Интервью: Михаил Визель
Каким образом ваши пути пересеклись?
Борис Кузнецов: Изначально я историк. Защитил кандидатскую по древней истории России. Даже утвердил докторскую, но потом всё пошло не так в стране, и я начал эволюционировать. Из истории – в сторону Большой Российской энциклопедии и российской Академии образования. Потом книгоиздание взяло верх, и я полностью ушёл в него в 1999 году. В «Росмэн» переместился в 2000 году. Сначала был заведующим редакции, потом директором по проектам, и с 2009 года я директор издательства. Но в компании «Росмэн», президентом которой является Михаил Маркоткин, сейчас уже далеко не только издательство. Это очень крупный бизнес игрушек, лицензионный бизнес. Когда-то были ещё несколько бизнесов, которые ушли в сторону — журнальный, канцелярские товары и товары для творчества. Всё вокруг детства и детских товаров.
Я читал интервью Маркоткина, из них получается, что в 90-е годы издательский мир в России был таким Диким Западом, по которому бегали стада бизонов. Можно было издать книги про Самоделкина 500-тысячным тиражом, можно было издать Григория Остера 150-тысячным тиражом, можно было издать «Гарри Поттера» 1,5-миллионным тиражом. Сейчас это воспринимается как легенды про Буффало Билла. В какой момент тиражи упали от сотен тысяч до десятков и просто тысяч? И как издательство «Росмэн» приспособилось к этой новой ситуации?
Борис Кузнецов: На моих глазах, с начала 2000-х годов, происходила эволюция тиражей. Но уже в начале 2000-х годов не было той ситуации, когда можно было схватить Остера и «Карандаша и Самоделкина» и издавать их стотысячными тиражами. Что касается «Гарри Поттера», это вообще отдельная история. Он был не похож ни на что в то время, и таких проектов ни в России, ни за рубежом не будет. Саму историю вводили, когда я только пришел в издательство. А вот к выпуску седьмой части уже имел непосредственное отношение. Она была выпущена единовременным тиражом два миллиона экземпляров. Бóльших единовременных тиражей в постсоветском книгоиздании не было! Однако рядом с «Гарри Поттером» были книги с тиражами в десятки тысяч. Сейчас тиражи в десятки тысяч — это уже единичное явление. Сейчас стандартный тираж, если говорить о коммерческом издании, около 3–4 тысяч. В детском книгоиздании может быть чуть повыше, 5–6 тысяч.
Если десятки тысяч тиража — это единичное явление, то, может быть, вы их перечислите?
Борис Кузнецов: Как ни странно, это издания, не относящиеся к художественной литературе. Развивающие пособия для дошкольников, особенно к сезону, раскраски, наклейки и внеклассное чтение.
То есть классика?
Борис Кузнецов: Да, это та классика, которую задают читать на лето и за которой родители идут со списками на тетрадных листочках, где по номерам написано, где Зощенко, где Драгунский.
Неужели всё ещё листы в клеточку? не распечатки, не сообщения из классного чата?
Борис Кузнецов: Ну, я, может быть, утрирую. Но в Новосибирске или Барнауле, где я в последний раз был, я видел именно то, что мамы с листочками ходят по полкам и сверяют.
Узкое место современного российского книгоиздания —дистрибуция. Любая чудесная книжка расходится малыми тиражами, потому что она распространяется в Москве и Петербурге. Как вы в «Росмэне» эту проблему решаете?
Борис Кузнецов: В отрыве от всей страны мы решить эту проблему не можем. У нас максимально широкая дистрибуция, насколько это возможно. Но, к сожалению, так получается, что книжные магазины вообще покрывают страну очень неравномерно и очень плохо. Есть масса городов с населением меньше 100 тысяч, где регулярных книжных магазинов попросту нет. И количество их сокращается, сокращается, сокращается. Но и полка стандартного книжного магазина не резиновая. К сожалению, за последние 7–8 лет качество персонала книжных магазинов, как бы так сказать, чтобы не обидеть, снизилось. Люди, которые работают с книгой, меньше её знают, не очень ей интересуются и не стремятся работать со своим ассортиментом, что-то менять. К сожалению, чудовищная косность в книжных магазинах иногда превращает их в места антипропаганды книги. Есть книжные магазины, в которые заходишь и понимаешь, уже на входе: да, в принципе, книга умерла. В таком виде она действительно уже умерла. И это тоже большая проблема книжной розницы.
