Разрушение нерушимого

Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»

Давно не было такой пасмурной и безнадежной зимы, как 30 лет назад в декабря 1991 года. Пустота, тревога и безнадежность. Чаще всего в те дни звучали слова «распад», «катастрофа», «кризис». Их произносили и высоколобые властители дум, и печальники за народ, и заезжие иностранцы. И еще одно – «выживание». Не жизнь, а именно выживание. А когда человек загнан в такой угол – ему не до рефлексий. А самоназванием эпохи надолго – лет на двадцать – стало замечательно емкое слово «бардак». О прощании заговорили позже. Литературный жанр, в котором мы все оказались в то время – антиутопия, неуютная, шершавая, не лучшим образом написанная. И, конечно, без счастливого конца.

Август 1991 года многие воспринимали как великое историческое событие. С пафосом, без которого не выжить. Но он быстро выветрился – к первым заморозкам.

21 ноября покончила с собой поэтесса Юлия Друнина, фронтовичка, которую принято было считать оптимисткой. Ее последние строки можно считать прологом к декабрьским событиям:

• Как летит под откос Россия,
• Не хочу, не могу смотреть!

Простой и искренний вопль в болоте – так это случилось.

«Не хочу!» - этот возглас потом повторится еще не раз.

А эпиграфом к этой драме можно поставить строки Тимура Кибирова из поэмы со знаменательным названием «Сквозь прощальные слезы»: «Господь! Прости Советскому Союзу!» Это 1987 год, если не раньше. Но настроение подходящее.

Слишком зябко стало и безнадежно. И новость о том, как в Беловежской пуще три президента подписали приговор Советскому Союзу, прошла тише, чем это можно ожидать с исторической дистанции. Общество поначалу оказалось равнодушным к распаду. Нужно было отдышаться – и ощущение трагизма, и ностальгия придут несколько позже. Тем более, что информационные агентства не без лукавства преподнесли новость с акцентом на новое межгосударственное образование – СНГ, Содружество Независимых Государств, в которое первоначально вошли три страны, но приглашались все желающие. Тут должна была блеснуть мысль: вот она, достойная замена Советскому Союзу с поднадоевшим Горбачевым, с долгами и разоблачениями последних лет… Может быть, так и нужно – всё стряхнуть в два счёта? Многое удивлялись, а почему столица нового Союза вроде бы переносится в Минск? А сегодня вспоминать про СНГ смешно и грустно. Пространство русского языка с тех пор только сужалось.

Некоторые утешались иллюзией, что уж наша-то замечательная республика, выйдя из Союза, станет новой Швейцарией – маленькой или огромной. Эти надежды разбились быстро, но отзвуки их звучали еще не один месяц.

Помню, как удивительно было смотреть в то время среди ночи на почетный караул у Мавзолея. Он стоял и сменялся по-прежнему – круглые сутки. И куранты били, как положено. Удивительно! Это продержалось до 1993 года. Впрочем, это, кажется, из другой пьесы. Помните? «Да, братец, испортились главные часы в государстве. Молчат кремлевские куранты». Бывало и так – по крайней мере, у драматурга Николая Погодина. Но и в 1991-м казалось, что прочного в наших краях мало и спасаться придётся поодиночке.

В кругах «творческой интеллигенции» – и в России, и в других союзных республиках – многим казалось, что «Народолюбие» вышло из моды. Казалось, что можно будет обустроить маленький элитарный рай для своих – и одичание масс не повредит нашим «фарфоровым домикам». Это результат поздней перестройки с ее модой на отрицание всего советского. Настоящий праздник непослушания.

Народнические святыни в те годы высмеивали не менее усердно, чем товарища Брежнева. С холодным презрением, высокомерно. Одна из иллюзий того времени – демократия без демократизма. Наши «властители дум» стали гораздо меньшими социалистами, чем немцы или даже американцы. И не случайно тогда всплыла идея о необходимости русского (украинского, латышского и т.п.) Пиночета. О том, что они – актеры погорелого театра, эти мечтатели не думали. Жаль. Хотя, конечно, и тридцать лет назад, и нынче есть те, для кого Советский Союз (даже горбачевский) – это империя зла, а его распад – благо, даже подвиг. Но таких всегда было меньшинство, даже в литературном цеху.

Какие-то строки, комментирующие распад, появились позже. Реквиемы по СССР и личные признания:

• Не хочу, не могу, не смирился
• И в душе все границы сотру,
• Я в Советском Союзе родился
• И в Советском Союзе умру! –

Это самый популярный у читателей, но не у критиков, поэт Эдуард Асадов.

