Текст: Дмитрий Шеваров
Отец Льва Мея был ранен в Бородинском сражении и умер, когда сын едва достиг восьми лет. Случилось это по пути на юг, в Одессу, куда семья давно мечтала переселиться. В долгой дороге отец рассказывал сыну о войне с французами, успев передать ему понятия о чести, доблести и самопожертвовании ради Отечества.
Внезапная, будто от пули, смерть отца стала первым потрясением для мальчика. В одночасье он остался нищим сиротой. У матери, не помнившей себя от горя, какие-то подонки украли все сбережения, приготовленные для обустройства на новом месте.
Спустя годы Лев Мей принял вызов, брошенный ему подлостью и низостью. Нет, он не пошел, как отец, в армию, а стал русским поэтом, добрым гением. Голос Льва Мея и сегодня слышится в романсах на его стихи, в изумительном переводе «Слова о полку Игореве», в знаменитых операх «Псковитянка» и «Царская невеста» Римского-Корсакова, в литературной основе которых – драмы Льва Мея.
Битвы, подобной Бородинской, в его жизни не случилось, но все дни поэта стали сражением с меркантильностью и нравственной черствостью современников.
Лишь в отрочестве судьба улыбнулась ему и он оказался в Царскосельском лицее – том самом, пушкинском! В числе старших воспитанников Лев Мей получил шпагу. Воображая себя рыцарем, юноша бесконечно любовался на нее, а прощаясь с Лицеем, посвятил шпаге вдохновенные стихи.
- Прости же, подруга, души не волнуй
- Своей полосой серебристой –
- Скорей наголо! И святой поцелуй
- Прими твоего лицеиста...
Когда прочитал эти строки, мне вдруг представилось, что шпага поэта сохранилась. Каким счастьем было бы взяться за ее холодный медный эфес!
Я тут же написал письмо Светлане Васильевне Павловой – виднейшему специалисту по истории Царскосельского лицея. Вот что она мне ответила: «Да, шпагами лицеисты гордились, шпагам посвящали стихи. До 1917 года в музее «Лицеана» хранились шпаги однокурсников Пушкина – Вольховского и Кюхельбекера, но это были не лицейские шпаги. Шпага Вольховского – его генеральская шпага, шпага Кюхельбекера осталась от его недолгой службы в Министерстве иностранных дел. Они были переданы в дар учебному заведению их потомками. Но они не сохранились. Во время Февральской революции все оружие было из Лицея изъято. В настоящее время никаких шпаг в Музее-Лицее нет...»
Вот что еще рассказала Светлана Васильевна о Мее-лицеисте: «Учился Мей прекрасно, но окончил учебное заведение, как Пушкин, с чином 10 класса. Хорошие успехи в учении не позволили ему занять место среди первых учеников, так как для этого требовалось еще и отличное поведение, а с этими у Мея были проблемы. Однокурсники вспоминали, что в каждой шалости в Лицее или вне его Мей был непременно если не зачинщиком, то одним из главных участников…»
Как и Пушкин, Мей не умел проказничать тайком и, конечно, часто бывал наказан. Но вот причуды судьбы – через десять лет после окончания Лицея поэта назначают инспектором 2-й Московской гимназии. Мей выводит на чистую воду взяточников, требует от гувернеров ласкового отношения к воспитанникам, не позволяет барчукам из богатых семей помыкать мальчиками из семей бедняков. Конечно, поэт наживает врагов и должность инспектора его вынуждают оставить.
Вообще никакая служба ему не дается. За переводы Льву Мею (а он блестяще владел пятью языками) платят намного меньше, чем коллегам. Его драматические произведения запрещаются цензурой. Пытается создать свой журнал – ему со всех сторон чинят препятствия. Деньги, которые он берет в долг, выманивают мошенники. Кредиторы грозятся упечь поэта в тюрьму.
Получив в какой-нибудь редакции грошовый гонорар, он не доносит его до дома – то раздает на улице нищим, то встречает на лестнице соседа, у которого больны дети, и отдает все деньги им, а замерзающей в холодной квартире жене объясняет: «Мы еще молоды и можем перенести временное лишение...» Получив место инспектора в Одесской гимназии, Лев Александрович отправляет в Одессу вещи, но не находит средств на дорогу, и его увольняют за то, что он вовремя не прибыл. Мей просит помощи у Литературного фонда для издания своих стихотворений – ему отказывают. Петербург смеется над ним. По столице ходит шутка: «Увидеть Мея во сне – к банкротству».
В отчаянии за финансовые дела поэта берется его жена, и происходит чудо: созданный Софьей Мей журнал «Модный магазин» имеет успех, и супруги рассчитываются с долгами. Жить бы теперь да жить. Но здоровье Льва Александровича подорвано годами нужды, и он умирает сорокалетним от пневмонии.
Через полвека серебристый отсвет шпаги Льва Мея блеснет в Серебряном веке, когда о забытом поэте вспомнит Александр Блок и выпишет в свой дневник несколько его стихотворений.
- Прощание лицеиста со шпагою
- Прости, моя шпага, подруга моя,
- Теперь ты всего мне дороже;
- С тобой обручился за песнию я,
- За песней расстанемся тоже.
- Тебя не в купели, дитя, я крестил -
- В разгульной и пламенной жжёнке,
- И сам я тебе восприемником был,
- Моя нареченная жёнка!
- Мы жили согласно, и знаешь сполна
- Ты все лицеиста проказы
- Тебе изменял я для карт, для вина,
- А ты не сердилась ни разу.
- Тебе я неверен был; часто до слез,
- До слез мне завидно бывало,
- Когда моя шпага, твой медный эфес
- Атласная ручка ласкала.
- Ты помнишь, где были с тобой мы?
- Молчи!
- Та тайна меж нами осталась.
- Зачем знать другим, как кипели Аи,
- Как Саша со мной целовалась?
- Ты помнишь - довольно! Да что, не таи,
- Мы оба с тобою краснели,
- Ты, шпага, от жжёнки, а я от любви,
- Мгновенья летели, летели...
- Прости же, подруга, души не волнуй
- Своей полосой серебристой -
- Скорей наголо! И святой поцелуй
- Прими твоего лицеиста.
- Сумерки
- Оттепель... Поле чернеет;
- Кровля на церкви обмокла;
- Так вот и веет и веет -
- Пахнет весною сквозь стекла.
- С каждою новой ложбинкой
- Водополь всё прибывает,
- И ограненною льдинкой
- Вешняя звездочка тает.
- Тени в углах шевельнулись,
- Темные, сонные тени
- Вдоль по стенам потянулись,
- На пол ложатся от лени...
- 22 марта 1858
Оригинальный материал: rg.ru
