Почему нам нравится определенная музыка?

Текст: ГодЛитературы.РФ

Когнитивный нейробиолог, психолог, профессор Университета Макгилла в Монреале, когда-то преподававший и в Стэнфорде — Дэниел Левитин вдобавок еще и музыкант. Что делает его едва ли не идеальным автором для такой книги, как "На музыке": по-научному строгой, но совсем не сухой.

В этой книге Левитин исследует связь между музыкой — тем, как мы ее сочиняем, исполняем и слушаем, тем, что нам в ней нравится, — и человеческим мозгом. И в итоге прихожит к выводу, что музыка — не какая-то эволюционная случайность, а фундаментальное свойство нашего вида. Наш мозг и музыка эволюционировали вместе: так что музыка может многое рассказать нам о мозге, мозг — о музыке, а книга Левитина — о нас самих. В том числе о том, почему нам нравится одна музыка и нестерпимо противна другая.

На музыке: Наука о человеческой одержимости звуком / Дэниел Левитин; Пер. с англ. А. Поповой — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. — 433 с.

Что я люблю. Почему нам нравится определенная музыка?

Вы просыпаетесь от глубокого сна и открываете глаза. Темно. Где-то вдалеке по-прежнему слышны ритмичные удары. Вы протираете глаза, но не видите ни форм, ни очертаний. Время идет, но как быстро? Прошло полчаса? Час? Затем вы различаете другой звук, уже вполне узнаваемый — аморфный, движущийся, качающийся, с быстрым ритмом, и этот ритм ощущается где-то в ступнях. Звуки возникают и исчезают без всякого объяснения. Постепенно нарастая и угасая, они сплетаются, они — поток без отчетливого начала и конца. Эти знакомые звуки успокаивают, вы их уже знаете. Вы слушаете и слушаете и смутно представляете, что будет дальше, и дальше идет именно то, что вы ожидали, даже когда звуки возникают где-то вдалеке и путаются друг с другом, как будто вы слышите их под водой.

Внутри утробы плод, окруженный околоплодными водами, уже воспринимает звуки. Он слышит сердцебиение матери, которое то ускоряется, то замедляется. А еще, как недавно открыла Александра Ламонт из Университета Кила в Англии, плод слышит музыку. Через год после рождения дети узнают и предпочитают музыку, которую слышали, находясь в материнской утробе. Слуховая система плода полноценно функционирует уже через 20 недель после зачатия. В эксперименте Ламонт матери на последних трех месяцах беременности постоянно включали своим детям одно и то же музыкальное произведение. Конечно, помимо этого младенцы слышали — сквозь фильтр околоплодных вод в утробе — все звуки из повседневной жизни мамы, в том числе и другую музыку, разговоры и шумы окружающего пространства. Но для каждого ребенка подобрали одну конкретную музыкальную композицию, которую он должен был слышать регулярно. Среди выбранных произведений были классические (Моцарт, Вивальди), популярные хиты (Five, Backstreet Boys), регги (UB40, Кен Бут) и этническая музыка (Spirits of Nature). По условиям эксперимента, после рождения малыша матерям не разрешалось ставить ему эту песню. Затем через год Ламонт включила детям то, что они слышали в утробе, и другое, аналогичное по стилю и темпу произведение. Например, ребенку, который до рождения слушал песню “Many Rivers to Cross” («Переплыть много рек») группы UB40, включали эту же песню и еще “Stop Loving You” («Разлюбить тебя») регги-исполнителя Фредди Макгрегора. Затем Ламонт определяла, какую песню предпочитают дети.

Как узнать, который из двух слуховых стимулов больше нравится ребенку, еще не умеющему разговаривать? Большинство исследователей маленьких детей пользуются методом, известным как процедура условного поворота головы, разработанным Робертом Фанцем в 1960-х годах и усовершенствованным Джоном Коломбо, Энн Фернальд, ныне покойным Петером Юшчиком и их коллегами. В лаборатории устанавливают две колонки, а ребенка помещают (обычно на коленях у матери) между ними. Когда ребенок смотрит на одну колонку, в ней начинает проигрываться музыка или какой-то звук, а когда он смотрит на вторую, в ней воспроизводят другую музыку или звук. Ребенок быстро понимает, что может контролировать, что именно сейчас зазвучит, просто поворачивая голову к нужной колонке. Экспериментаторы внимательно следят за тем, чтобы уравновесить стимулы по месторасположению: половину времени эксперимента один стимул звучит из одной колонки, а другую половину — из второй. Когда Ламонт проделала этот эксперимент с детьми, то обнаружила, что они, как правило, дольше смотрят на колонку, воспроизводящую музыку, которую они слышали в утробе матери, чем на ту, в которой звучит новая музыка. Такое поведение подтверждает гипотезу, что музыка, которую они слышали в пренатальный период, им нравится больше. Контрольная группа годовалых детей, не слышавших музыки до рождения, не выказала предпочтений, подтвердив тем самым, что в музыке как таковой нет ничего, что могло бы повлиять на результаты. Кроме того, Ламонт обнаружила, что при прочих равных условиях маленький ребенок предпочитает быструю веселую музыку более медленной.

Эти открытия противоречат давнему представлению о детской амнезии, то есть о том, что у нас не сохраняется никаких достоверных воспоминаний о пережитом до пяти лет. Многие люди утверждают, будто помнят что-то из раннего детства начиная примерно с двух или трех лет, но трудно сказать, воспоминания ли это о подлинном событии или о чьем-то рассказе о нем, услышанном позднее. Мозг маленького ребенка не до конца развит, функциональная специализация не завершена, связи между нейронами продолжают формироваться. Ум ребенка старается усвоить максимум информации, и как можно быстрее. Обычно в понимании, сознании и памяти ребенка остаются большие пробелы, потому что он еще не научился отличать важные события от неважных или кодировать переживания в виде какой-то системы. Таким образом, он легко поддается внушению и может невольно сохранять услышанные истории как непосредственно пережитые события. И тем не менее в случае с музыкой в памяти кодируются даже пренатальные впечатления, доступные до развития речи или явного осознания собственной памяти.

