Александр Лепещенко. Как умирали кони

Хотите отправиться в трехдневное путешествие в Петербург Достоевского? У вас есть шанс! ГодЛитературы.РФ запустил конкурс короткого остросюжетного рассказа «Детектив Достоевский» с фантастическими призами. Отправить свой рассказ вы можете до 10 октября. Подробности – по ссылке.

Текст: Александр Лепещенко

«Побоговать бы ещё, порадоваться внучке, - говорил всем бережновским дед Крещевников, - она в газете будэ писать».

- И зачем он это говорил? - Марина с недоумением смотрела на истончённую луну, светившую в окно автобуса.

- Что ты себя притомляешь?

- Безруков, ты не знаешь деревенских… Попробуй теперь им втолкуй, что я не в газете работаю, - она встретилась с его смеющимися серыми глазами.

- Да, не в газете, а в издательстве… И что?

- Впрочем, ты прав. Скажу, что дед, по обыкновению, всё перепутал…

Истолчённая мгла просыпалась. Заснеживало, разгорался белый пожар. Безруков подумал, что тревожный пейзаж за окном автобуса будто бы подсмотрен питерским поэтом, написавшим:

• Зелен ветер на снежном плацу –
• ловит волк роковую овцу.

Тоска взяла Алёшу. Кругом холодеющая степь, которой конца и краю нет. Ей он совсем чужой. Что это за выбитое место? Отчего нет ему конца? Отчего тянет к нему давно?

Бережновские хаты вскоре появились, а ответы нет.

- Ну, все гляделки проглядел, вас высматривая! - лицо деда вылезло из воротника.

Крещевников светился, как лампада. Радость отражалась в сверкавших его глазах. Он расцеловал внучку и втиснул свою руку в Алёшину. Белая, усыпанная старческой гречкой рука, чрезвычайно крепко, почти до боли сжала широкую, открытую ладонь Безрукова. В сереньком картузе сухонький и крепкий старик походил то ли на обходчика железной дороги, то ли на кладбищенского сторожа.

Пока греблись домой, Крещевниковы поджигали друг друга вопросами:

- Ты всё такой же, диду?

- Не фарфоровый, не разобьёшь… А чтой-то ты, дивчинка, меня задоришь?

- Мой диду, - обращаясь к Безрукову, продолжала Марина, - за Сталинград медаль имеет… И, представь, родился второго февраля…

- Ты гляди, всё отчеканила, - приосанился старик.

- А я люблю о твоих подвигах рассказывать.

- Эх, теперь счастье лучше ратоборства!.. Я не так жил, не так.

- Знаю, диду, знаю… Потому и люблю тебя.

…Кромешная тьма окружала дом, деревья придвинулись к нему вплотную. Василий Степанович поднялся на крыльцо, отворил дверь, включил электричество - темнота зашевелилась. В доме пахло ладаном, хлебом и кожей. Огонь пощипывал поленья в печи. На круглом лоскутном половике лежал большой чёрный кот. Он мяукнул, вскочил и присоседился к Марине. Пока на плите шваркали котлеты, котище, словно поводырь, ходил с Крещевниковой из гостиной в кухню и обратно. Наконец сели, отужинали. Марина с Алёшей пошли в баню, а кот накрыл собою половик и некоторое время поглядывал на засыпавшего деда. Когда молодёжь вернулась, дом спал, стояла мировая тишина…

- Безруков, давай поженимся!.. – на Алёшу ласково глядели зовущие чёрные глаза.

- Давно пора, - его голова склонилась к её, пахнущей мятой, руке.

…Спустя полчаса или час он бережно укрыл её, ослабшую, одеялом, встал и пошёл в сени.

Он не зажёг свет, так и курил в темноте. Потом затушил сигарету и глянул в окно – ночь металась во дворе. Над деревьями, рассыпавшись, мерцали звёзды. Алёшу охватило ощущение полного одиночества - с глазу на глаз с зимой, садом и ночью… Неожиданно под окном мелькнул чёрный силуэт, дверь, скрипнув, распахнулась, и вошёл Крещевников.