В таком случае естественный вопрос: что делать?
Борис Кузнецов: Я думаю, неизбежно, что на маркетплейсы перенесется 40–50% оборота.
Маркетплейсы – это, попросту говоря, интернет-супермаркеты?
Борис Кузнецов: Маркетплейс — это определенный принцип, он не берёт у тебя в собственность товар. Он фактически является площадкой, которая предоставляет услуги по продаже твоего товара.
Схема «Али-Экспресса»!
Борис Кузнецов: Ты сам выставляешь товар, сам назначаешь ему цену. А потом начинаются нюансы – ты распределяешь по складам и потом платишь комиссию за продажу. Фактически это гибкая замена той самой скидки, которую мы даём при отгрузке в традиционные каналы.
Итак, всё надо переносить на маркетплейсы.
Борис Кузнецов: Есть ещё возможности. Дело в том, что книга – продукт очень текучий и очень гибкий. Хорошо встраивается в разные каналы сбыта. Мы по себе с детской книгой понимаем, насколько хорошо книга встраивается в детские товары. Даже, не поверите, в детские обувные магазины.
Отчего же не поверю? «Кот в сапогах», например.
Борис Кузнецов: Да «Кот в сапогах» — это ладно! Родители приходят с ребёнком и, покупая сапожки, совершенно естественно покупают и детскую книгу. У книги есть много возможностей. Есть возможность заходить с книгой в сувенирные магазины. У нас, к сожалению, в России туристические потоки, которые дальше всё-таки будут сосредоточены внутри страны, не объединены в какие-то единые распределительные центры. Книга в том числе сувенир, и вот много лет назад начала обсуждаться такая вещь - туристические киоски и туристическая инфраструктура должны всё-таки из одного хаба обслуживаться, чтобы Суздаль, Череповец, Архангельск и т.д. могли существовать в единой базовой инфраструктуре. И система договоров и поставок привязывается к этой распределительной системе. Конечно, это один из вариантов, и он очень сырой, но он показывает возможности работы с дистрибуцией книги. И таких «непрофильных» возможностей масса.
Так получается, книжные магазины вообще не нужны?!
Борис Кузнецов: А у книжных магазинов на этом фоне, мне кажется, есть одно преимущество. Пусть они не будут доминирующим каналом распространения, но они дают возможность совершать покупку книги как событие. Те люди, которые верны книге, продолжают приходить в книжный как на личный ивент. Вот, как бывает, идём мы на рынок, и хочется купить что-нибудь, на что взгляд упадет, от чего слюна начнет выделяться. Точно так же многие книголюбители приходят в магазин потолкаться у полки, поговорить, если там есть хорошие книготорговцы, и вытащить что-то такое, от чего ты на месте сможешь удивиться.
То есть полная противоположность маркетплейсу?
Борис Кузнецов: Маркетплейс — это совершенно другое, это рациональная покупка. Кстати, маркетплейсы за последние годы даже каталог очень сильно упростили. Там нет необходимости выбирать разделы «классическая литература», «поэзия», «русская литература». Там поиск становится либо очень конкретным, когда вбиваются фамилия автора и название произведения, либо максимально расширенным под ситуацию конкретного потребителя – «читать с ребенком», «самостоятельное чтение», «почитать подростку» и т.п. Там совершенно другие алгоритмы работают и люди совершенно по-другому покупают. Книжные магазины, я считаю, должны существовать как профессиональные ивент-площадки, и в этом смысле там цена может быть оправданно более высокая, чем в маркетплейсах.
«Росмэн» за свои 30 лет существования прошел через разные периоды. Я помню, как он пытался войти в сегмент взрослой литературы: «запускал» Оксану Робски, Сашу Чубарьяна. А с другой стороны, покойный, к сожалению, Алексей Михеев вёл в «Росмэне» серию книг букеровских лауреатов. Ни того, ни другого сейчас нет. Почему так получилось?
