Текст: Игорь Вирабов/РГ
Казалось бы: икону сняли тридцать лет назад. Из "кремлевского мечтателя" Ленин превратился в "тельца", злодея и примитивного авантюриста. Надо ли пытаться в наши дни осмыслить в реалиях нового времени феномен человека, идеи которого вздыбили весь ХХ век, - если гораздо проще - превратить его в комикс и карикатуру, а то и вычеркнуть из мировой истории? Лев Данилкин, автор книги "Ленин. Пантократор солнечных пылинок" - "неканонической" биографии вождя Октябрьской революции, первого председателя Совнаркома, строителя иного, невиданного прежде мира, уверен: вычеркнуть как раз не получится.
Лев, в своей книге вы задавали вопрос: кто он, Ленин - Дон Кихот, король Лир, мифический герой Эдип, сын своего отца, дитя симбирской сказки?
Лев Данилкин: Универсального кода к Ленину нет - а главное - он не нужен за пределами книги. В жизни важно, какая сторона Ленина актуальнее "здесь и сейчас", для конкретного положения дел. Я не сомневаюсь, что сейчас, с учетом противоречий, свойственных конкретно сегодняшней России, это прежде всего тот Ленин, который автор "Государства и революции". Книги, которая противоречит официальному культу государства - и потому обладает острейшей политической актуальностью.
Все-таки "мировой большевизм победит мировую буржуазию"? А что за странная история с "политическим завещанием" Ленина? Вокруг его болезни и последних лет жизни - сплошные загадки. Теперь вдруг выясняется, что и относящиеся к его "завещанию" последние письма - к съезду, к Сталину, Троцкому - непонятно кем написаны. Жена Ленина, Надежда Константиновна, все время будто бы в тени - но при этом играла свою таинственную роль. И вы, говоря о ленинском "завещании", назвали Крупскую "самым интересным человеком в этой густонаселенной эпопее". С чего бы это?
Лев Данилкин: Она была, как оказалось, абсолютно самостоятельной политической фигурой - и она даже больше, чем Ленин, подходит для биографий в жанре "ролевая модель". Умная, самостийная, опасная, упрямая, не всегда счастливая, прогрессивная, художественно талантливая женщина. Я хорошо представляю себе альтернативную историю России, где роль коллективного Ленина после 1924 играют Преображенский, Сокольников, Бухарин, Троцкий, Каменев, Фрунзе - и обязательно она.
Но этого не случилось. Вас волнует "феноменальная, невообразимая разница между проектом, который пытался реализовать Ленин, и тем миром, где мы очутились". Но в вашей книге читаю: уже к трагическому 1924 году "Ленин и ленинизм были не нужны новой элите". Уже тогда "что-то пошло не так". Только начали выстраивать новую власть - чтоб без сословных, буржуйских элит - и сразу же столкнулись: "наш аппарат такая мерзость, что чинить его невозможно". Что это за элита, откуда, почему?
Лев Данилкин: Это для Ленина, для Троцкого, для Луначарского 17-м годом ничего не закончилось, и Октябрь был только началом, и НЭП был маневром. Но среди победителей в Гражданской войне возник слой тех, кто с энтузиазмом пользовался благами относительной стабильности, кто намерен был снизить темп революции и зафиксировать удобный статус-кво. Эти "красные мещане" раздражали непримиримых, и характерно в этом смысле известное письмо к Ленину начала 1920-х - от красного командира рабочего Власова: про то, что жены всей этой новой партэлиты живут во дворцах и особняках, ездят на дачи, в разные "Архангельские" и "Тарасовки", "в трехаршинных, с перьями райских птиц, шляпах". Ну, то есть, что большевистская номеклатура наслаждается потреблением - и, по сути, происходит восстановление сословного общества.
И Ленин, разумеется, тоже все это замечал и вычислял: отсюда, собственно, еще при нем начавшиеся чистки - чтобы партия не превращалась в касту, которой все дозволено; отсюда и попытка демонтировать, по сути, ЧК в 1922-м.
Идея справедливости - вечная мечта человечества. Но красные пришли - и справедливость стала красной: белое вычеркнули. Потом красные же добровольно решили вернуться к белой справедливости - и красное вычеркнули. Все-таки, какого цвета справедливость, какого цвета правильное мироустройство?
Лев Данилкин: Это какая-то чересчур широкая тема, слишком космического масштаба. Я бы, воспользовавшись методикой Ленина, переспросил: справедливость - для кого? Ради чего? Справедливость - какая именно: экономическая, сексуальная, климатическая, культурная?
