Хотите отправиться в трехдневное путешествие в Петербург Достоевского? У вас есть шанс! ГодЛитературы.РФ запустил конкурс короткого остросюжетного рассказа «Детектив Достоевский» с фантастическими призами. Отправить свой рассказ вы можете до 10 октября. Подробности – по ссылке.
Текст: Сурайя Малтина
‒ Женя, ‒ кричал толстогубый белёсый мальчишка девяти лет, натягивая на ходу резиновые сапоги. - Ну возьми меня с собой, что тебе жалко, что ли?
‒ Дома сиди! ‒ отвечал ему высокий худощавый мужчина. Потягивая сигарету, он поправлял поводья и усаживался на рыжего коня.
Провожая взглядом дородный лошадиный зад, мальчик молча глотал слезы. Помедлив, он уселся на ступеньку давно некрашеного крыльца и стал ждать. А когда за деревянным штакетником замелькали загорелые лица соседских детей, Серёжа оживился. Гурьба мальчишек загалдела и отправилась на окраину деревни.
Загон для укрощения необъезженных жеребцов стоял вдали от жилых домов, поблизости с парком, где разводили стройных пятнистых оленей. Огороженный деревянными жердями загон напоминал цирковую арену, в центре которой стояла выгоревшая на солнце коновязь. Уже несколько часов к ней был привязан молодой вороной масти скакун.
Накануне Василий Шемякин договорился с сыном его покойного друга Николая Трезрина об услуге - объездить его жеребца по кличке Факел.
Прежде Евгений Трезрин не видел Факела, хотя ему не раз доводилось присматривать за лошадьми зажиточного Шемякина. Подъехав в назначенное время, укротитель огляделся: у загона уже толпился народ. В приподнятом настроении Шемякин вёл Евгения к скакуну, просил не усердствовать, не горячиться, если жеребец будет ерепениться.
Женя Трезрин не любил изворотливого и говорливого Шемякина, его не покидала мысль поскорей покончить со сделкой и отделаться от надоедливого старика.
Думает, если тятю знал, можно и поучать меня. Это он ещё не знает, что Ирка давно сохнет по мне, украду. Возненавидит старый. Как у пантоварки посреди ночи стоит, озирается, ручки теребит, ждёт.
‒ Ну, Женя, как тебе мой вороной? ‒ Шемякин заметно волновался, потирал ладони о карманы своего заношенного плаща, руки то и дело потели.
‒ Хорош, на мамкиного похож, ‒ отвечал Трезрин.
‒ Это да, помнится, шибко любила мать твоя того коня. Как звали?
‒ Агат.
Чертовски хорош, даже слишком хорош для этого старого чёрта. Не отличишь от мамкиного. На Агате бежала от тяти, а я ещё в утробе. Говорила бабке, не хотела больше нести.
‒ Обучи, Женя, а я его Ирке ко дню рождения. Ух, обрадуется.
‒ Сколько стои́т на привязи?
‒ Уж час четвёртый. Женя, только не бей плетью, слышишь. Никак не могу забыть дружка твоего нервенного, как он измывался над беспаловской лошадью, до сих пор перед глазами, как он её, та ведь храпела, пена у рта, не человек, а бес! ‒ старик все не отходил от Трезрина, вглядывался в глаза укротителя.
‒ Будя уже, папаша. Сейчас начну.
‒ Глаза только с виду спокойные. Боишься, животинка. Не обижу, ‒ Трезрин смотрел на коня, вспоминал, как мать гладила Агата.
Народ перестал переговариваться, наблюдал. Отвязав Факела, Трезрин прошёл несколько кругов по загону. Единым рывком взобрался он на скакуна, Факел ‒ на дыбы. Седок удержался. Сделав несколько шагов, скакун снова на дыбы, заржал. Трезрин удержался.
Спустя час дело было сделано. Старик пожимал Жене руки, благодарил.
‒ Приходи к нам сегодня, на стол накроем. Уважь.
Вечером Трезрин шёл к Шемяковым, по дороге встретился ему раскрасневшийся и запыхавшийся Серёжа.
‒ Женя, а я был там, у загона. Как же ты лихо его, а?! Научи меня, ну пожалуйста.
‒ Зачем тебе это? Скоро в город уедешь ‒ не до этого будет!
‒ А я в город не поеду, с тобой останусь.
‒ Такого мне сестра не спустит. Не придумывай!
‒ Ты к Шемяковым?
‒ Ага.
‒ Можно и мне с тобой?
‒ Ещё чего! Домой иди, сколько можно ещё по улицам бегать.
Мальчик послушался, Трезрин пошёл дальше.
Ира, наверное, заждалась. Давно упрашивала к её отцу прийти. Может, Факел ещё у них на скотном дворе, не увели. Спесивый, глаза умные.
В доме Шемяковых Трезрин был впервые: скромно обставленные комнаты с цветными занавесками. В просторной кухне ‒ стол с угощениями. Сидели хорошо: Василий Шемякин показывал своё ружьё, делился историями о том, как с отцом Жени ходили на охоту.
