Хотите отправиться в трехдневное путешествие в Петербург Достоевского? У вас есть шанс! ГодЛитературы.РФ запустил конкурс короткого остросюжетного рассказа «Детектив Достоевский» с фантастическими призами. Отправить свой рассказ вы можете до 10 октября. Подробности – по ссылке.
Текст: Екатерина Данилова
«Нет, этого не может быть».
Единственная мысль, держащая Ости на этом свете. Кто и что могло ей помочь? Доказательство чего? Того, что этого никогда не было, или того, что это когда-нибудь случится?
«Не может быть».
Вдох-выдох. Идет по лужам. Потом под ногами будет трава, потом талые листья, потом снег. Но даже если все это тысячу раз наступит и пройдет, Ости не перестанет бояться.
«Не может…»
Ее же собственные шаги отдаются у нее в ушах глухим эхом, заглушая сердцебиение.
«То, что я здесь иду, означает, что у меня есть и сердце, и легкие. Если я здесь иду, значит, у меня есть цель, и ей меня не поймать…Кому, цели? Так это я догоняю ее или наоборот?»
Ости срывается на бег. Она пробегает мимо двух улыбающихся девушек, мимо мужчины в пальто, мимо женщины в красном шарфе и с собачонкой, мимо трассы и магазинов по другую сторону. Желая перебежать на дорогу пока еще горит зеленый, Ости бежит, не чувствуя ног.
Кто-то преграждает ей дорогу. Этот кто-то закутан в черный плащ и высок, так что посмотреть ему в лицо затруднительно для Ости. Но она с облегчением слышит голос, знакомый, как собственное имя.
- Ости? Ты?
- Салли! Я! Ты чего здесь?
- У меня к тебе тот же вопрос, юная леди.
Ости прячет глаза и молчит. Салли, наоборот, поднимает их к небу и о чем-то задумывается. Кажется, ему хочется сказать что-то еще, даже очень, но вот как это сделать, он пока не знает. Салли любит говорить сразу четко и ясно, он терпеть не может, когда переспрашивают, и вообще не терпит расспросов. Вопросы окружающих часто вводят его в некоторое замешательство. Вот как сейчас.
Салли набирает в рот побольше воздуха, готовясь что-то сказать, Ости с нетерпением ждёт, затаив дыхание, оглядывая Салли с головы до ног. Все его тело скрыто черной мантией так, что даже лба почти не видно, только ярко блестят на мрачном фоне холодные голубые глаза.
«Не удивительно, что я его испугалась», — хихикнула Ости про себя, скорее нервно, чем если бы ей это действительно казалось забавным.
«Просто, если вдуматься, это совсем не весело. Совсем не то…»
- Время траура прошло, Салли. Нельзя вечно ходить в этом.
Едва подчеркнуто, совсем слегка, просто, чтоб он понял.
«Ему не помешает временами спускаться с небес на землю»
Салли никак не отреагировал, во всяком случае, лицом. Оно осталось серой маской на черном фоне, но он все же произнес:
- Я сам решу, когда и что делать.
- Ну разумеется, — отчеканила Ости, чрезвычайно довольная собой.
Салли категоричен, как всегда. Но не только потому, что он сам такой, что это его качество, не потому что так хочет, а главным образом, потому, что считает своим долгом быть таким. Особенно, когда дело касается Дасти.
- Прошел целый год. Дасти этого не хотел бы.
- Мы уже никогда не узнаем, чего бы ему хотелось.
- Тем более.
У Салли обостренное чувство вины и долга, и, хотя они и побуждают к действию, никакие действия не вернут им Дасти. Ости раздраженно бросает это в лицо брату и ожидает реакции на, как ей кажется, жестокую правду. Она хочет заметить какую-нибудь перемену в его лице, что-нибудь необычное, но вместо этого получает вопрос:
- Ты помнишь, как это случилось?
Ости бьет озноб. Тут не скажешь «нет». Он ведь хочет, чтобы она мучилась, как он, даже хуже, чтобы она страдала, и, наверное, однажды, успокаивая его, сказала бы: «Салли, ты не виноват, это все я».
«Глупый, глупый братец. За что Небеса сделали тебя старшим над нами троими. Не для того ли, чтобы мы вдвоем вечно не знали, кто из нас виноват?»
Но ведь они никого не убивали. Это сделала река: банальная, предсказуемая и мелководная.
«Но чья идея была: пойти на реку?»
«Да, он хочет, чтобы эта мысль мне под кожу забралась, чтобы я ему в лицо это сказала; он думает, ему станет легче. Глупый, глупый братец Салли; Боже, неужели он совсем ничего не понимает…»
- Салли, если я это тебе скажу, больно будет тебе одному. Я смирилась.
Салли задумывается, облизывает губы, и вдруг, «о, черт!», улыбается. Ости смотрит на него против своей воли.
- Тебе в последнее время ничего странного не мерещится?
Ости отшатывается. Вопрос застал ее врасплох. Признаться — значит снова увидеть эту улыбку. Ее хочется срезать с его лица, но вместо этого она сама срезает тебя под корень, точно ты какой-нибудь колосок.
