Интервью: Михаил Визель
Для начала – естественный вопрос: расскажите про себя – где вы учились, где работали, как вы дошли до такой идеи – издавать немецкую литературу в собственном издательстве?
Александр Филиппов-Чехов: Учился я на филфаке МГУ на кафедре зарубежной литературы. После второго курса у нас была практика в Библиотеке иностранной литературы. Там был научно-библиографический отдел, который потом переименовали в издательский. Меня туда отправили, я там проработал пару недель, покопался в этих пыльных карточках, понял, что мне там очень нравится, остался там работать и проработал 10 лет в этом самом научном отделе. Параллельно окончил МГУ, ну и как-то всё само одно за другое пошло. То есть никогда я не хотел делать собственное издательство – наоборот, я хотел чувствовать себя максимально комфортно, ни за что не отвечать и работать в каком-нибудь крупном издательстве.
Был у меня такой plan for life. Прямо по годам был расписан, что к 30 годам я должен устроиться в какое-нибудь крупное издательство и там что-нибудь такое делать. Но вышло так, что в 28 лет я как-то начал делать издательство сам. Причём изначально это должно было быть не книжное издательство, а журнал – типа альманаха. Он так же должен был называться libra. С отсылом к символистскому журналу «Весы». Это как раз и был окололитературный альманах, там публиковали тексты, исследовательские статьи и так далее. Вот. А немецкая литература – потому что я германист.
Трудно не догадаться.
Александр Филиппов-Чехов: Это логично, да. Но есть в этом и другой нюанс: в российской традиции очень часто редакторы и издатели не говорят на языке тех книг, которые они издают. И соответственно, они вынуждены полагаться на какие-то сторонние мнения, на мнение экспертов и переводчиков. А я, поскольку издаю немецкую литературу и сам с немецкого языка перевожу, могу сам все процессы отследить. Мне проще в этом смысле.
И с какого года libra существует?
Александр Филиппов-Чехов: Она существует с 2015 года, то есть сейчас уже шестой год.
«Шестой год» – это не то чтобы огромный срок, но всё-таки солидный. И сколько на данный момент в вашем портфеле изданий?
Александр Филиппов-Чехов: По-моему, 40. Мы начинали прям совсем с маленького количества – четыре книги в год. А сейчас мы вышли на показатель – это смешно, конечно, звучит, да, но, в общем, мы сейчас издаём книжку в месяц.
Это совсем не смешно – 12 книжек в год. А сколько вас работает? Когда вы говорите «мы», кого вы подразумеваете?
Александр Филиппов-Чехов: Себя. У меня есть верстальщик, с которым мы работаем по договору, то есть это нанятый человек. Вот, собственно, и всё. Если мне нужны какие-то дополнительные редакторы и корректоры, они просто нанимаются на стороне. Ну и некий пул переводчиков за эти годы сформировался, с кем мы обычно работаем.
Я просто не хочу говорить «я», потому что это, мне кажется, неловко.
Я спросил, потому что бывает «мы с товарищем», а бывает «мы с инвестором».
Александр Филиппов-Чехов: А, нет, у нас нет инвестора. Первые два года я вкладывал в издательство собственные средства и поэтому у нас были маленькие тиражи – 500 экземпляров.
А сейчас?
Александр Филиппов-Чехов: Сейчас мы вышли на 1000 и больше, что на самом деле для такого маленького издательства нормально. Но изначально-то не было никаких инвесторов. Первые два года, когда это издательство не приносило прибыли, я просто вкладывал свои деньги в него, потом действительно года через два мы вышли в ноль, а потом это всё само начало более-менее окупаться.
То есть сейчас издательство самоокупаемо?
Александр Филиппов-Чехов: Оно приносит некоторую прибыль.
Притом что в вашем портфеле нет больших бестселлеров, суперизвестных авторов. Какова вообще ваша издательская политика?