‒ Отменный был твой тятя охотник, завидовал я ему шибко. Спасибо тебе, Евгений, не забуду сегодняшнего, ‒ Шемякин был доволен собой и ещё одним не напрасно прожитым днём.
‒ Так и нечего благодарить, дядь Василий! Скоро же породнимся.
‒ Эт как породнимся? ‒ опешил Шемякин.
‒ Вот уже сколько времени Ирина просит меня к вам прийти, просить о браке. А сегодня такая возможность представилась.
‒ Быть того не может! А ну объяснись, Ирка? ‒ Шемякин подскочил с табурета, вцепился в руку дочери, начал трясти.
‒ Папа, всё правда. Люблю.
‒ Да что же ты, курва, удумала? Не позволю! Да ни в жизнь! Я к нему как к родному сыну, а он нож мне в спину! Не позволю!
Шемякин уже не сдерживался: кричал, растерянно искал, чем бы проучить непослушную дочь. Ирина схватила отцовский плащ и выбежала в сенцы.
Всё это время Трезрин наблюдал за происходящим и не шелохнулся:
‒ Так, значит, не уступите, дядь Василий? ‒ спросил полушёпотом Евгений.
‒ Не уступлю, и точка! Вот скажи, чего тебе от неё надо? Или на деньги мои позарился?
‒ Деньги мне ваши не нужны.
‒ А что же тогда?
‒ Отдайте Факела, ‒ снова тихо сказал Трезрин.
‒ Ах, вот оно что! Его я тоже не отдам. Ни того, ни другого!
‒ Думаете, что всё и сразу можно в своих руках удержать? А вот и нет, папаша! ‒ осклабился Трезрин.
‒ Я тебе покажу, как со мной так разговаривать! ‒ Шемякин схватил своим трясущимися руками за грудки Трезрина и тут же отпустил. Через мгновение старик был у сейфа, доставал ружьё.
‒ Застрелите? ‒ спокойно произнес Евгений.
‒ Застрелю! ‒ возопил Шемякин.
Услышав крик отца, в дом ворвалась Ирина, вцепилась в ружье. Шемякин отпихнул девушку в сторону, нацелил дуло в грудь Трезрина.
Холодная сталь точно обожгла нутро, всё покачнулось на минуту, замутило. Опомнившись, Трезрин выхватил ружьё у старика и ударил его прикладом в живот. Шемякин упал на пол, захрипел.
Оказавшись на улице, Евгений бросился к скотному двору. Факел стоял на привязи, размерено жевал овёс.
‒ Ещё здесь! ‒ обрадовался Трезрин. Не мешкая, Евгений отвязал коня, оседлал. Но, выезжая со двора, он увидел преграждающего ему путь Шемякина.
‒ Да что же ты делаешь, нахал! Не пущу! ‒ старик едва держался на ногах, но не унимался.
‒ Папаша, отойдите, не то выстрелю! ‒ Трезрин уже наготове держал ружье.
‒ Женя! ‒ закричала Ирина, ‒ оставь ты этого коня, не стреляй!
Девушка подбежала к Трезрину, попыталась забрать у того ружьё, но седок сопротивлялся. Прозвучал выстрел. Шемякин, издав протяжный стон, вытянулся на земле.
Помедлив минуту, Трезрин хлопнул сапогами по бокам Факела и выехал со шемякинского двора.
Поеду в лог, где раньше покос наш был, не сразу найдут. Серёжка вот только один. Что же теперь будет? А ты, Факел, как и Агат, как хорошо идёшь. Научил бы тебя аллюрам разным, да времени больше не будет. Сбегаю как последний трус. Эх, этот чёртов старик.
Была уже ночь, когда деревенские мужики вышли на поиски убийцы-конокрада. Серёжа, узнав о шемякинской смерти от соседских детей, решился в одиночку искать дядю. Он точно не знал, куда может пойти Женя. Сначала Серёжа прокрался к парку с оленями, там всю жизнь проработали родители Трезрина. Не найдя его там, он побежал в тот самый лог, куда отправился Евгений.
‒ Опередить, найти! Женя! Тебя ищут! ‒ кричал сколько было сил Серёжа. Мальчику было страшно пробираться через непроглядный лес, но мысль, что дядю поймают и посадят в тюрьму, ужасала его, и он шёл дальше.
Наконец, когда лес закончился, Сережа вышел к логу. В ста метрах от него, у дерева, он увидел очертания сидящего человека, рядом стоял тот самый вороной скакун, которого ещё утром объезжал его дядя.
‒ Женя, это ты? Тебя ищут, слышишь?
Ответа не последовало. Мальчик подошел ближе, казалось, человек у дерева слишком утомился с дороги и остановился на привал. Серёжа вгляделся в лицо мужчины: глаза смотрели на звёздное августовское небо, а рот точно у кукушонка был открыт. Сделав шаг назад, мальчик упал и заплакал.