- Собирайся! – Василий Степанович сказал так, будто встреча с Безруковым в столь поздний час была заранее условлена.

- Зачем?

- Скоро узнаешь, собирайся! Я пока фонарь найду…

В словах деда Алёша почувствовал нечто загадочное. Какая-то тайна вошла в эту зимнюю ночь в дом вместе с этим человеком. Надо было узнать эту тайну, и поэтому Алёша согласился.

Они вышли за околицу. Воздух был зеленоватым и струистым. Задувал свежак, поднимался снежный дым. Темнота пропиталась отсветами снега. Степь была какой-то слюдяной, – должно быть, от белого блеска луны…

- Лунный свет обманчив… Он блестит в звериной шерсти, и зверь кажется больше, чем на самом деле…

- Это вы к чему, Василий Степаныч?

- А вот к чему… Бирюк объявился, коней режет, - старик направил бедный свет фонаря вниз и стал разглядывать огромные волчьи следы.

- Когда же он объявился?

- С месяц, поди.

- Почему облаву не устроите?

- Бережновские боятся зверя… Когда он четвертого жеребя прикончил, всех страх обуял… Не волк это, Алёша, не волк…

- А кто ж?

- Лютобор - вот кто.

- Что за Лютобор? Что у вас происходит?

- Дух злобы пришёл к нам… Как сказывают, это проклятый или некрещёный человек, возможно, ведьмак принимает разные вещественные виды… Он может и других людей обращать в зверей… Ведь в старину ведьмаки целые свадебные поезда превращали в волков… Такому оборотню легко вернуть человеческий вид, если только надеть на него снятый с себя пояс и сказать: «Господи, прости!..»

- Смотрите, тут что-то есть! – Безрукову стало не по себе, он вздрогнул.

- Да это фермера Пожалостина конь... Кажется, исходит…

Алёша взял у старика фонарь, посветил – белый бок коня был рассечён, на нём запеклась рудая кровь. Несчастная животина ещё дышала. Крещевников опустился на колени, крепко сжал большим и указательным пальцем правой руки рану и, отплевывая в правую сторону, трижды повторил: «Дерн дерись, земля крепись, а ты, кровь, уймись».

- Кровью не истечёт, но ветеринар нужен, - дед надвинул на глаза серенький картуз и приподнялся.

- Вы знахарь?

- От прабабки передалось. Врачую молитвами, травами да заговорами.

- Марина ничего об этом не рассказывала.

- Да она и сама не знает - не ведает.

Василий Степанович повернулся к степи и, крестясь, зашептал:

- Плакун! Плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слёзы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмакам киевским… А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища… Замкни в яме преисподней… Будь моё слово при тебе крепко и твёрдо век веком. Аминь.

…Пока старик творил заговор от нечистой силы, Алёша решил осмотреть окрестности.

В прозрачном сумраке мигали рассерженные молнии. Воздух перед снежной бурей становился йодистым. По ледяной закраине Безруков спустился в низину и увидел волка. Он показался ему громадным. Зелёно-красным огнём сверкнули волчьи глаза, и зверь исчез… Алёша присмотрелся к следам: обычный волк не мог оставить такие чудовищные отметины. Коня изувечило другое существо.

В Борисовской балке, куда Безруков вскоре забрёл, тоже были эти странные следы. Там, где они кончались, отчётливо проглядывались «уазовские» протекторы. На дороге, ведущей к селу, они терялись… Своим открытием Алёша поделился с дедом.

- В Бережновке только у Пожалостина такая машина.

- Странно, Василий Степаныч. Вот это и странно.

- Знаешь, а он ведь как бирюк! Нелюдимый, очень сторожний с детства.

- Ну и что?