Александр Филиппов-Чехов: Мне часто задают этот вопрос. Да, у нас нет известных авторов. Притом что мне они все известны, и притом что в Германии это на самом деле авторы из школьной программы, по большому счёту. То есть мы ничего экстраординарного никогда не издавали. Есть пара книг, которые не столь известны в Германии, как другие, но, в принципе, наши авторы – это прям хрестоматийные немецкие авторы, которые просто по тем или иным причинам или не издавались в России вообще, или были изданы мало, или были изданы так и переведены так, что их мы видим или я вижу необходимость переиздать. Издательской программы у нас на самом деле нет. Когда я – ладно, буду говорить «я», — когда, в общем, я начинал, был некий список порядка 50 позиций, про которые за годы учёбы и работы в "Иностранке" я понял, что надо бы их сделать. Он на самом деле ещё не исчерпан, потому что всё время добавляются разные сторонние проекты, а проекты, которые хочу делать я, отодвигаются.
При этом ваша издательская политика отличается неким своеобразием, если не сказать «причудливостью».
Александр Филиппов-Чехов: В чём?
Я имею в виду, что вы, например, вопреки устоявшейся русской традиции упорно пишете «Георг Хайм» вместо «Георг Гейм», «Брэхьт» вместо «Брехт». По поводу чего, думаю, неоднократно получали, мягко говоря, недоумение от коллег, в том числе и германистов.
Александр Филиппов-Чехов: Получал, да.
Это сразу такая была ваша позиция? Как так получилось?
Александр Филиппов-Чехов: Позиция действительно была такая сразу. У этого есть очень короткая предыстория. Я очень рано понял, что я хочу делать. И классе в девятом где-то по телевизору услышал интервью Райт-Ковалёвой – я плохо помню подробности, но, в общем, она как раз там Гейне называла Хайне. И тогда мне это казалось неким маньеризмом, что ли, некой экстравагантностью. Притом что я лично к её переводам отношусь, скажем так, сложно, мне это с годами понравилось. Есть иллюзия, что это некое более близкое знакомство, что ли. Это первое. Второе – в этом есть некий жест, естественно. Может быть, экстравагантный, но это, в общем, действительно некое отделение нашей немецкой издательской программы от того, что было. То есть мы подчёркиваем, что мы как бы по-новому издаём это всё.
Революционный подход.
Александр Филиппов-Чехов: Может быть. Он на самом деле должен пугать, вызывать недоумение, злость и так далее. Но, мне кажется, это как бы некий водораздел. Пусть формальный. Третье – мы как-то делали огромную – по нашим меркам – серию книг про Рильке и Ворпсведе (Ворпсведская колония художников — основанное в 1889 г. сообщество художников, проживавших и работавших в посёлке Ворпсведе. – МВ), и там была книжка Герхарта Хауптманна (или Гауптмана в русской традиции). И, в общем, начитавшись всего этого по-немецки, я понял, что эта немецкая транскрипция, она важна. Не только применительно к поэзии, а просто применительно к духу Германии. Это некий миф о немецкой литературе. Ну согласитесь, Гёте или фон Гёте – это разные вещи.
Ну да, конечно.
Александр Филиппов-Чехов: Немецкой литературе не хватает некоего мифа вокруг неё. У нас о ней какое-то расплывчатое или нейтральное представление, а вот мне хочется знать, что Клейст – он на самом деле Кляйст, а ещё он «фон»… И уже становится интересней.
Но при такой вашей подчёркнутой германофилии llibra недавно расширилась на французскую сторону. Что это, расширение производства, захват новых рынков?
Александр Филиппов-Чехов: Совершенно верно, это оно самое, да. Кстати, мы сейчас готовим очень интересную книжку Зигфрида Унзельда – это многолетний руководитель немецкого издательства Suhrkamp. Это такой теоретик книгоиздания. Книга называется «Писатель и его издатель» — очаровательное название.
Унзельд как раз говорит: притом что лучшие книги, которые издавались и продолжают издаваться, нацелены на частного человека, на решение частных ментальных, моральных, этических проблем, тем не менее, работа любого издательства, при этом всём интересе к частному, основана на капиталистическом укладе. Без этого никуда, эта деловая часть издательского процесса неизбежна и на самом деле важна. Хороший издатель – это на самом деле в том числе финансово успешный издатель.