Борис Кузнецов: Да эту ситуацию я прекрасно помню. Ну, всё-таки «Росмэн» тогда был и сейчас является преимущественно детским издательством. Вход на площадку взрослой литературы был временным. И я считаю, что «Росмэн» очень вовремя стал с нее выходить. Потому что – да, была открыта Оксана Робски, а вместе с ней и целая ниша. Был хорошо тогда проработан Юрий Поляков, серия «Премия Booker» была очень классная. Ho я помню, как мы в течение 3–4 лет пытались распродать её остатки и, честно говоря, так и не смогли до конца распродать. А дальше началось торможение. И ты понимаешь: либо становишься универсальным гигантом, коих у нас сейчас один, либо ты становишься специализированным издательством, в одной нише, и силы собираешь туда. И я считаю, что мы в тот момент поступили правильно, полностью перейдя в детство. И сейчас, к 30-летию, мы, наверно, да не «наверное», а точно – самое крупное специализированное детское издательство. Но опять же, ничто нас не тормозит, особенно в нынешней ситуации турбулентности.
К турбулентности мы чуть позже вернёмся. Для меня «Росмэн» – это в первую очередь прекрасный конкурс «Новая детская книга». Большое человеческое спасибо за то, что возитесь с начинающими авторами. Как это получилось и каков процент конверсии полученных рукописей в готовые книги?
Борис Кузнецов: Сейчас идет уже 13-й сезон «Новой детской книги». Я отлично помню, как эта идея возникла. Непосредственно у меня. Всё началось, естественно, с книг для подростков. Когда закончился «Гарри Поттер» и закончилась масса зарубежных проектов, возникла какая-то пауза. Ты смотришь на взрослое книгоиздание, на взрослые книги, - там уже возник баланс в жанрах между зарубежными и отечественными авторами. Когда мы оглянулись на книги для подростков и посмотрели, что там происходит, там из значимых, печатаемых отечественных авторов был только Емец со своей «Таней Гроттер».
Да и это проект явно вторичный.
Борис Кузнецов: Значимых тиражных проектов на тот момент не было. Возникло такое ощущение, что можно попробовать двинуть российский проект. Мы начали общаться с огромным количеством детских и взрослых писателей. Бог уберег, мы не взялись печатать ни одного из известных взрослых писателей. Потому что все взрослые писатели, взявшиеся писать для детей, особенно фэнтези… получалось не очень. А в это время в издательство идёт огромное количество рукописей, самотеком. Если кто-то не понимает масштаба проблемы, то в день приходит примерно 15–20 рукописей.
Это же лестно, это узнаваемость бренда, к вам обращаются как к лидеру в этой области.
Борис Кузнецов: Но с ними же надо общаться. А если начинать со всеми общаться, то 2–3 человека постоянно в роли службы психологической поддержки. И в этот момент мы решили, что открываем конкурс и работаем с чем-то лучшим. И если из этого что-то выходит, то мы развиваем конкурс и это направление с отечественными авторами фэнтези и фантастики, а если не получится, то мы просто закроем для себя это направление как тему. Ну с первого конкурса у нас всё получилось, у нас, как минимум, остались «Часодеи». Со второго конкурса у нас осталась Анастасия Орлова.
Ого!
Борис Кузнецов: На самом деле в конкурсе принимают участие не только начинающие авторы. Если сейчас посмотреть на современную детскую литературу, то большая часть пишущих и издающихся сейчас авторов принимали участие в нашем конкурсе. И сейчас на конкурс наряду с писателями-новичками высылают свои работы вполне состоявшиеся и известные. Мы изначально установили себе правило – вычитываем под лонг-лист только тексты, без фамилий, чтобы ничто и никто не давил своим авторитетом на ридера. А что касается «конверсии», она оказалась довольно любопытной. К нам, естественно, приходят тысячи рукописей, и в этом потоке, конечно, количество графоманских работ зашкаливает. Но на десятилетие конкурса писатели, которые сформировались вокруг «Новой детской книги», вспомнили и собрали шорт-листы за последние десять лет конкурса. Оказывается, почти все опубликованы! Либо в «Росмэне», либо где-то ещё. Я глубоко убеждён, что конкурс рукописей — это средство коммуникации и авторов между собой, и авторов с издателями. Мы сейчас начали сталкиваться с проблемой – наши издатели-конкуренты еще на стадии публикации лонг-листа, ещё без текстов начинают подбирать авторов, а уже при вхождении в шорт-лист многим авторам делают предложения.
