Текст: Андрей Цунский
Литературная судьба - штука хитрая. Над иным писателем она может жестоко пошутить: взять, да и исполнить его мечту. Или еще хуже - исполнить его самую заветную мечту – но после его смерти. А еще она может поставить его на то место, о котором он при жизни и думать не думал. Сегодня день рождения у Джона Апдайка. Но все изложенное выше относится к Сергею Довлатову. Спросите, при чем тут он? Да еще как при чем. Хотя похожи они ну совершенно не были. А все же. Ну и конечно, вы ждете, когда же в текст прокрадутся эти несколько строк из довлатовского «Соло на Ундервуде». Все в порядке, вот-вот, сейчас. Не садисты же мы тут, и томить вас лишние секунды не будем. Итак – барабаны – дробь!
- Как-то мы сидели в бане. Вольф и я. Беседовали о литературе. Я все хвалил американскую прозу. В частности - Апдайка. Вольф долго слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. Повернулся задницей и говорит:
- — Обдай-ка!
Ну что, отлегло? Пожалуй, можно продолжать.
Американский писатель был для советского человека – будь он даже сам писателем – фигурой нереальной. Он жил где-то вдалеке, он творил свободно, ни на кого не оглядываясь. Он был совершенно остранен и недосягаем – и поэтому нам казалось, что он давно умер.
Между тем Апдайк не только всего лет на девять старше Довлатова – он его еще и на двадцать переживет.
Всю свою жизнь в СССР Довлатов мечтал напечататься. Апдайк издал «Ярмарку в богадельне» в двадцать семь лет, и каждый год добавлял к ней по новой книге. И вообще трудно найти судьбы, настолько непохожие друг на друга.
Довлатов родился в Ленинграде – большом городе с амбициями столицы. Апдайк – в Рединге, в Пенсильвании, в провинции более в чем-то провинциальной, нежели самый захолустный центральный штат. Довлатов в семье актрисы и режиссера (уже судьба), Апдайк в семье школьного учителя (тоже судьба, но несколько иная).
Апдайк с трудом поступил в Гарвард, но окончил его с отличием. Довлатова выгнали с двух факультетов Ленинградского Университета имени Жданова.
Апдайк устроился работать в журнал «Нью-Йоркер». Довлатов – в многотиражную газету ЛОМО «Знамя прогресса».
«Он никогда не впадал в отчаяние; не был ни упрям, ни своенравен; не был ни революционером, ни мизантропом; не страдал ни алкоголизмом, ни наркоманией; ни с кем не ссорился. В политике исповедовал здоровый консерватизм. Он, единственный из всех писателей его поколения, завоевавших громкую славу смолоду, добивался успеха спокойно и методично, без суеты и шума. А ведь Апдайку, при безусловном его обаянии и одаренности, пришлось пережить множество унизительных неудач. В Принстон его вообще не приняли, а в Гарварде знаменитый профессор Мак-Лиш дважды отказался взять его в элитный литературный класс. После университета он не смог издать два первых своих романа. Только третий роман – «Ярмарка в богадельне» – принял в 1959 году издатель Кнопф. Но Апдайк упорно шел к цели и скрывал свои неудачи и переживания. Его целью был не просто успех, а успех в Искусстве. Он писал матери: «Я хочу быть художником, а не элегантным литературным подёнщиком»», - Александр Генис.
«Сергей ненавидел свои запои и бешено боролся с ними. Он не пил годами, но водка, как тень в полдень, терпеливо ждала своего часа. Признавая ее власть, Сергей писал незадолго до смерти: «Если годами не пью, то помню о Ней, проклятой, с утра до ночи», – тоже Александр Генис.
«Довлатов был очень пунктуальным, очень обязательным, очень корректным, изысканным. Он всегда выполнял обещания, никогда не опаздывал ни на одну секунду, никогда не подводил. И еще о его поведении: я ни разу не видела, чтобы Сергей провожал внимательным мужским взглядом какую-нибудь девушку, отвлекаясь от разговора. Его интересовала литература, литература и еще раз литература. Это не значит, что он не влюблялся, но сказать, что он был на этом чрезмерно сосредоточен – нельзя. Вечно пьяный и разгульный человек – это им же придуманный образ». Елена Скульская. Одно с другим трудно склеивается. Но отнесем это к условному понятию «загадочная русская душа».