В любом случае, я не знаю, как насчет всего человечества, мне проще судить про то, что здесь. Я не думаю, что "красные добровольно решили вернуться к белой справедливости": процесс перехвата власти у партии контрэлитами занял несколько десятилетий, он сопровождался конфликтами.
Я полагаю, что живу в обществе, объективно устроенном как сословное, и что представления о справедливости у разных статусных групп разные и драматически несовпадающие. Эту конкуренцию представлений о справедливости надо бы "модерировать" - мир, в котором все делается "само", заведомо не может быть справедливым. Потому что когда "само" - то сильный лупит слабого. К счастью или к несчастью, время от времени в обществе возникают разные идеи, которые инфицируют людей и дают им энергию заниматься улучшением мира.
Чувствую себя ренегатом Каутским, но все же напомню про цвет - красная, белая или какая справеливость?
Лев Данилкин: Мне самому больше по душе "красная" версия, но вообще-то идеальное справедливое государство - не красное и не белое. Кстати, и Ленина раздражали лозунги про то, что "царству рабочих и крестьян не будет конца". Потому что диктатура пролетариата - только временная мера, а смысл революции - не в репрессиях и мести, а в построении общества, в котором государство не нужно, в котором нет классов и сословий. Государство есть машина несправедливости. Но поскольку в современной России - культ государства, эта формулировка пока квалифицируется как еретическая.
Тут нет противоречия? Ну хорошо, Ленин мечтал создать условия, в которых люди не нуждаются ни в каких государствах. Но первое, чем занялся после прихода к власти - изо всех сил собирал и укреплял разваленное государство. На страну свалилось же все сразу: санкции, необходимость импортозамещения, модернизации и научно-технического прорыва. Сто лет прошло - а все знакомые для нас проблемы. Этот опыт молодой советской власти нам ничем сегодня не полезен?
Лев Данилкин: Выдающийся социолог Георгий Дерлугьян хорошо сформулировал: "у большевиков была великая "военная тайна" - харизматическая бюрократия, соединившая силу государства с идеей прогресса и преодоления старого мира". При размышлениях о потенциальной пользе опыта такого рода я б сфокусировался на "прогрессе" и преодолении старого мира. Возможно, обратил бы внимание на то, что в составе ингредиентов отсутствует упоминание консерватизма и светлой идеи возвращения к 1913 году и всяческой "России-которую-мы-потеряли".
Для вас история российская и советская - это две разные, как принято считать сегодня, истории?
Лев Данилкин: Нет, история одна, но смена власти произошла, так что это два разных государства. Конечно, и там, и там дважды два четыре. И там, и там искусство Микеланджело, Репина и Чайковского ценится дорого - при этом у каждого свои представления о своей миссии и происхождении. Но то, что история общая, дает много нюансов. Например, РФ строит свою идентификацию на избирательном "наследовании" - не всего "советского", а, условно, 9 Мая и 12 апреля. Интересен период транзита власти, перехода власти от элит к контрэлитам, от партии к спецслужбам, и если всматриваться, видно, что процесс смещения баланса начался очень давно, со второй половины 1960-х.
Не странно, что французы сохранили в Париже площадь и станцию метро, названные в честь Сталинградской битвы - и имя Сталина, не самое "политкорректное", не режет им слух? Да и поют спокойно "Марсельезу" как национальный гимн - не думая, что этим славят парижских коммунаров, врагов буржуазии. К чему я клоню? У нас Центральный музей Ленина с огромными фондами, бесплатный когда-то для всех посетителей, стал частью Исторического музея. Имя Ленина убрали - теперь это Музей 1812 года. Ленинские Горки стараются все чаще продвигать, как "Усадьбу Горки", памятник усадебной культуры, которым до революции владела достойная женщина, супруга градоначальника (!) и вдова солидного промышленника (!). То, что здесь жил Ленин, потихоньку отползает на второй план. И даже Ленинский мемориал в Ульяновске, как поговаривают, станет Музеем СССР. Лишь бы не было имени Ленина.
И это только на поверхности - чтоб только память наша стала такой: здесь помню - здесь не помню. Вычищая прошлое (свое!), мы станем чище? Архистерильнее? Умнее? Авторитетнее? Приблизимся к истине? Вопрос простой: зачем нам ликвидировать музеи Ленина, вычеркивать его из истории и делать героем комиксов, придурковатым "тельцом"?
