Текст: Михаил Визель
Фото с сайтов издательств
Марина Степнова. «Сад» М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
Новый роман автора «Женщин Лазаря» вполне можно назвать «долгожданным»: предыдущий, «Безбожный переулок», вышел аж в 2014 году, а сборник рассказав «Где-то под Гросетто» (2016), при всех своих художественных и страноведческих достоинствах (кто же не любит Тоскану!), все-таки не роман.
«Сад» – безусловно, роман. Подробно продуманный и тщательно, как всегда у Степновой, прописанный, – с множеством черточек и деталек. Причем роман, страшно вымолвить, великосветский. Главные героини его – княгиня Надежда Александровна Борятинская и дочь ее княжна Наталья Владимировна, для близких – Туся. Из чего неизбежно следует, что он исторический: действие начинается в 1870 году и охватывает два десятилетия, за которые Туся успеет, собственно, родиться и превратиться из младенца, чьи жизнь и здоровье, несмотря на гиперопеку, то и дело повисают на волоске, в строптивую девицу, – пусть не красавицу, но эмансипе и страстную лошадницу.
А по своим орбитам вокруг этого двойного светила вращаются семейный врач, муж, нянька, конюх и даже два Саши – император Александр, друг детства одного из второстепенных героев, и гимназист Ульянов – друг детства другого из них.
Но мужские персонажи, кроме доктора Мейзеля, имеющего право вторгаться в женский мир в прямом смысле слова, оттеснены куда-то на периферию. Потому что роман этот, пожалуй, можно назвать феминистским. И по тому, сколько места уделяется проблемам поздней (то есть осознанной) беременности и всего с этим связанного у одной героини, и по тому, как автор(ка) любуется независимостью суждений и поступков другой.
И это было бы замечательно – но, положа руку на сердце, приходится признать, что в не меньшей степени Марина Степнова любуется другим. Тем, что иносказательно, но предельно понятно называют «хрустом французской булки». Ах, как упоительны в России вечера! Вот как описывается деревенское житие княгини:
Она не уступала ни полушки, но зато в сезон давала работу сотням рук, пообещала справить в Анне [название поместья. – МВ] новую церковь — и слово свое сдержала. О школе больше не было и речи — сеять просвещение в селе действительно не было смысла. Зато имело смысл сеять лен — исключительно выгодная оказалась культура.
Мужики побухтели, но смирились. Сила была на стороне Борятинской. Сила и деньги. Этот язык они понимали преотлично. К тому же княгиня не лютовала с процентами — долги брала отработками, за честный труд платила не скупясь и всегда умягчалась при виде бабы с младенцем. Местные, смекнув это, приладились отправлять с самыми важными просьбами обвешанных приплодом молодух, иные даже по соседям набирали — и совместное существование усадьбы и округи вплотную приблизилось к утопическому идеалу.
И на этот-то идеал, на этот райский сад, где и княгиня, и конюх жили в гармонии, грубо покусились гадкие бомбисты!
Подход не нов, но, надо признать, в наши дни – вот буквально в наши дни, в середине августа 2020 года – зазвучал неожиданно.
UPD 28.08.2020 В первоначальной версии этого материала фамилия героини была ошибочно указана как "Барятинская". Н.А. Барятинская - лицо историческое; меняя одну букву в фамилии, автор подчеркивает, что речь идет не совсем о нём. Мы приносим извинения за допущенную неточность и благодарим Редакцию Елены Шубиной за указание на нее.
Захар Прилепин. «Ополченский романс» М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
Новая книга Захара Прилепина снова посвящена Донбассу. Что и неудивительно. Но если предыдущая, «роман-фантасмагория» «Некоторые не попадут в ад» отвечала по мере сил на вопрос: «Что это было?», то в этой, сборнике рассказов, в которых то и дело промелькивают сквозные персонажи, автор старается дать ответ на другой популярный вопрос: «Кто эти люди?» Не лидеры и вожаки, а простые люди, руками и на хребтах которых происходит всё, что там происходит. Зачем туда приехали те, кто называют себя ополченцами? Почему не уехали те, кому претят первые?
14 рассказов – 14 вариантов ответа на этот вопрос.
И самый простой из них, как ни странно, – самый патетический.
"Он уже чувствовал себя своим. Свой среди людей, готовых умирать за веру и правду, – это кое-чего стоило. Возможно, даже больше всей предыдущей суетной жизни".
Но Прилепин провел на Донбассе достаточно много времени, а сейчас достаточно далеко отстранился, чтобы понимать: простые ответы не всегда работают. И циничная поговорка «Кому война, кому мать родна» тоже никуда не делась.
Впрочем, это ведь относится к любой войне. А что отличает эту – ее невероятная, воистину фантасмагорическая двойственность. Только что – перестрелки, бомбежки, взрывы. Настоящие убитые и раненые. Но достаточно отъехать на километр – и, оказывается, продолжается обычная жизнь: ходят рейсовые автобусы, бензин продается на заправках, а в магазинах – чипсы и орешки. А самое интересное, что обычные российские погранцы выступают в этом мире как сказочные великаны, пропускающие или не пропускающие полубожественных воинов по собственному хотению, как простых обывателей. Некогда Сент-Экзюпери мучился от «странной войны» 1940 года, в которой постовой с белым жезлом останавливал колонну танков. Похоже, в наше время других войн, кроме таких «странных», просто не осталось.