То есть возникают такие «опционы». Ну, прекрасно.
Борис Кузнецов: Например, прекрасная Виктория Ледерман. Я помню, как она снималась с шорт-листа. Она сказала, «поскольку я не выиграю, то я снимаюсь, мне уже сделало предложение издательство». В котором она и издается по сей день. По правилам нашего конкурса автор, заключивший договор с каким-либо издательством на конкурсное произведение, снимает себя с участия. А ведь к этому моменту уже прошло голосование, и за нее было единогласно всё жюри, и она должна была стать победителем. Но недели за 2–3 до окончания конкурса она снялась.
Я понимаю, что это было очень досадно, но, с другой стороны, по-человечески можно порадоваться.
Борис Кузнецов: Я за неё на самом деле очень рад. Честно говоря, я рад и за «КомпасГид». И даже в какой-то момент я начинаю понимать, что этот конкурс больше, чем издательство. Иногда я становлюсь не то что продюсером, а рекомендателем каких-то текстов. Я очень хорошо отношусь ко многим авторам и могу порекомендовать, в какие издательства обратиться, и издательствам говорю, что есть такие классные работы, но они не в нашем формате, вот обратите внимание, присмотритесь. В общем, так получается, что наш шорт-лист публикуется и это «подкидная доска» для авторов – и издающихся, и ещё не издающихся.
«Дополнение» к «Новой детской книге» — писательская школа для подростков. Что это такое?
Борис Кузнецов: Поскольку конкурс идет довольно давно, мы столкнулись с тем, что масса подростков начали писать фанфики по мотивам того, что они читают у нас, а потом перестали быть подростками и поступили в Литинститут. Пара бывших подростков – уже сотрудники нашего издательства. Многие подростки пишут и присылают тексты на конкурс. Если говорить серьезно, некоторые из них делают очень классные вещи. В силу того, что им не хватает писательского опыта, им не удаются длинные вещи, но в коротких формах они иногда вбрасывают такие сюжеты и такие сеттинги, что взрослым авторам и не снилось. Мы в какой-то момент решили сделать для них писательскую школу, учитывая, что вокруг нашего подросткового фэнтези и наших подростковых направлений есть очень большие социальные сети. Не меньше 150 тысяч детей объединены в клуб Terra Incognita.
И мы решили сделать такую бесплатную писательскую школу, где рассказали азы даже не писательского мастерства, а писательства как профессии: что нужно делать, как готовить свою рукопись. В итоге получили около тысячи текстов от подростков. Честно говоря, мы не ожидали, что столько будет. По результатам издали сборник “Неизвестные миры” с 13 авторами. Мы с ними со всеми заключили настоящие договора, и книгу можно купить. Мы будем продолжать эту школу. И я, находясь рядом с ней, понимаю, что, во-первых, это классные и талантливые ребята, и есть из чего расти новым писателям. Даже в этом сборнике – читаешь и понимаешь, это зерна больших, серьезных произведений, неожиданных произведений. То, от чего сейчас страдает наша современная литература, в том числе жанровая: недостаток новизны: новых сюжетов, новых миров, новых принципов, новых механик. А вот здесь, даже в этой небольшой книжке, ребята набросали массу заходов на новые вещи. Просто они про некоторые вещи не знают, что так нельзя.
В какой-то момент к конкурсу «Новая детская книга» оказался пристегнут конкурс «Новая детская иллюстрация». Как с ним дело обстоит?