А почему именно французы? Это же всё равно что от разведения собак перейти к разведению кошек.
Александр Филиппов-Чехов: Совершенно верно. Я собачник, кстати. Ну так вот – почему бы нет?
А конкуренция? У нас есть прекрасные галломаны в лице Соrpus’a, в лице петербургской «Аркадии»…
Александр Филиппов-Чехов: Да, но всё-таки, повторюсь, libra при всей своей на самом деле классичности издаёт почему-то книжки, которые не привлекли внимания тех самых галломанов. Первой книжкой мы издали мемуары Бальтюса, хотя он француз очень условно…
Но писал-то по-французски.
Александр Филиппов-Чехов: Писал по-французски, да. Это очень успешная книжка у нас. Почему за последние 30 лет её никто не издал – загадка.
А вы можете, как сейчас выражаются, озвучить, что в ваших терминах значит «успешная книжка», даже «очень успешная книжка»?
Александр Филиппов-Чехов: Это не в моих терминах – это известный дистрибьютор Игорь Чулков, один из людей, которые в 90-х определяли книжную дистрибуцию в России, в такой ироничной манере сказал, что успех – это когда книжка хорошо продаётся, бестселлер – когда тираж продан, супербестселлер – когда ее переиздали.
Применительно к книге Бальтюса – ничего не вижу зазорного говорить о цифрах: тираж был 1000 экземпляров, она была издана 6 месяцев назад, из них осталась ровно половина.
Один из этих пятисот экземпляров у меня. Я её сам купил.
Александр Филиппов-Чехов: Прекрасно. У меня же?
Да. На «Нон/фикшне». Так удивился, увидев эту книгу, что купил.
Александр Филиппов-Чехов: Это показатель успешности! Кроме того, у нас – наверное, уже можно анонсировать — запущена в типографию книжка Жюльена Грина – это один из крупнейших французских авторов ХХ века. Это будет, по-моему, третья его книжка вообще по-русски. Мы заняли свою немецкую нишу, сейчас займём ещё и французскую.
Что касается немецких книжек libra, никто их до нас почему-то не издавал. Почему – не знаю.
Смею предположить, что к немецкой литературе нет такого интереса, как к немецкому автопрому.
Александр Филиппов-Чехов: Это правда.
Почему это произошло, на ваш взгляд, и что с этим делать?
Александр Филиппов-Чехов: Почему это произошло, понятно, на мой взгляд. Весь послевоенный период было какое-то отторжение и пренебрежение. Притом что немецкая литература после 1945 года действительно сильно изменилась, и она вся была антивоенная, это прямо литература руин, «часа ноль» и так далее, и так далее, и так далее – от Бёлля до «Группы 47». Это отторжение было очень долго, и боюсь, что издатели просто опасались издавать немецких авторов в том объёме, в котором могли бы. И мы, опять же, пытаемся показать (возвращаясь к журналу «Весы», кстати), что самое интересное в немецкой и немецкоязычной австрийской, швейцарской литературе произошло как раз в тот же самый Серебряный век, потому что у них тоже был Серебряный век.
Ну, это понятно – от Кафки до Гессе.
Александр Филиппов-Чехов: Да. У меня вообще очень простая мысль – что литература развивается везде одновременно. А у нас такое школьное представление, литературу делим на периоды: вот есть 45-й год и всё, что после. Всё, что после, – это 75 лет, там масса всего. А у нас вот Гёте – после Гёте сразу начался 1945 год. В общем глобальном представлении.
Ну как же? Все знают Кафку. И у нас до сих пор любят Стефана Цвейга.
Александр Филиппов-Чехов: Никто не понимает, в силу, может быть, недостаточного пиара, не вникает в то, что они оба вообще-то были гражданами Австро-Венгрии. У нас о немецкой литературе очень поверхностное представление. Взять того же Кафку, который, наверное, самый массовый сейчас, самый популярный и самый известный автор, но он у нас проходит по какой части? По еврейской, по немецкой, по австро-венгерской…
У кого как.