Несколько лет назад в газетах и утренних ток-шоу обсуждалось исследование, авторы которого утверждали, что люди становятся умнее, если слушают Моцарта по 10 минут в день (явление назвали «эффектом Моцарта»). В частности, было заявлено, что музыка может улучшить работу мозга при решении задач на пространственное мышление, которые предлагались испытуемым сразу после сеанса прослушивания (и которые, как решили журналисты, требовали также математических способностей). Американские конгрессмены стали принимать резолюции, а губернатор Джорджии даже выделил средства на покупку компакт-диска с музыкой Моцарта каждому новорожденному в штате. Большинство ученых оказались в неудобном положении. Хотя интуитивно мы верим, что музыка может улучшить когнитивные способности, и всем нам хотелось бы, чтобы школьные программы по музыке лучше финансировались, в самом исследовании «эффекта Моцарта» было много недостатков с точки зрения научной доказательности. Исследование подтверждало некоторые верные факты неверным путем. Лично я нашел весь этот шум-гам довольно оскорбительным, так как люди стали думать, будто музыка недостойна изучения сама по себе, а только в качестве средства решения других, «более важных» задач. Подумайте, как абсурдно это прозвучало бы, если б мы утверждали то же самое, например, о математике. Если б я заявил, что изучение математики помогает в развитии музыкальных способностей, разве стали бы политики вкладывать средства в ее развитие? Музыка часто была «бедным родственником» в программах государственных школ и первым кандидатом на сокращение, когда возникали проблемы с финансированием. Люди часто оправдывают необходимость ее изучения с точки зрения побочных выгод, вместо того чтобы позволить ей существовать как самостоятельному предмету.

Проблема эксперимента под лозунгом «от музыки становятся умнее» оказалась проста: контроль был неадекватным, а крошечное различие в способности к пространственному мышлению между двумя группами испытуемых, согласно исследованию Билла Томпсона, Глена Шелленберга и др., как оказалось, сыграло роль при выборе контрольного задания. Слушать музыку, конечно, лучше, чем сидеть в комнате и ничего не делать. Но если испытуемым в контрольном задании давали любую умственную стимуляцию — прослушивание аудиокниги, чтение и т. д., — то оказывалось, что у музыки перед ней нет никаких преимуществ. Еще одна проблема этого исследования заключалась в том, что экспериментаторы не предложили никакого правдоподобного объяснения, почему гипотеза должна работать. Действительно, каким именно образом прослушивание музыки может улучшить пространственное мышление?

Гленн Шелленберг указал на важность различия между краткосрочным и долгосрочным воздействием музыки. «Эффект Моцарта» — это частный случай краткосрочного воздействия, но другие исследования выявили долгосрочное. Прослушивание музыки усиливает или изменяет определенные сети нейронов, включая плотность дендритных связей в первичной слуховой коре. Гарвардский нейробиолог Готфрид Шлауг показал, что передняя часть мозолистого тела — массы волокон, соединяющих два полушария головного мозга, — значительно больше у музыкантов, чем у немузыкантов, а особенно она велика у тех, кто рано начал заниматься музыкой. Это подтверждает представление о том, что музыкальные операции становятся двусторонними в процессе обучения, поскольку музыканты координируют и задействуют нейроны как в левом, так и в правом полушарии.

В ряде исследований в мозжечке были обнаружены микроструктурные изменения после приобретения двигательных навыков, необходимых для игры на музыкальных инструментах, в том числе увеличение количества и плотности синапсов. Шлауг обнаружил, что у музыкантов, как правило, более крупный мозжечок, чем у немузыкантов, а также более высокая концентрация серого вещества. Серое вещество — совокупность клеточных тел, дендритов и аксонов, которые обрабатывают информацию локально, в то время как белое вещество — длинные отростки, передающие информацию.

Гипотеза о том, что такие структурные изменения в мозге приводят к улучшению способностей в областях, отличных от музыки, не была доказана, однако исследования подтвердили, что прослушивание музыки и музыкальная терапия помогают людям преодолеть широкий спектр психологических и физических проблем.

Но вернемся все-таки к более плодотворному направлению исследований, связанному с музыкальными вкусами. Результаты Александры Ламонт имеют важное значение, так как показывают, что еще до рождения, а затем в первый год жизни ребенка его мозг способен хранить воспоминания и извлекать их в течение длительных периодов. С более практической точки зрения эти результаты говорят, что окружающая среда, даже когда плод защищен от нее утробой и околоплодными водами, может влиять на развитие ребенка и формирование его предпочтений. Таким образом, мы сеем семена музыкальных пристрастий еще до рождения наших детей, но в этой истории должно быть что-то еще, иначе им бы просто нравилась та же музыка, что и их родителям, или та, что играет на занятиях для будущих мам. Музыка, которую мы слышим, находясь в утробе, влияет на музыкальные предпочтения, но мы не можем утверждать, что она их определяет. Есть же длительный период усвоения культуры, в течение которого ребенок впитывает музыку, характерную для общества, где он родился. Несколько лет назад появились сообщения, что, прежде чем привыкнуть к музыкальной культуре своих родителей, все младенцы, независимо от их национальности и расы, предпочитают западную музыку любой другой. Эти открытия не подтверждены, зато обнаружено, что младенцы также предпочитают консонанс диссонансу. Понятие о диссонансе формируется у человека позже, и люди различаются в том, насколько сильный диссонанс они могут вытерпеть.