Довлатов оказался в Америке в качестве иммигранта. Апдайк в СССР – в качестве туриста.
Довлатов о жизни литератора в Америке:
«Начнем с плохого. Рядового автора литература прокормить не может. Писатели работают сторожами, официантами, лифтерами, водителями такси».
Причем получил ее не за что-то конкретно, а за достижения всей жизни: ни разу он не получал премию за худшее изображение сексуальной сцены, однако четырежды был на нее номинирован. Этот результат организаторы премии назвали «уникальным достижением». Пример... да нужно больно тут ставить все эти цифры с плюсами. Захотите – найдете.
Довлатов:
«Именно в этих темах бездарность писателя проявляется особенно легко и явно. А я не хочу рисковать. Действительно, ни в одной другой теме не выплывает на поверхность с такой силой и убедительностью вся наша безвкусица, пошлость, темнота и отсутствие чувства меры. В этих темах и прямота коробит, и затемнение вызывает протест».
Апдайк о поездке в СССР:
«Мы вышли втроем на сцену, и аудитория разразилась аплодисментами — потому что Евтушенко и Вознесенский были поэтами, а я был американцем. Поэзия и Америка тогда воплощали свободу для людей, у которых свободы было недостаточно. Помню, я был в восторге от того, что меня так бурно встречают, хотя понимал, что аплодируют не мне».
Довлатов:
«Недавно я прочел такую фразу у Марамзина:
«Запад интересуется нами, пока мы русские…»
Писательская судьба Довлатова окончательно вошла в колею, когда его опубликовали в самом «Нью-Йоркере». Сам Довлатов не знал толком, что означает для него эта публикация, друзья помогли разобраться:
«Мне объяснили, что это большой успех. В Союзе о «Нью-Йоркере» пишут: «Флагман буржуазной журналистики…» Здесь его тоже ругают. Знакомые американцы говорят:
— Ты печатаешься в самом ужасном журнале. В нем печатается Джон Апдайк…
Я не могу в этом разобраться. Я все еще не читаю по-английски. Джон Апдайк в переводах мне очень нравится…»
Довлатов:
«Большинство русских авторов любит поучать читателя, воспитывать его. Причем иногда в довольно резкой, требовательной форме. Черты непрошеного мессианства раздражают западную аудиторию. Здесь этого не любят. И не покупают…»
Ну как они могут оказаться героями одного текста. К тому же тут больше о Довлатове, нежели об Апдайке.
Но если нужно общее... Ах, да - оба окончили художественную школу – один в Лондоне, второй в Ленинграде, и неплохо рисовали.
Но есть и еще кое-что общее:
Вот что говорит соученик Апдайка по школе в Аптоне:
«Он изменил названия городов. Шиллингтон стал Аптоном, а Ридинг – Бруером. Он также описывал знакомых ему людей. Когда начали публиковать его книги, люди волновались, что он описал именно их. Люди из Новой Англии или из России не имели ни малейшего об этом понятия, думали, что все его герои вымышлены. Но люди-то в Ридинге знали, что о ком...»
«В Эстонии Довлатов — не герой. И не только потому, что его все знали, но и потому, что он всех знал. «Компромисс» в Таллине читают, как письмо Хлестакова в “Ревизоре”.
В Эстонии довлатовские персонажи носят имена не нарицательные, а собственные, причем, как мне объяснили, ничем не запятнанные. Все они, что бы ни понаписал Довлатов, люди порядочные. Один фотограф Жбанков получился достоверно: алкаш как алкаш, он и не спорил». Это еще раз Александр Генис.
Как-то странно получается. Пишу вроде бы об Апдайке, а все о Довлатове. Идея! Давайте, чтобы не умничать, я просто почитаю вам Апдайка. А Довлатова – ну, как-нибудь в следующий раз. Его, конечно, не читал еще только ленивый – о, господи, неужели это я и есть?!