Борис Кузнецов: С ним всё хорошо. Это тоже было наше рациональное решение: если мы работаем с текстами, то неплохо было бы поженить их с иллюстрациями. И очень многие книги, особенно для младшего возраста, мы собираем из шорт-листа «Новой детской иллюстрации» и «Новой детской книги», их потом между собой соединяем, получаются очень классные миксы. Более того, мы иногда подкидываем в «Новую детскую иллюстрацию» какие-то определённые задания, которые, по сути, являются законченным авторским продуктом, такие, как виммельбухи, picture books, silent books. Даже не знаю, как по-русски… Тихие книги?
Да, «тихие книги».
Борис Кузнецов: У меня, естественно, есть доступ ко всем реестрам – открываешь, смотришь и радуешься, пока кофе пьешь, пока мозг от «экселя» отдыхает.
Мы с вами регулярно сталкиваемся на Болонской ярмарке, и то, что я вижу на полках в московских магазинах, разительно отличается от того, что мы видим там на стендах. Причём разница не в нашу пользу, к сожалению. Что с этим делать?
Борис Кузнецов: Вот здесь, я боюсь, будет только хуже. Был какой-то момент, когда начало приходить новое поколение родителей и начало постепенно меняться отношение к иллюстрированию. Как минимум, оно стало разнообразнее, родители поняли, что детям можно и это, и это, и то, что родителям может показаться сложным, детям покажется прикольным. Допустимо стало гораздо больше. Однако с начала пандемии, этой зоны турбулентности, я стал замечать, что вкусы стали максимально упрощаться, нас откидывает к началу 2000-х годов. Слова покороче и рисунки чтобы поярче, погуще, чтобы глазки были покрупнее и отмывки получше.
Ну вот мы и перешли к «зоне турбулентности». Проблемы абсолютно со всем: с бумагой, с правами, с покупательской способностью населения. Как быть?!
Борис Кузнецов: Материальная база книгоиздания не в такой плачевной ситуации, как всё остальное. С игрушками, например, всё намного хуже. У нас в России, на самом деле, всё будет. Пусть не лучшего качества, но будет, у нас, по крайней мере, будет нормальный переплетный картон. Со временем будут завозить мелованную бумагу, хотя бы для того, чтобы покрывать крышки. Качество сильно откинется назад, но возможность производить книги будет. Единственное что – летом месяца два будут проблемы с краской, краска для полиграфии поставлялась из Европы, и так быстро заменить поставщиков попросту невозможно. Если я не ошибаюсь, то наша полиграфия на издание книг и журналов потребляет в районе 300 тонн красок в месяц и эти краски надо откуда-то поставлять - Индия, Турция, Китай - ну а по всей видимости, тех красок, что есть, хватит до июня-июля. Дальше, возможно, будет какой-то провал. Дальше, уже к концу года, полиграфическую промышленность начнёт трясти, когда ей нужен будет ремонт и замена оборудования, а запчасти надо будет откуда-то брать. В конце концов, это всё решаемо. Книга находится не под таким большим ударом, импортозамещение произойдет, как водится, в несложных простых формах, но произойдет. Качество книги сильно пострадает, но она выживет. Права в детском книгоиздании не играют такую большую роль, детское книгоиздание всегда было заложником традиции и классики, просто значение этой классики сейчас вырастет. А зарубежные права… ну сколько они занимали? На самом деле, не так много, чтобы разрушить отрасль.
В зависимости от издательства.
Борис Кузнецов: Ну я в целом говорю.
В целом – возможно; но если мы говорим об АСТ-шном «Малыше» — это одно соотношение, если мы говорим о «Самокате», то другое.
Борис Кузнецов: Но в то же время у «Самоката» их Нина Дашевская, все их «Старые квартиры» и «Транссибы», это полностью российские права. Я не знаю их оборота, но думаю, что не менее 50% всё-таки занимают книги российских авторов. У нас в детском книгоиздании чуть проще обстоят эти дела, у нас есть русские сказки, зарубежные сказки, у нас есть русская классика. И по моим оценкам, портфель зарубежной литературы не только по нашему изданию, но и по рынку в целом составляет не более 10%. Надо учитывать, что у нас в детском книгоиздании есть энциклопедии развивающие, книги, извините, раскраски, наклейки.
Почему «извините»? Это совершенно нормально.