- Как что? Иван родителя ведь лишился… Однажды тот подстрелил волка, оставил ружьё в розвальнях и пошёл поднимать добычу. Взвалил себе на плечи убитого волка и направился к саням. Конь почуял запах зверя, испугался, рванул и понёс… Старший Пожалостин остался один. С собой у него не было даже ножа, ружьё осталось в розвальнях… По следам бережновские потом прочли, что вся волчья стая сошлась и окружила его… Нашли только кости…

- Отдохните!.. Только перетягиваете себе нервы, - Безруков заметил, что старик сильно устал и разволновался.

- Ладно, Алёша, ладно… Немного передохну, да пойдём домой…

В доме было людно. Кроме Крещевникова, Марины и Алёши, праздновать Меланью собрались дядя Андрей и соседка Маруся. Соседка была совершенно пересохшая, даже будто прозрачная от худобы, старуха. Но у неё был высокий, томительный голос. Маруся пела:

• Мэланька ходыла,
• Васылька просыла:
• - Васылько, татку,
• Возьмы мэнэ в хатку,
• Я жито не жала,
• Золоту кадыльныцю держала.
• Кадытэся, люды,
• Хлив вам будэ.
• От стола та до порога
• Щоб була дивка черноброва…

- Гарно спивае! Диду, а когда мы нашу черноброву замуж отдадим? - потянулся за графином со сливовой наливкой дядя Андрей.

- Пусть сама дивчинка кажет.

- И скажу, - Марина нахмурилась, но тотчас рассмеялась, - после старого Нового года я Безруковой стану…

…К ночи нанесло тумана. Дядя Андрей, румяный и расхристанный, как гоголевский староста, ни с того ни с сего предложил поколядовать. Соседка Маруся своим томительным голосом поддержала его. Взяли богатую кутью со сливками, миндалём, грецкими орехами и пошли по селу.

Собаки брехали, Маруся пела колядки – всем весело было. Остановились возле фундамента старой церкви, повспоминали-повздыхали, потом свернули к дому Пожалостина. Укрытый туманом дом был тёмным и молчаливо-грустным. Никто не отворил им, и старуха Маруся в сердцах кинула: «Нэ чуть и нэ чуть… кошара заходь и выходь».

Постояли, покурили, пошли спать.

Серым январским утром Бережновка гудела, как во время метели. В Борисовской балке были найдены зарезанными кобыла и жеребёнок. Народ, предводимый дядей Андреем, направился к дому фермера. С собою бережновские прихватили вилы и топоры, но капитан Сабитов преградил им дорогу. Участковый настороженно держал руку на кобуре. Он поспешно посадил Пожалостина в машину и увез в райцентр.

Больше убийства животных не повторялись. Всё поутихло. Сельчане зажили спокойно, лишь изредка вспоминая роковые события этой зимы…

***

Следствие долго выясняло бы мотивы загадочных преступлений, да благо помог журналист Безруков. «Во всех случаях увечения коней, - рассказывал он в своём репортаже, - раны носили необычный характер: это были узкие разрезы, рассекавшие кожу и мышцы, но не проникавшие во внутренности. Нож, которым делались разрезы, был особый. Полагаю, что такой нож, взятый злоумышленником у рыбаков, - единственный инструмент, с помощью которого можно было совершить эти убийства. Они не были ритуальными и всё-таки очень сильно подействовали на сельчан. Можно утверждать, что за всем этим стоял банкир Вульф, рассчитывавший скупить земельные паи бережновцев. Коснулся он, словно ангел нехороший, и судьбы Ивана Пожалостина. Это в банке Вульфа Пожалостин взял кредит, который не смог отдать, – волчьи проценты заели… Впоследствии, уже после самоубийства Пожалостина, открылось, что он не только всё тщательно обдумал, готовя себе верёвку (осталась записка), но, видимо, и молился - под одеждой у него нашли иконку».