Александр Филиппов-Чехов: Для меня Кафка – это просто на самом деле писатель австро-венгерский. Но у меня, естественно, фокус сбит – у меня очень узкие градации.
Не будем сейчас вдаваться в тонкости литературоведения, делить на периоды и на идентичности. Поделитесь планами по завоеванию галактики – что дальше?
Александр Филиппов-Чехов: Лично я жду выхода структуралистского микроромана Петера Вайсса «Тень тела кучера», редкая штука. Во французской серии – не могу сказать, потому что ей занимаюсь не я лично, а другой человек – Алексей Воинов, очень известный переводчик. Но там немножко сложно – для нас это вхождение в другой мир, там надо знакомиться с издателями и так далее. Там есть план. Как я уже сказал, Жюльен Грин. Валери Ларбо, Маргерит Дюрас… Про французов больше ничего не буду говорить. Про немцев скажу, что у нас в издательстве есть несколько линий – поэтическая, драматическая, какие-то ещё. Поэтическая линия – будем продолжать издавать немецких экспрессионистов, в частности, Георга Хайма,
…который Георг Гейм.
Александр Филиппов-Чехов: Хайм. Пауля Целана продолжим, вот Алёша Прокопьев переводит, тоже будем издавать. Он его переводит и издаёт последовательно, прямо книжками. Скоро выйдет первая по-русски книга великого Кристиана Моргенштерна, комический цикл «Пальмстрём».
Но Целан же выходил, огромный том в «Ad Marginem».
Александр Филиппов-Чехов: У этого тома, подготовленного уважаемыми коллегами, есть небольшой недостаток: это всё-таки антология, а не корпус стихотворений. Действительно большая работа проведена, составлен большой сборник из разных книг Целана. Всё-таки мы как маленькое издательство можем себе позволить глубоко копаться, а большие конгломераты не могут себе просто этого позволить – у них другие задачи, масштабы и так далее. Мы можем долго сидеть над книжкой, издавать книжки по 80 страниц, что угодно.
Странно – вроде как должно быть наоборот. У больших издательств больше запас прочности – они могут себе позволить дольше, как вы выражаетесь, копаться с каждой книжкой, оплачивать работу редактора, переводчика. А как это у вас получается? Как вы выживаете, грубо говоря?
Александр Филиппов-Чехов: Мы выживаем сейчас неплохо. Я сейчас, пока вы произносили этот вопрос, подумал вот о чём: что, может быть, как раз преимущество маленьких издательств или наноиздательств, которым мы являемся, безусловно, с этими нашими 12 книжками в год, в том, что у нас есть наша публика – я прямо знаю этих людей лично. Их не так много, но мы тиражи соотносим с количеством подписчиков «ВКонтакте». Практически это прямая зависимость. У маленького издательства есть своя публика, она ему верна и так далее. У крупного издательства нет своей публики: люди, которые покупают книги крупного издательства, покупают просто книги, достаточно случайно. Никто не собирает книги крупного издательства. Книжку АСТ вы не выделите из, грубо говоря, ассортимента книжного магазина.
Они с этим сами пытаются бороться. Они выделили Corpus c очень очерченной аудиторией. Выделили «Редакцию Елены Шубиной».
Александр Филиппов-Чехов: Mного ли у «Редакции Елены Шубиной» постоянных читателей, которые покупают каждую её книгу? Думаю, что нет.
Нет, конечно, покупать каждую невозможно. Даже у неё одной слишком много.
Александр Филиппов-Чехов: Вот! А libra же не единственное маленькое издательство – есть Kolonna, Common Place, и так далее.
История «Колонны» чётко определена некоторыми внелитературными факторами.
Александр Филиппов-Чехов: Неправда, неправда. Последние годы – да, но до этого всё было гораздо интересней. В общем, мы выживаем за счёт того, что есть люди, которые нас любят. И я тешу себя надеждой, что я им предлагаю интересные книжки. Вот и всё.
