Текст: ГодЛитературы.РФ
Краткий спецкурс по истории искусств — именно с таким заманчивым предложением к нам явился редактор‑составитель данного сборника, профессор Алекс Данчев. Концепция простая: 100 последних лет — и 100 манифестов, написанных архитекторами, поэтами, кулинарами... Многие из этих манифестаторов вам наверняка знакомы: Кандинский, Маяковский, Родченко, Ле Корбюзье, Дали, Вертов, Мураками, Аполлинер, Бретон, Троцкий... А о ком-то вы точно услышите впервые — но тем, собственно, интереснее.
Каждый манифест пронумерован и идет в паре с исторической справкой об авторе и его эпохе — как именно это выглядит, мы покажем на примере манифеста футуристов за авторством Владимира Маяковского.
Данчев Алекс. 100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов / Пер. с англ. Анны Поповой — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. — 584 с.
М23. Владимир Маяковский
Капля дегтя (1915)
Впервые речь опубликовал писатель и критик Осип Брик (1888–1945) в альманахе «Взял. Барабан футуристов» (Петроград) в 1915 г.
Владимир Маяковский (1893–1930) — один из вдохновителей русского революционного авангарда. Его личный и поэтический стиль, яркий и декламационный, оказал огромное влияние на русскую литературу XX века и образ русского поэта за рубежом. На разные лады склоняемое изречение «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин — будет жить» принадлежит Маяковскому: оно из элегии «Владимир Ильич Ленин» (1925). В 1908 г., в возрасте пятнадцати лет, Маяковский вступил в большевистское крыло социал- демократической рабочей партии. Впитав в себя футуристскую любовь к эффектным выступлениям, Маяковский гастролировал по провинциальным городам, декламируя свои стихи. После революции он работал в Народном комиссариате просвещения и Российском телеграфном агентстве. В некоторых кругах за активное участие в агитпропе его прозвали тринадцатым апостолом. В 1920-х гг. он стал соучредителем и редактором радикального модернистского журнала «ЛЕФ» (сокращенно от «Левого фронта искусств»), но все больше разочаровывался в политике сталинского Советского Союза и своем романе с Лилей Брик (1893–1978), женой Осипа Брика.
В 1930 г. Маяковский совершил свой последний революционный акт — покончил с собой. После смерти его поносили как «формалиста» и «попутчика» (и это после официально признанного титула «пролетарского поэта»). В 1935 г. Лиля Брик пожаловалась Сталину на эту клевету, и Сталин заявил, что Маяковский «был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», зловеще добавив: «Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление». Это заявление привело к официальной канонизации поэта. Эти же слова стали «его второй смертью», по выражению его друга Бориса Пастернака.
Для многих как участников, так и свидетелей тех событий самоубийство Маяковского стало символом смерти русского футуризма и тяжелого положения русского авангарда в целом. В суровом климате сталинского режима общение с итальянскими футуристами, в частности с Маринетти, поднимало вопросы более фундаментальные, чем культурное превосходство или интеллектуальная независимость. Товарищ Маяковского, рогоносец Осип Брик пародировал этот спор: «Что такое “ЛЕФ”? — Футуристы. Что такое футуристы? — Маринетти. Что такое Маринетти? — Итальянский фашист. Следовательно… Вывод ясен». Возможно, это всего лишь пародия, но логика в ней сокрушительная.
См. также «Манифест летучей федерации футуристов» (М27).
* * *
Речь, которая будет произнесена при первом удобном случае
Милостивые государыни и милостивые государи!
Этот год — год смертей: чуть не каждый день громкою скорбью рыдают газеты по ком-нибудь маститом, до срока ушедшем в лучший мир. Каждый день тягучим плачем голосит петит над множеством имен, вырезанных Марсом. Какие благородные и монашески строгие выходят сегодня газеты. В черных траурных платьях похоронных объявлений, с глазами, блестящими кристальной слезой некролога. Вот почему было как-то особенно неприятно видеть, что эта самая облагороженная горем пресса подняла такое непристойное веселье по поводу одной очень близкой мне смерти.
Когда запряженные цугом критики повезли по грязной дороге, дороге печатного слова, гроб футуризма, недели трубили газеты: «Хо, хо, хо! так его! вези, вези! наконец-то!» (Страшное волнение аудитории: «Как умер? Футуризм умер? Да что вы?»)
Да, умер.
Вот уже год вместо него, огнеслового, еле лавирующего между правдой, красотой и участком, на эстрадах аудиторий пресмыкаются скучнейшие когано-айхенвальдообразные старики [литературные критики на должностных позициях]. Год уже в аудиториях скучнейшая логика, доказывание каких-то воробьиных истин вместо веселого звона графинов по пустым головам.
Господа! Да неужели вам не жалко этого взбалмошного, в рыжих вихрах детины, немного неумного, немного некультурного, но всегда, о! всегда смелого и горящего. Впрочем, как вам понять молодость? Молодые, которым мы дороги, еще не скоро вернутся с поля брани; вы же, оставшиеся здесь для спокойного занятия в газетах и прочих конторах; вы — или неспособные носить оружие рахитики, или старые мешки, набитые морщинами и сединами, дело которых — думать о наиболее безмятежном переходе в другой мир, а не о судьбах русского искусства.
А знаете, я и сам не очень-то жалею покойника, правда, из других соображений.
Оживите в памяти первый гала-выход российского футуризма, ознаменованный такой звонкой «пощечиной общественному вкусу». Из этой лихой свалки особенно запомнились три удара под тремя криками нашего манифеста.
1. Смять мороженицу всяческих канонов, делающую лед из вдохновения.
2. Сломать старый язык, бессильный догнать скач жизни.
3. Сбросить старых великих с парохода современности.
Как видите, ни одного здания, ни одного благоустроенного угла, разрушение, анархизм. Над этим смеялись обыватели как над чудачеством сумасшедших, а это оказалось «дьявольской интуицией», воплощенной в бурном сегодня. Война, расширяя границы государств, и мозг заставляет врываться в границы вчера неведомого.
Художник! тебе ли тоненькой сеточкой контуров поймать несущуюся кавалерию. Репин! Самокиш! [художники-реалисты] уберите ведра — краску расплещет.
Поэт! не сажай в качалку ямбов и хореев мощный бой — всю качалку разворотит!
Изламыванье слов, словоновшество! Сколько их, новых во главе с Петроградом, а кондуктрисса! умрите, Северянин [культовый поэт-эгофутурист]! Футуристам ли кричать о забвении старой литературы. Кто за казачьим гиком расслышит трель мандолиниста Брюсова [писателя- символиста]. Сегодня все футуристы. Народ футурист.
Футуризм мертвой хваткой ВЗЯЛ Россию.
Не видя футуризма перед собой и не умея заглянуть в себя, вы закричали о смерти. Да! футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением.
Но раз футуризм умер как идея избранных, он нам не нужен. Первую часть нашей программы — разрушение мы считаем завершенной. Вот почему не удивляйтесь, если сегодня в наших руках увидите вместо погремушки шута чертеж зодчего и голос футуризма, вчера еще мягкий от сентиментальной мечтательности, сегодня выльется в медь проповеди.
