Интервью: Михаил Визель
«Год Литературы» традиционно не дожидается подведения итогов премии «Лицей» и проводит собственное голосование – как в прозаической, так и в поэтической номинации. Но в этом году мы решили выйти из привычного онлайна и вторглись в офлайн-церемонию на Красной площади: наградили наших победителей дипломами и книгами, а также взяли у них блиц-интервью, которые и предлагаем вашему вниманию.
Работа журналиста – она такая интересная!
Ольга Егорова, победительница народного голосования «Года Литературы» в прозаической номинации премии «Лицей»
Что послужило тем импульсом, который привел вас к сочинительству?
Ольга Егорова: Писать хотелось всегда, и всю свою жизнь я что-то пишу: телесюжеты, материалы для газет, пресс-релизы. Ушла в длинный декретный отпуск, писать по работе необходимость отпала, а писать хотелось. Еще в школе я увлекалась творчеством Сергея Довлатова. Мне запомнился один диалог его героев:
- – Правда ли, что каждый журналист мечтает написать роман?
- – Нет, – соврал я.
Всегда думала, что это про меня. Работа журналиста – она такая интересная, в ней столько разных историй из разных сфер жизни… и вот мне удалось всё это собрать. Конечно, «творческие порывы» у меня были всегда, но в сборник мне их удалось воплотить только сейчас.
Сборник, с которым вы вошли в Короткий список «Лицея» и победили в нашем народном голосовании, называется «Женщина в моей голове». Это вообще что значит?!
Ольга Егорова: Это название одного из рассказов. Он о голосах, которые есть в каждом из нас. Если коснуться психологии, то в человеке звучат разные голоса. В том числе – родительские. «Женщина в моей голове» – это голос мамы одной из героинь. Я назвала так сборник, потому что мы не всегда понимаем, чей голос в нас говорит в данный момент. И вообще не всегда понятно, чьим голосом написаны эти рассказы – моим, моей взрослой, детской частью, а может, родительской… В общем, хотелось вложить психологический подтекст в это название.
Вы упомянули Довлатова. Это ваш писательский ориентир?
Ольга Егорова: Да. В школе, когда я не могла определиться, куда поступать, Довлатов сыграл решающую роль. Уметь так, как он, обычное слово воплотить в художественный образ, наполнить иронией глубокое, серьезное содержание произведения – это был для меня настоящий мастер-класс! До сих пор для меня это недосягаемая величина, на которую я равняюсь. И мечтаю, чтобы меня хоть отчасти соотносили с ним.
А вы следуете известному довлатовскому правилу «не начинать слова в одной фразе с одной и той же буквы»?
Ольга Егорова: Пожалуй, это слишком высокий уровень для меня как для начинающего писателя! У него много различных приемов. Восторгаюсь его техникой и стараюсь оттачивать свое писательское мастерство.
Тогда последний вопрос: как вы узнали о «Лицее»?
Ольга Егорова: Я периодически мониторю различные литературные конкурсы. Так получилось, что в конце прошлого года я стала финалистом другого литературного конкурса, «Открытая Евразия», существующего уже 10 лет, со штаб-квартирой в Лондоне. Как и здесь, я не победила, но сам выход в финал дал мне такую веру в себя, что я стала рассылать свои рассказы в издательства. Я читала у того же Довлатова, как это сложно, но, к моему удивлению, меня напечатали сразу же в нескольких сборниках, а вот сейчас я держу свою книгу [выпущенную Riderò к финальной церемонии всем ее участникам. – Ред.]. Я понимаю, что путь писателя тернист; но не так уж он критически сложен, как многие говорят. Надо дерзать, надо пробовать, и всё получится.
Мой лирический образ – потерянный ребенок, идущий через темный лес
Анна Долгарева, победительница народного голосования «Года Литературы» в поэтической номинации премии «Лицей»
Вам нет нужды представляться и рассказывать о себе, поэтому я спрошу сразу о той подборке, с которой вы номинировались на «Лицей». «Лисичкин хлеб» – как это понимать?
Анна Долгарева: Так получилось, что меня в последнее время знают в основном по военным стихам. И это не та известность, которой мне бы хотелось – мне намного интереснее исследование, скажем так, психологии детства. Мне интересно про детство и про смерть, потому что это две стороны одного явления. Две стороны жизни. Это ужасно пафосно звучит, но так оно и есть. Мой лирический образ – потерянный ребенок, идущий через темный лес. Такое шаманское путешествие, когда ты возвращаешься в тело своего внутреннего ребёнка и идешь, скажем прямо, по своему нижнему миру. И встречаешь там этот лисичкин хлеб, это такой шаманский зверь-проводник. В общем, такая достаточно психологическая вещь.
На многие стихи, которые я писала, очень повлиял Дмитрий Воденников. Не только фактом своего существования, но и фактом наших с ним разговоров. Все-таки это, пожалуй, самая значимая фигура современной литературы, которая впечатывается настолько, что невозможно отойти от этого впечатления.
Вы предвосхитили мой вопрос о влиянии! Тогда давайте более широко. Многие русские сочинители вашего поколения – и чуть более старшего – обращаются в творчестве к магическому элементу, к «хтоническому началу». Достаточно назвать «Калечину-Малечину» Евгении Некрасовой. Или только что вышедший «Оккульттрегер» Алексея Сальниквоа. Почему так происходит? Это реальность стала такая магическая?
Анна Долгарева: Мне кажется, мы более-менее разобрались с реализмом. И не одному человеку приходит в голову, что осмысливать реальность можно с каких-то метареалистических позиций, которые приходят на смену реалистическим. Почему так происходит? Я бы сказала, что жизнь жестока настолько, что психика не справляется. И все эти поиски магического – отчасти компенсация наших детских травм, тех дыр в голове, из которых сквозит хтоническая чернота. Мы заглядываем в эту черноту, а из нее мир, естественно, видится совершенно иным. И тени в нем искажаются, и цвета искажаются. И мы называем это магическим реализмом.
Пушкин примерно в вашем возрасте в шутку писал, что его «лета к суровой прозе клонят». Вас не клонят?
Анна Долгарева: Я хочу писать прозу, но мне для этого чудовищно не хватает усидчивости. Мой друг Мршавко Штапич, прошлогодний финалист Нацбеста, прямо-таки настаивает, что мне надо писать прозу, но он же признает, что для этого нужна железная задница. А у меня ее, к сожалению, нет. Я человек очень легкомысленный. На бегу, на скаку записала стишок и побежала дальше. Я даже практически не правлю эти стихи, потому что перескакиваю. Возможно, я когда-нибудь соберу короткую очерковую прозу, потому что это единственное, на что меня хватает. А так пока книга прозы остается моей недостижимой мечтой.
Вы упомянули Дмитрия Воденникова как мэтра и Артёма Ляшенко (Мршавко Штапича) как того, к чьему мнению вы прислушиваетесь. За кем еще из ваших сверстников, в том числе товарищей по «Лицею», вы следите?
Анна Долгарева: Я не могу не упомянуть имя Александра Пелевина, моего друга. Это очень яркая фигура в современной прозе, и в поэзии тоже – он недавно снова начал писать стихи и, мне кажется, будет достаточно заметен в поэзии. Мне очень интересна поэзия Дениса Балина, и я очень рада, что он занял второе место сейчас на «Лицее». Из тех, кто еще был с мной на сцене, – конечно, Ростислав Амелин очень интересный поэт.
