим своей прямотой. Какие времена – такие не только нравы, но и развязки.

3. Игорь Кротов «Чилима»

Владивосток: Издательство Ивана Шепеты, 2020. – 528 с.

Книги, изданные во Владивостоке, к великому сожалению, не часто долетают до Москвы, и поэтому всякая из них заслуживает внимания, тем более такая: пятисот-с-лишним-страничный том, добротно изданный фактически индивидуальным издателем. Название ее – из числа говорящих: чилимà – это местный туман, хмарь, водяная пыль, которая «нападает на город и красит его шаровой краской». Нечто хорошо знакомое владивостокцам и только им. Так и этот роман в рассказах – то есть сборник новелл – о суровых буднях четырех друзей-одноклассников, классических «мушкетеров», весь пронизан реалиями «тихоокеанской России». Причем не вообще, а конкретно середины девяностых, когда у «деловых людей» на поясах пищали пейджеры, а источником их благосостояния, их голкондой и офиром были японские автомобильные свалки.

В предисловии Василий Авченко, во-первых, признаётся, что знать не знает, кто такой Игорь Кротов (но скорее всего, это не настоящее его имя) и где он сейчас живет, а во-вторых, сравнивает его книгу с «лейтенантской прозой» о Великой Отечественной войне. Сравнение полукриминальных начинающих деловаров с молодыми лейтенантами может показаться преувеличенным и даже кощунственным, но надо признать, что смысла оно не лишено. Первые книги пишутся «из окопов». То, что поколению родившихся в конце 60-х окопы выпали такие – не их вина.

4. Ширин Шафиева «Не спи под инжировым деревом»

М.: Эксмо, Inspiria, 2020. – 384 с.

Молодой бакинец играет в металлической группе с банальным названием Death and Resurrection, в которой поёт его девушка, тусуется и пьет пиво с друзьями, философствует, как может, естественно, смотрит на окружающих сверху вниз, зарабатывает на жизнь починкой компьютеров. Словом, ведет жизнь обычного двадцатилетнего парня. Пока новый друг-искуситель не наводит его на коварную мысль: объяви в фейсбуке о своем самоубийстве, увидишь, как подскочит популярность твоей группы! И, как случилось в другой известной книге, шутка о тьме и свете оказалась нехороша и несколько затянулась.

Это уже второй роман азербайджанки Ширин Шафиевой после принесшего ей некогда «Русскую премию» романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу». Сама она декларирует приверженность магическому реализму и честно старается своей декларации соответствовать. Но, рискну заметить, реализм в ее книге интереснее магии: она рисует реальность молодых бакинцев, говорящих на смеси языков и с такой же смесью жизненных укладов в головах. Нечто подобное было в первых романах Алисы Ганиевой. Но там – Дагестан, здесь – Азербайджан. Своя специфика. И, разумеется, свой голос. Звучащий порой довольно непривычно. Вот, например:

Я принялся за работу, а Айгюль распростёрла свои монументальные ягодицы по столу, за которым я сидел (самой ей, наверное, казалось, что она изящно присела на краешек), и сказала:
— На твоей страничке в Фейсбуке я видела, все пишут про твою смерть. Что э-э-э за дела?! У меня сердце взорвалось э-э... Зачем так шутишь?
– Это не шутка, — с достоинством ответил я, делая, как это назвала бы Айгюль, «зяхримарское» выражение лица, рассчитывая, что она поймет намек и отвалит. Но в случае с глупой женщиной, пытающейся понравиться, никакие расчеты не помогают.

С точки зрения, скажем, столичной толстожурнальной стилистики это очень слабо, прямо сказать. Но кто сказал, что никакой другой стилистики не существует?

5. Андрей Смирнов «В поисках потерянного звука. Экспериментальная звуковая культура России и СССР первой половины ХХ века»

М.: Музей современного искусства «Гараж», 2020. – 294 с.

Андрей Смирнов – научный сотрудник Центра электроакустической музыки Московской государственной консерватории, руководитель лаборатории звука Московской школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко, основатель Термен-центра. Собственно, к этому можно ничего не добавлять, но всё-таки добавим, что эта книга задаёт широкую временнýю перспективу поисков нового звука для нового общества – от попыток применить к музыке идеи супрематизма и фантастической фигуры Льва Термена, далеко вышедшей за границы собственно музыки и вообще звука, до «шумовых оркестров», «гудковой симфонии», синэстезии и первых синтезаторов звуков, далеко предвосхитивших кунштюки Штокхаузена и лазерные шоу Ж.-М. Жарра.

Последняя глава символически называется «Гибель утопии». К счастью, сохранились обломки. И теперь мы можем судить по ним о величии замысла.