Уже в 1993-м стали известны стихи Бориса Примерова:

• Боже, который Советской державе
• Дал процвести в дивной силе и славе,
• Боже, спасавший Советы от бед,
• Боже, венчавший их громом побед.
• Боже, помилуй нас в смутные дни,
• Боже, Советскую власть нам верни!

Такой возглас должен был появиться, иначе – несправедливо было бы, ведь так думали миллионы людей.

Несколько томов посвятил этой теме Александр Проханов, прощавшийся с империей. Приведу одну цитату:

• И вот стою в палате Грановитой.
• Здесь что ни гость, то мой заклятый враг.
• Пирует демонов разнузданная свита,
• Как скатерть, постелив мой красный флаг.
• 
  
• Повсюду клювы, спутанные гривы.
• Здесь каждый адской серою пропах.
• Вот самка, гузку выставив игриво,
• К самцу когтистой лапкой лезет в пах.
• 
  
• Там жабы квакают какой-то тост победный.
• Их кожа скользкая синей, чем купорос.
• Там кровосос от наслажденья бледный.
• Там клювами целуются взасос.
• 
  
• Там две змеи сплелись в совокупленьи,
• Там извергает семя нетопырь,
• Могильный червь разносит запах тленья,
• Кровавой пеной хлюпает упырь.
• 
  
• Они на флаг плюют, кидают корки,
• Им вытирают чресла и носы.
• И флаг дымит от сатанинских оргий,
• Лишен былого света и красы.
• 
  
• Я прислонился к фреске золоченой.
• Я долго ждал, когда погаснут свечи.
• Когда замрут блудливые ручонки
• И в мертвом сне угомонится нечисть.
• 
  
• Застыл в объятьях устрицы кузнечик.
• Упырь во сне кричал и хохотал,
• Вонзив в клопа свой острый наконечник.
• Тогда мой пистолет загрохотал.
• 
  
• Я разбивал их черепа и клювы.
• Их мозг летел, как мерзкие фонтаны.
• Мне их прыжки и корчи были любы.
• И я стрелял в них точно, непрестанно.
• 
  
• Когда клубки лягушек и тритонов,
• Комки химер и жужелиц ужасных
• Лежали ниц, не издавая стонов,
• Я отряхнул от них мой флаг прекрасный.
• 
  
• Я целовал его священный шелк.
• Я обмотал его вкруг тела, под рубахой.
• И на меня Дух Божий снизошел.
• Я вышел из Кремля, не зная страха.
• 
  
• Я флаг сберег. Он жив, мой флаг священный.
• Он в моем сердце верящем полощет.
• Я знаю, будет день благословенный,
• Когда я вместе с ним приду на площадь.

Тогдашний оппонент Проханова – Евгений Евтушенко – после распада Союза ушел из политики (а в конце 1980-х был активен!) и стал, в большей степени, жить в США, чем в Новой России, в которой не захотел «при Логовазе быть певцом». Он – продолжая миссию летописца своего времени – откликнулся на событие в 1992 году – своим «Прощанием с красным флагом»:

• Прощай, наш красный флаг...
• Ты не принёс нам благ.
• Ты с кровью, и тебя
• мы с кровью отдираем.
• Вот почему сейчас
• не выдрать слёз из глаз
• так зверски по зрачкам
• хлестнул ты алым краем.
• …Лежит наш красный флаг
• в Измайлове врастяг.
• За доллары его
• толкают наудачу.
• Я зимнего не брал.
• Не штурмовал рейхстаг.
• Я - не из "коммуняк".
• Но глажу флаг и плачу...

В истории литературы Евтушенко все-таки скорее останется стихами, в которых не отделял себя от коммунистов. Примеров – тьма, цитировать можно долго: «Я коммунист по совести своей», «И если б коммунистом не был я, то в эту ночь я стал бы коммунистом», «Считайте меня коммунистом!» — вся жизнь моя скажет вам», «Чтобы пуля достала до сердца - Надо прежде пробить партбилет» и так далее…

Но для смутного 1992-го шершавые строки про красный флаг, быть может, подходят лучше, чем его лучшие стихи 1950 – 60-х. В декабре 1991-го понижение в классе последовало для всех нас – даже для тех, кто самому себе в этом никогда не признается.

А что сказать тридцать немушкетерских лет спустя? Мы стали гораздо беднее, потеряв большую страну. Содружество и другие все еще не показали себя с лучшей стороны. Снявши голову, по волосам не плачут, но и от ностальгии ещё никто не умирал.

Может быть, и нас ждет что-то подобное? В финале истории всегда необходим просвет, даже в самые темные и короткие декабрьские дни.