- А с чего ты взял, что мне что-то должно мерещиться? Это ты у нас ходишь такой весь загадочный уже год в этой мантии, будто волшебник какой или, еще хуже, полный дурак; не знаю, может, это дает тебе какой-то вкус к жизни, может, без этого ты не пережил бы этот год, но черт, даже пятилетний Дасти был умнее, да; но клянусь, я тебя не осуждаю, ведь это он полез в воду, ведь это я сказала ему туда не ходить, а он пошел, по своей воле пошел, но я того не видела, иначе бы он не утонул; глупый ты человек, глупый и оттого жестокий: ко мне жестокий, к матери жестокий, к живым жестокий; а Дасти жалеешь, думаешь, что ему, мертвому, есть дело до твоей мантии, до нашей бедной матери, до тебя, до меня, да пойми же ты, он умер!
Салли стоял и спокойно смотрел на нее своими глазами льдинками. Лицо его ничего не выражало.
- Это лучше признания. Я услышал все, что хотел.
Он развернулся и пошел прочь. Сзади он смотрелся бесполым безвозрастным существом, только походка выдавала в нем ее брата. Ости захотелось заплакать, закричать, сделать что угодно, чтобы он обернулся.
- Почему? Почему ты винишь меня, Салли? Ты ведь там тоже был! Мы все там были! Не я одна не заметила, что он тонет!
Салли обернулся. На губах его играла улыбка.
- Конечно, ты права. Я должен тебе верить, ведь ты моя единоутробная сестра, самый близкий мне человек; потому что ты плакала на похоронах, потому что я тебя старше всего на несколько минут. Еще, наверное, потому что ты больше всех о нем заботилась; мать всегда хотела, чтобы рядом с ним кто-то был. Ты помнишь, как он выглядел, Ости? Светловолосый, кучерявый, скуластый, голубоглазый…Весь в отца! Он казался просто ангелочком. Мать души в нем не чаяла с того момента, как впервые увидела. С этого дня ты не отходила от него, а если и отходила, то мать кричала на тебя, срывая голос.
Ты его ненавидела, Ости. Я тебя насквозь вижу.
Молчание. Ости стоит, уперев руки в бока.
«Что он хочет от меня услышать?»
- Я не желала ему смерти. Я просто хотела, чтобы он исчез. Распался на составляющие его молекулы. Чтобы я проснулась однажды утром и все было как раньше. Ты, я и мама. Только мы втроем.
- Он не умел плавать и в первый раз в жизни вообще видел реку, но ты разрешила ему поплавать. Ты позволила ему умереть. Он был таким маленьким, Ости. Совсем невинное существо…
- Если бы Богу была угодна его жизнь, он бы его спас.
- Если бы Бог не желал его жизни, он бы не родился.
-Тогда Богу, как и всем вокруг, только до него и было дело.
«Глупый Салливен решил поиграть в героя. У него ничего нет на меня, кроме этого срезающего взгляда, но, опять же, глупец, мы ведь двойняшки…»
- То, что я его ненавидела, тебе ничего не даст. Никто тебе не поверит. Даже я сама не верю, — Ости рассмеялась, — ведь я так любила Дасти, я всегда о нем заботилась, пока ты гонял с мальчишками по дворам. Пока ты был далеко, я была рядом с ним. Если бы я хотела его смерти, давно бы задушила подушкой.
- Да, но тогда мать сразу бы все поняла. А сейчас она жалеет тебя, заботиться о тебе…
-…И поминутно кричит на тебя. Мы поменялись ролями. Наслаждайся моей.
Кулаки Салли сжались, правда, совсем на мгновение. В глазах блеснуло что-то. Ости криво усмехнулась. Салли никогда ее не ударит, она это знала; у него другие способы воздействия на людей.
«Усмешкой, его же оружием».
- Ости, хочешь знать, почему тебе мерещится всякое?
«Ну вот, опять. Да какая ему разница? Он выглядит намного более нездоровым. В его черепной коробке ни одной разумной мысли, одна лишь глупая жажда справедливости. Как будто он знает, что это такое».
- Потому, Ости, что я каждый день молю Бога забрать виновного. Каждый день, и начал еще задолго до того, как понял, что это ты. Ости, знаешь почему я ношу эту мантию? Потому что мне забавно видеть, как ты отшатываешься, кривишься, морщишься и дергаешься; тебе ли не знать, на кого я похож!
Салли смеется. Громко.
«Все-то ты знаешь»
Мир плывет. Ости думает, что, может быть, это слезы, но нет, конечно нет. Мир плывет просто так (может, он устал?); расплывается, растекается, чтобы она больше не видела ни улицу, ни брата, чтобы ВСЁ обратилось в НИЧТО. Она хватается за стену какого-то здания и пытается сфокусироваться на чем-нибудь, схватиться за соломинку. Но нет, смех Салливена буквально прорезает пространство, становится все громче и громче и наконец переламывает ее пополам. Ости сгибается; тяжело дыша, хватается за больную голову. Мир как будто дал трещину и теперь она растет, и Салли увеличивается вместе с ней.
«Салли?»
Вот он, здесь, все еще трясется от смеха.
«Смотрит на меня льдинками и ухмыляется угольками льда».
Ветер ерошит ей волосы. Ости трясет головой, отгоняя видение.
В руках у Салли что-то поблескивает.
Коса.