Зэди Смит. "Северо-Запад"
Перевод с англ. Григория Крылова
М: Эксмо, 2020
Однажды к живущей на северо-западе Лондона сотруднице благотворительного фонда по имени Ли Ханвелл постучалась молодая женщина, явно индуска, и явно вне себя от горя: ее мать увезли в больницу, а у нее нет денег отправиться вслед за ней. Опешившая и, в общем, добросердечная Ли, выходец из ирландской бедноты, сама недалеко от нее ушедшая, успокаивает соседку и протягивает тридцать фунтов на такси. Вернувшийся вечером муж, парикмахер Мишель, алжирец с французским гражданством, пеняет супруге за доверчивость – и оказывается прав: безутешная соседка – просто мошенница, втягивающая из милосердных граждан деньги на наркотики. Ли шокирована; она никак не может успокоиться и рассказывает об этом казусе всем друзьям и соседями.
Такова завязка романа 2012 года одной из самых интересных и многообещающих британских писательниц XXI века – олицетворения мультикультурального и мультиэтничного начала вечно обновляющейся британской литературы. И из этой завязки она вытягивает, как обычно, переплетающееся многопоточное повествование о людях с разным бэкграундом, устремлениями, судьбой. Не сказать, что пасторальное.
И не сказать, что милосердное к читателю. Стиль Зэди Смит – постоянный перескок повествовательной позиции, тонкая нюансировка фраз и диалогов, часто как бы недоговоренных «по-хемингуэевски». И русский перевод, увы, эти трудности усугубляет. То и дело натыкаешься на грубые переводизмы типа «Мне нужны мои деньги» (вместо «Верни мои деньги!») или «Почему бы тебе не заняться своими делами?» (Куда как естественнее по-русски: «Займись своими делами!»). Конечно, это не дает забыть, что дело происходит в Лондоне, но вс-таки слишком уж настойчиво.
Впрочем, тот, кто сумеет приноровить свое восприятие к такому стилю, об этом не пожалеет.
Денис Епифанцев. "Участники" М.: Городец (Книжная полка Вадима Левенталя), 2020
Русский гламур жив, русский гламур вернулся! Ошибутся те, кому казалось, что воспетые Пелевиным в «Generation «П» пролетарии умственного труда, выведенные им под именем Саша Бло, строчащие всеми конечностями в дюжину журналов эстетские статьи, изо всех сил притворяясь, что их обширный досуг проходит в чередовании оргий и философских диспутов, канули в девяностые. 38-летний автор, приехавший завоевывать Москву из Забайкалья («Москва реализует свою субъектность через расстояния. Она город, пока через нее движутся толпы людей», – уверяет он), живописует нам то же самое в наши дни. Только еще круче, еще жестче, еще нарочитее. Если оргии, то гомосексуальные, если клубные тусовки, то с откровенным употреблением различных веществ, если философские загоны, то на несколько страниц, с привлечением Лакана и Аристотеля, если концептуальные жесты, то такие, от которых в прямом смысле слова щепки во все стороны летят – только это щепки очень дорогих автомобилей. А если сравнение, то такое: «Дача Артура похожа на Dom-ino ле Корбьюзье, который почему-то проектировал Булле». (Булле – это французский архитектор XVIII века, известный сейчас в основном по раннему фильму Гринуэя «Живот архитектора». Чуете, какой ветер задул?)
А главное, если дискурс – то, разумеется, многоуровневый, по заветам Вадима Руднева, чтобы жесткая дихотомия «вымысел/реальность» pacтворилась в уровнях реальности. Так что не сразу поймешь, где линия героя, современного Саши Бло, готового за 500 евро писать колонки о чем угодно, перетекает в линию персонажа сочиняемой им книги. Только, упаси боже, не романа – какой же вменяемый человек всерьез будет сейчас сочинять роман! Так что жанр детектива, как бы формально заявленный (исчезла влиятельная бизнесвумен… ее дочь замешана в протестном движении… молодой любовник – жиголо…) подвергается немилосердной деконструкции. И выруливает в конце в «политику прямого действия» – покруче, чем не только у Дмитрия Захарова в «Средней Эдде», но и чем у Павленского. Так что участники приятной дружеской тусовки («Совместно тратить время с друзьями – вот что есть самое лучшее в Москве») становятся соучастниками прямого преступления.
Следя за новостями, с тревогой замечаешь, что реальность опять догоняет вымысел. Но, к счастью, все-таки не догнала.
Дэвид Кац. «Начало начал. Внятная история регги»
пер. с англ. В. Б. Соловьева.
М. : РИПОЛ классик, 2020. — 464 с. — (Дискография)
Регги, оказывается, это не только Боб Марли, цветастые беретки и расслабленное треньканье на слабую долю. Как и вся масс-музыка второй половины XX века, регги – это в первую очередь особое отношение. Не только отношение к звукоизвлечению, но в первую очередь отношение к миру и к себе в этом мире.
Воссоздавая генеалогию «самой мирной музыки планеты», Дэвид Кац подошел к вопросу с рвением настоящего английского фаната и с дотошностью хорошего еврейского мальчика. Взяв, по его уверениям, за 15 лет более трехсот интервью и досконально изучив тему. Всё началось с того, что на Ямайку после Второй мировой войны завезли настоящие звукоусилители, а закончилось (на данный момент) тем, что элементы философии джа и музыки регги растворены в самых разных культурах и средах, вплоть до диковатого пока "цифрового дэнсхолла".
Ска, рок-стеди, даб и даб-поэзия, дэнсхолл, рагга… Десятки жанров и поджанров, сотни имен, названий, лейблов… Стóит ли вообще это всё столь пристального изучения, что хватило аж почти на 500 страниц? Автор и издатели убеждены, что стоит. И что-то подсказывает, что найдется достаточно читателей, разделяющих их интерес. Особенно сейчас, когда регги способно дать свой особый ответ на вопрос, чтó значат "черные жизни".