Борис Кузнецов: Все довольно брезгливо говорят “раскраска”, “наклейки”, а если говорить о детском книгоиздании, то на самом деле это довольно большой круг и существенная часть бизнеса. И еще, в детском книгоиздании не такое большое количество отказов в сотрудничестве, как во взрослом. Эталонное письмо мне прислало одно немецкое издательство. Они написали: «В этой зоне турбулентности мы работаем в интересах детей и книгоиздания, и если политическая повестка не главное, то мы должны работать для детей вместе. Согласны?» Да, согласны!
Это они прислали вам такое письмо?!
Борис Кузнецов: Да, они. И мы как издательство получаем считаные отказы. «Мы очень долго работали вместе и накапливали эти хорошие отношения, но в сложившейся ситуации мы, к сожалению, не можем продолжать сотрудничество». Мы получаем такое от считаного числа авторов и издательств. Большинство, особенно итальянские, испанские и корейские издательства, – пока с ними работа идет, и это не большая проблема. Но непонятно, как это будет развиваться дальше.
Самая большая проблема — это падение покупательной способности населения и падение каналов сбыта. К третьему кварталу всех накроет, даже людей, которые уверены в силе экономики и оружия. И уже к осени люди поймут, что даже если зарплаты не будут уменьшаться, то люди смогут на эти зарплаты купить товары первой необходимости и плюс что-то. Книга подорожает к тому времени и плюс рынок будет очень и очень сильно сужаться. Всем придётся сокращать издержки. Книжный магазин, как любая коммерческая структура, имеет постоянные затраты: это и аренда, и зарплата. Их нужно оплачивать из оборота, если оборот сокращается, доля накладных затрат увеличивается, она моментально съедает маржу. Я знаю, что большинство книжных магазинов и так уже работает на минимальной марже. Что бы люди ни говорили про барыг книжного бизнеса, я прекрасно вижу, что никто здесь много не зарабатывает, маржа везде небольшая. Если покупательная способность снижается, доля накладных затрат увеличивается, и некоторые бизнесы просто не устоят перед этим. Инфраструктура книжных магазинов очень сильно полетит. Что еще страшно для нас, для детского книгоиздания, – могут полететь магазины детских товаров. У них просто не будет достаточно этих самых товаров. Игрушки — это западные лицензии, которые здесь закрываются. Честно говоря, даже обсуждать не хочется. Но эта проблема пока и не является актуальной. Рынок вообще везде сдвигается в четвёртый квартал и книга, кстати, тоже. Но для игрушек это вообще ключевой период — это и Новый год, и просто конец года, давай мы тебе подарков купим и слона надувного, и мишку заводного. Но у нас в России, для понимания, большинство игрушек лицензионные. Западные лицензии – это и все куклы Барби, это гиганты Лего, Мателл и Хасбро и так далее. Это огромный лицензионный рынок.
– И Чебурашка?
Борис Кузнецов: Чебурашку шьют в Китае, и поэтому он тоже импортный. Его-то запретить невозможно. Его будут производить, но гораздо дороже и возить будут непонятно как, потому что через море это всё тоже сейчас возить очень сложно. Но это малая доля. Знаете, что сейчас происходит с большими торговыми центрами? У них катастрофически снижается поток покупателей, потому что из них ушли основные западные бренды. А в этих центрах находится довольно много книжных магазинов (например, многие «Читай-города»), которые дают очень приличный оборот. Торговые центры пустеют, то, что я называю инфраструктурой торговли, начинает рассыпаться. Где мы будем торговать книгами? На маркетплейсах, только ли на них?
На ярмарках.
Борис Кузнецов: Да, может быть, опять вернутся полосатые сумки и книгоноши.
Ну зачем полосатые сумки? Прошел «Рассвет», сейчас будет ЛитераТула, потом «Красная площадь», весь летний сезон расписан. Каждые выходные книжная ярмарка где-то – в Воронеже, Туле, в Архангельске. В течение всего лета.