Лев Данилкин: Как зачем? Это для идеологически нейтрального государства революция - символический капитал, от которого нелепо отказываться и который можно использовать как преимущество. Но РФ - государство идеологически ярко окрашенное, контрреволюционное, прямая наследница Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля, она будет избавляться от "капитала" такого рода. Какие музеи, вы что? Колчак оставил бы музеи Ленина?
Многие вам могут возразить на это, скажем, так: вы видите портрет современной РФ в контексте вашей книги - а вспомните хотя бы памятник окончанию гражданской войны, открытый не так давно в Севастополе. Там запечатлены два реальных брата, белый и красный, как равные сыновья своей Родины, Российской Федерации. Может быть, вы имеете в виду отношение к истории не столько государства, сколько разных общественных слоев, элит или сословий?
Лев Данилкин: Любая власть так или иначе стремится к монополии на историю - так же, как на легитимное насилие. Для любого государства нет никакой "объективной истории", есть конструируемый исторический нарратив, который оно должно контролировать - и маргинализовать альтернативные точки зрения на "болезненные" исторические события.
Единственная проблема - в том, что конкретные музеи можно закрыть, памятники снести, биографии и сочинения запретить, но сам механизм генерации еретических идей никуда не денется, "лениных" рождают не историки, а объективные обстоятельства.
Вы как-то признались, что работа над книгой о Ленине серьезно изменила вас. А книги о Гагарине не повлияли? О первом космонавте вы писали дважды. Наверное, не просто так.
Лев Данилкин: Может, это связано с отсутствием "стержня", может, с плохой памятью, сейчас уже без разницы, но в смысле картины мира, которая у меня в голове, я вообще не похож на себя самого 30-, 20-, 10-, да и 5-летней давности. И, мне кажется, когда картина мира постоянно корректируется - это не так уж и плохо. И то, что ты себя несколько раз в жизни заново можешь так пересобирать, "идентичность конструировать" - это тоже скорее не беда. Это все-таки признак, что ты не рехнулся от ощущения собственной значимости.
В общем, я не вижу никакого другого повода тратить годы на изучение жизни какого-то другого, чужого мне человека - входить в обстоятельства его частной жизни, прикидывать, почему он поступал так, а не иначе, что он скрыл тут и почему показал там, - кроме как надеяться, что эта жизнь даст тебе новый ключ к реальности, новую картину мира. Так произошло у меня с Прохановым, с Гагариным, с Лениным, можно сказать, с математиком Фоменко, про которого я так и не придумал пока адекватный способ рассказать его историю. Тут, конечно, всегда страшно промахнуться - годами своей жизни рискуешь.
И все-таки, к Гагарину вы вернулись аж через десять лет.
Лев Данилкин: Что до Гагарина, то его история - это история про диалектику отношений между человеком и государством. И если у рассказчика меняются представления о государстве - а рассказчик второй книги о Гагарине уже хорошенько начитался Ленина - то и сама история Гагарина предстает для него малость в другом свете. Не то что я угрожаю сейчас написать третью книжку, но с Гагариным, я знаю, и это не конец: когда-нибудь же просочится подоплека его гибели - и выяснится точно, договаривался ли СССР о чем-нибудь про Луну с Америкой или нет. Я знаю, что это еретическая версия, но я как раз всегда ценил разного рода еретиков, людей, которые распорядились своей жизнью не так, как им было "предписано".
Сейчас вы занялись книгой об Ирине Антоновой, легендарном директоре Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Каково ей там, в ряду других ваших героев?
Лев Данилкин: Ирина Александровна Антонова была прежде всего искусствовед, а это герметичное профессиональное сообщество, и там крайне скептически воспринимают посторонних - особенно когда те выдают себя за "тоже знатоков". Это было бы крайне самонадеянно с моей стороны - отвечать, "каково ей там". Но она была из "рожденных революцией", поэтому на соседство с Лениным у нее, видимо, не было бы аллергии.
Вообще, это будет книжка про совсем другой мир, и я опять, как когда-то с "красно-коричневыми", потом с космосом и с марксизмом, умудрился влезть на абсолютно чужую территорию, очень серьезно охраняемую - Ватикан такой. Но, пожалуй, раз уж мы начали с большевиков, а съехали на Антонову, то вот уж кто, среди прочего, представлял "харизматическую бюрократию", - она, конечно, тоже часть этой самой советской "военной тайны". И если бы Антонова не была уникальной, здесь был бы коммунизм в хорошем смысле - а государство правда отмерло бы, само, за ненадобностью.
Источник: rg.ru
