Владимир Сорокин: «Я избаловал читателя»

Текст: ГодЛитературы.РФ

В Высшей школе экономики регулярно проходят «Литературные среды на Старой Басманной», в ходе которых студенты, выпускники и преподаватели магистерской программы «Литературное мастерство» общаются с известными современными писателями и поэтами. «Литературные среды» уже посещали Линор Горалик, Оксана Васякина, Мария Степанова, Сергей Гандлевский, Алексей Иванов, Леонид Юзефович, Алексей Поляринов и многие-многие другие. А 20 октября поговорить с будущими писателями пришел Владимир Сорокин, в последние годы нечасто радующий своих поклонников публичными выступлениями. Обсуждали новый роман Сорокина «Доктор Гарин» — но, конечно, не только его. Встречу привычно вела Майя Кучерская, академический руководитель литературной магистратуры ВШЭ. На портале «Многобукв: все о creative writing» уже опубликован репортаж, который написал Алексей Тапуть. «В аудитории было не протолкнуться, длинные ряды парт заняты, стульями заставили даже входную дверь. Тем не менее все два часа, что длилась встреча, тишина стояла оглушительная — ни перешептываний, ни клацанья клавиатур, только неторопливая, вдумчивая речь писателя и вопросы модератора», — так Алексей описывает царившую на встрече атмосферу.

Мы же пересказываем главное из того, чем Владимир Сорокин успел поделиться с читателями.

О том, какая сцена из «Доктора Гарина» пришла в голову писателю первой

Сперва возник образ доктора на титановых ногах. Но еще раньше появилась «интонация книги, музыкальный фон» — именно они тащили за собой остальные составляющие романа. Оказалось также, что есть у героя «Доктора Гарина» и свой литературный предок: «Я хотел узнать, что делал бы доктор Живаго в XXI веке. Зачем? Из любопытства».

О главном герое

«Для меня Гарин бегущий герой. Он бежит от этого мира, но волей-неволей делает много хорошего людям. Видимо, это и есть образ современного героя. Он может быть и мизантропом, хотя Гарин не мизантроп. В нём есть некая современная амбивалентность. Человек с тяжелым выражением лица, матерящийся, но продолжающий совершать добрые дела».

О сходстве «Доктора Гарина» с «Метелью», у которых один на двоих главный герой

«Метель» ­— это безнадёжная русская зимняя повесть, «Гарин» же вывалился из русской литературы конца XIX века. «Метель» предельно литературна, «Гарин» — приключенческий роман с литературными вставками». «Я перечитал «Метель» и думал, связывать их с «Гариным» или нет. Та же история, что и с моей «Ледяной трилогией». Я написал первую часть и не закончил, по-прежнему чувствовал эту тему. Здесь тоже, вернулась сама тема».

О самоповторах

Самоповторов Сорокин не боится: «Кого повторять, если не себя. Были писатели, которые всю жизнь одну книгу писали. Но я избаловал читателя».

О жизни вне литературы

Владимир Георгиевич, по собственному признанию, кроме литературы, «ничего не умеет». Иногда, однако, практикует живопись и даже написал недавно 40 образов Достоевского. «Хотел даже устроить выставку, но не вышло из-за пандемии. Почему Достоевский? Потому что он всегда меня раздражал и возбуждал — не мог до конца прочесть ни один его роман. У Достоевского есть тайный коготь, и он умеет царапать сердце».

Сорокин также уверен, что литература – сильнейший наркотик, и молчание писателей — всегда вынужденное.

Об остутствии желания учить других писательскму мастерству

«Я пишущее литературное тело. Говорить об этом долго – невозможно. Говорить о любимых текстах других писателей – какой в этом смысл? Вот преподавать русский язык иностранцам можно (Сорокин два года преподавал в Токио русский язык и литературу японским детям. - Прим. ГЛ), но о чём я могу рассказать вам, я не знаю. Я не хочу даром получать деньги».

О синдроме самозванца

После написания романа на него иногда действительно накатывает паника, но это все «психосоматика», которую нужно преодолеть. «Книга – это тихая и спокойная вещь, её можно открыть и закрыть по желанию. Она не агрессивна, это даже не картинка. В том, что ты записал свои фантазии, нет самозванства. Самозванство – это политика и СМИ».

По мнению Сорокина, Россия – до сих пор литературоцентричная страна, и это, «как туман», мешает увидеть реальность. Своим последним романом писатель как раз хотел немного рассеять этот туман, «чтобы не задыхаться от литературщины жизни».

О своих писательских привычках

«Я стараюсь работать каждый день, с завтрака до ланча, 2-3 часа, кроме воскресенья. Когда не можете придумать — не старайтесь взять тему силой. Подождите, сюжет сам придёт. Письмо рутинная, тяжелая работа». Зарождение идей Сорокин сравнил с подвешиванием дичи в чулане, чтобы та немного разложилась. Все идеи Владимир Георгиевич записывает и дает им таким образом повисеть, но иногда идеи приходят как шаровая молния: «Я не планировал «Голубое сало», но как-то утром, под Берлином, я завтракал, и окно выходило в лес. Напротив росли сосна и ель. И вдруг белка как-то фантастически перепрыгнула с ели на сосну — и я поймал интонацию начала романа. С «Днем опричника» случилось примерно то же самое. Я хотел подшутить над своей собакой, левреткой. Кинул на снег огромную берцовую кость с мясом, и собака вдруг начала вокруг кости танцевать — зловеще так и восторженно. Я увидел опричника, и пошло».

Об отличиях романа от рассказа

Сорокин считает их разными формами бытования литературы: «это как кит и арабский скакун». В рассказе важна динамика, важно, о чем он; в нем нужно быть сконцентрированным, как в беге на короткие дистанции. Роман же вполне может быть ни о чем — ведь это целый мир, который ты создаешь.

О различии мастерства художника и мастерства писателя

Это абсолютно разные процессы: «Живопись физиологична, а писатель — часть письменного стола. Поэтому и к живописи возвращаюсь, не хочу застывать за столом».

Любимый супергерой

Джеймс Бонд. «В нем есть что-то завораживающее. Это нельзя объяснить».

Любимая книга

Любимой книги нет, но есть любимые авторы: Рабле, Толстой, Джойс, Кафка, Хармс, Шаламов.

Любимые фильмы

«Бегущий по лезвию», «Ночной портье», «Ронин», «Властелин колец» («но не роман», - уточнил Владимир Георгиевич).

Полную запись встречи можно посмотреть здесь.