Борис Кузнецов: Это микроскопические продажи. На Красной площади на протяжении всей ярмарки всеми издательствами детской литературы продаётся столько, сколько «Росмэн» отгружает за два дня. Для мелких издательств это важно для выживания, а для выживания всего рынка инфраструктурно это мало что значит.
Но ярмарки же драйвят интерес к книгам?
Борис Кузнецов: Да. Люди приходят туда, потом покупают на Wildberries, на «Озоне», но, самое главное, люди понимают, что такое книга и что вокруг нее происходит что-то интересное и важное. Я большой сторонник того, что надо запускать программу детского и семейного чтения и реабилитировать книги как вид современного досуга..
Что-то типа «Пушкинской карты»?
Борис Кузнецов: Все мы мечтаем, чтобы в Пушкинскую карту вписали ещё и книги. Это одно из предложений, которое мы составляли в РКС и которое пошло к Мишустину. Недели две, по-моему, назад.
Ну что же, ждём ответа.
Борис Кузнецов: Это то, что было прописано первым пунктом.
Я, кстати, категорически против одного вида поддержки. Раньше был спокойно против, сейчас против активно. Я считаю, что выдачу грантов, выделение денег на создание определённых книг надо убирать отовсюду. Это как наркомана лечить героином. Большой соблазн начинать издавать книги под грант. Не под потребителя, не под читателя, не под конкретного человека, а просто под то, что мы получили деньги. Как правило, большинство книг, которые издаются под гранты, нужны только издателю в этом конкретном моменте. Грантовые книги засоряют пространство и создают видимость того, что государство что-то делает для книгоиздания. Сейчас нужно что-то структурное и масштабное. Выделять гранты нужно на большие, отраслевые проекты, такие как Большая Российская энциклопедия, как Антология литературы народов России.
Так, может, стоит не отменить выдачу грантов, а обозначить жёсткие структурные рамки, на что выдавать эти гранты?
Борис Кузнецов: Логика подсказывает, что это так, но я как член многих комиссий считаю, что пока перестроят работу этих комиссий, может уйти что-то большое и важное.
А на переводческие проекты ваша неприязнь тоже распространяется?
Борис Кузнецов: Это серьезная программа, сильная поддержка распространения своей литературы за рубежом. Только я не знаю, кому мы их сейчас предлагать будем.
Нет, я имею в виду, когда институты культуры при посольствах зарубежных стран в России предлагают деньги на издание какой-то своей книги на русском языке.
Борис Кузнецов: Да, мы получали такие гранты, но они не являются основополагающими в принятии каких-то решений. Но всё равно приятно, когда тебе что-то компенсируют.
Вы упоминали об «Истории старой квартиры» Александры Литвиновой и Ани Десницкой. Книга оказалась очень успешной в экспортном смысле, она вышла на всех языках от английского до китайского. У вас есть такие успешные истории в «Росмэне»?
Борис Кузнецов: У нас есть книги, переведённые на 4–5 языков, но мы не занимались целенаправленной продажей прав за рубеж. Это очень классная вещь с точки зрения пиара, но не очень прибыльная с точки зрения бизнеса и денег. Вот у нас успешные были книги, которые мы продавали за рубеж, — это книги Анастасии Орловой. Книги про грузовик и прицеп мы продавали и на европейский рынок, и в Китай. Книги Натальи Щербы у нас ушли, кроме украинского языка, на чешский, словацкий, польский. Лучше всего, кстати, продаются за рубеж энциклопедии и обучающие книги. Есть даже случай, когда у нас арабы покупали проект.
А почему бы и нет? Почему «даже»?
Борис Кузнецов: У них была мотивация довольно интересная. Когда они покупали у нас русские народные сказки, их устроило, что женщины все в платочках.
Да, действительно, традиционное общество... Хорошо, давайте тогда под конец личный вопрос. Я не знал, что вы кандидат исторических наук. Это как-то отразилось на том, чем вы занимаетесь как издатель?
Борис Кузнецов: Нет, не отразилось никак. Я понимаю, что я свою историю не могу конвертировать в какой-то коммерческий проект. История для меня неконвертируема. Навязывать издательству проекты, связанные с личными предпочтениями, не совсем честно. Я свою любовь к истории перерабатываю иначе.
