Бедный, бедный Теодор, или Зачем читать Гофмана

Текст: Петр Воскресенский (киноредактор, книжный блогер, выпускник литиниститутского семинара перевода немецкой литературы М. Зоркой)

Все, что мы сегодня так любим – фантастику, фэнтези и магический реализм, хоррор и готику, раздвоение личности и ее темные стороны – истоки этого заложил именно Гофман. Без него невозможно представить Эдгара По, Лавкрафта, Достоевского и, следовательно, Стивена Кинга.

В житейском смысле Гофмана вряд ли можно было назвать счастливым: ему пришлось заняться тем, чего он меньше всего хотел – пойти по стопам родителей. То есть окончить юридический и работать госчиновником, хотя сам он всю жизнь мечтал быть человеком театра, художником и музыкантом: именно поэтому Теодор и взял себе имя-псевдоним «Амадей», из-за горячей любви к Моцарту. Затем, из-за Наполеоновских войн, Гофман потерял работу, и ему пришлось какое-то время подрабатывать художником. Позже он снова вернется к ненавистной госслужбе, чтобы как-то себя прокормить.

Для понимания творчества Гофмана важно держать в голове одно слово: «дуализм». Этот дуализм проявлялся во всем, начиная с образа жизни и заканчивая структурой его романов. Надпись на надгробном камне Гофмана гласит: «он был одинаково замечателен как юрист, как поэт, как музыкант, как живописец». Здесь скрывается горькая ирония: Гофман был судейским чиновником и в то же время универсальным художником, которого современные ему писатели-романтики так и не приняли в свои ряды – из-за противоречий во взглядах. Романтики, тот же Новалис, старались увидеть в повседневности черты идеализма, волшебства, магии, сверхъестественности. Для них мир был загадкой, которую может разгадать с помощью искусства лишь художник, подобный жрецу, знающему язык Бога.

Гофман разделял с романтиками-современниками их взгляд на художника, но не на мир. Для него идеальный мир находится не здесь, на Земле, а где-то в другом месте, которое способен найти только человек искусства. А наш мир в действительности скучен, однобок и не несет никакого смысла, поскольку его заполняют в большинстве своем мещане, которым важно лишь покушать да выслужиться перед начальством, чтобы купить дом пошире и накопить вещей побольше.

По Гофману, идеальный мир совершенно несовместим с нашим, как бы герой ни старался проложить между ними мост, найти гармонию, их объединяющую. Поэтому во всех его произведениях присутствуют персонажи-филистеры и герой-художник по складу своей души, который пытается отыскать дверь в иной мир, сбежав из повседневности. И ему всегда будет в этом помогать добрый волшебник, а злой колдун или колдунья – мешать. Как правило, врата в мир фантазии воплощает девушка нечеловеческого происхождения, в которую герой влюбляется. Зачастую только герой ее и видит. В сказках Гофмана постоянно подчеркивается конфликт между индивидуальностью, которую герой-художник старается сохранить, и стереотипами, навязываемыми обществом.

Эта невыносимая легкость бытия открывает в Гофмане талант едкого сатирика. Он всегда высмеивает обывателя и жестокий политической строй; порой настолько рьяно, что та же повесть «Повелитель блох» была опубликована без цензуры только в 1906 году. Гофману после сдачи повести в печать в 1822 году, незадолго до смерти, грозила из-за нее тюрьма, а издателя и вовсе арестовали.

Гофман двулик. Это выражается не только в упомянутом двоемирии – и тут мы затронем самое интересное: жанры готики и хоррора, к становлению которых приложил руку писатель. Все работы Гофмана делятся на светлые сказки и ночные этюды. И если с первыми все ясно: они добрые, веселые, там всегда хороший конец, как в «Золотом горшке» или в «Крошке Цахесе», то с этюдами все наоборот – они пугают. Они страшные и депрессивные. Если в «светлых» повестях главный герой – всегда очарованный странник, который в итоге находит иной мир, то в ночных этюдах это странник, который переживает разочарование. Все, о чем он мечтал, чего желал и добивался, оказывается иллюзией. И самое страшное испытание для героя – прозрение, которое невозможно стерпеть, – поэтому, например, такое внимание уделяется глазам в знаменитой повести «Песочный человек».

Это темное направление в творчестве Гофмана возникло тоже неслучайно, поскольку он, вероятно, был одним из первых романтиков, кто пережил и выразил в своем творчестве неизбежный парадокс эскапизма, который в итоге всегда выливается в самообман – тем самым романтик приходит к тому, от чего и бежал с самого начала. В конце концов Гофман напишет прекрасный и страшный роман «Эликсир Дьявола», где противостояние двух миров разворачивается не где-то вовне, а внутри героя. Так в писателе-романтике зародится писатель-реалист, и этот мотив психического раскола возьмут на вооружение последователи. Все эти двойники и лихорадочное противостояние с самим собой мы встретим и у Стивенсона в докторе Джекилле, и у Достоевского, и у многих, многих других.