Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
85 лет назад, 19 августа 1937 года, в Иркутской области родился Александр Вампилов. Трагический лирик советской драматургии, которого уже полвека назад называли в числе классиков русского театра. Это и тогда не казалось перебором, а сегодня – тем более. Репутация высокая и заслуженная. Драматург, редко писавший «чистую прозу», он был, быть может, лучшим стилистом в русской словесности послевоенного ХХ века.
Сын учительницы математики, он рос без отца. Валентина Никитича Вампилова расстреляли в 1938-м. Пел под гитару старинные романсы, а в университетском ансамбле играл на мандолине. В нем не видели трагика. Да Вампилов и начинал с одноактных комедий, правда, с грустным подтекстом. И с рассказов, в каждом из которых можно было разглядеть искорку.
Он учился у всех – и ни у кого. Быть может, в большей степени – у Льва Толстого. Но и этих ученических швов в главных вампиловских пьесах не видно. Он открыл собственную интонацию и проблематику. Не чеховскую, не андреевскую и не арбузовскую. Долго можно продолжать список замечательных предшественников и современников, на которых Вампилов не похож.
Он нарушал законы сцены, хотя недурно их знал. Почти все его пьесы – об искушениях. Вглядывался и находил ключевых героев своего времени. Но главным оставался всё-таки стиль, атмосфера. Это важнее фабул, тем более что наступало время бессюжетности. Но каждый поступок его героев, каждое движение души – не просто так. Правда проявлялась в зарослях черновиков.
В 1965-м он написал «Прощание в июне» – ещё не вполне свою пьесу, но сильную, с поворотом, с несколькими измерениями. После долгих метаний ее поставили в Клайпеде. Для молодого драматурга это было великое событие. Эту пьесу и в наше время ставят и будут ставить. Классика устареть не может, даже когда на ней – налет ученичества. Через три года Вампилов написал еще одну комедию (нестерпимо грустную!) «Предместье», которая потом получила всем известное название «Старший сын». Ее премьера состоялась в Иркутском драматическом театре имени Охлопкова. Потом «Старший сын» шел в десятках театров по всей стране. Но при жизни Вампилова – не в Москве и не в Ленинграде. А потом была «Утиная охота», которая многих отпугнула. Уж слишком беспросветная жизнь закрутилась в этой пьесе из жизни достопочтенных инженеров из Центрального бюро технической информации. И телефильм «Отпуск в сентябре», снятый по этой пьесе уже после смерти автора, долго не пропускали на экраны. Герою (или, если по моде – антигерою) Зилову еще нет тридцати. Неужели он уже действительно мертв? Он и сам сомневается в этом. Как у Есенина: «Кто погиб здесь, умер, уж не я ли сам?» Он сильнее, умнее, циничнее своих товарищей. И в то же время – гораздо слабее. Что перевесит – неизвестно. Он страдает или красуется своими «муками совести»? Всё возможно. Лишний человек, который почувствовал себя заживо погребенным в родном ЦБТИ, в маленьком городке, среди любовниц и собутыльников? И даже утиная охота – его мечта, это, скорее, иллюзия. Хотя, быть может, он на нее все-таки попадет. А пока это пьяные грезы, не более: «Ты увидишь, какой там туман – мы поплывем, как во сне, неизвестно куда». Пьесу напечатали в 1970-м – и начался скандал. Оказалось, что в Иркутске есть похожий институт, кто-то увидел в героях «Охоты» карикатуру на честных и вполне реальных советских служащих. И когда в издательстве «Искусство» в посмертном сборнике Вампилова всё-таки снова вышла «Утиная охота» – это было событие.
В Вампилове часто видят поэта упадочного великолепия советской цивилизации. Я бы добавил еще несколько банальных слов, свойственных именно семидесятым, – доброта, сочувствие, мягкотелость. Сильные личности, которых на разные лады воспевали с двадцатых годов, успели поднадоесть – по крайней мере, Вампилову и его единомышленникам. Он впервые по-настоящему обратил внимание на этих людей в «Старшем сыне» и потом уже не расставался с ними. Его герои – провинциальные инженеры средней руки, небольшие начальники или вовсе неприкаянные. Малозаметные люди, без твердого положения в обществе. После десятилетий, когда главные партии исполняли фанфары (и часто это бывало талантливо и даже более чем!), потребовалась такая камерность.
Оказалось, что и во времена больших индустриальных проектов, многоэтажного строительства и повсеместного телевидения у современного гражданина болит душа. И подчас – нестерпимо. И тоже жизнь может опостылеть – как Печорину. Человека тянет поглумиться над жизнью, над самим собой, над теми, кто попадет под руку. А потом в его сердце может постучаться и раскаяние.
Олег Ефремов рассказывал: «Пьесы Вампилова в 60-е годы у многих не вызвали интереса. Играли Розова, Володина, мечтали о «Гамлете», а «завтрашнего» драматурга просмотрели. Очень распространено мнение, что пьесам Вампилова мешали только некоторые не в меру ретивые чиновники. К сожалению, мешали и стереотипно устроенные наши собственные мозги». Это уж точно. Самая банальная истина оказалась верной – ещё не пришло его время. Тот же Ефремов вскоре после гибели драматурга ставил Вампилова и играл Зилова в его «Утиной охоте». В этом нет лицемерия. Обыкновенная производственная ситуация.
Началась слава, но полуподпольная. Нет, он не стал изгоем: состоял в Союзе писателей, публиковался, получал гонорары за пьесы. Но на столичных афишах его имя не значилось, он всё ещё ходил в начинающих. Впрочем, Вампилов и погиб на 35-м году. Сразу после гибели его пьесы оказались нужны всем. Стало ясно, что в байкальских водах утонул главный драматург поколения. В семидесятые нужно было писать, чувствовать именно так. В театры и кинозалы пришла публика Вампилова – утонченно образованная, не любившая однозначных ответов и прямолинейных моралите. Загадочные и виртуозно написанные пьесы Вампилова пришлись впору этому поколению. Ему необходима думающая публика. Скажу даже мудрёнее – рефлексирующая. Такие пьесы не «пошли» бы в сороковые, когда требовалось нечто более фольклорное, мощное. Юмор так уж юмор, патетика так уж патетика. Для 1950 – 60-х ему не хватало романтических устремлений. Для 1980-х – интереса к коммерческим и сенсационным открытиям. А семидесятые – это время полутонов, неокончательных решений, колебаний. Наша «цветущая сложность». Время скепсиса, пессимизма, часто свойственного неглупым людям. Ранимость, которая проявилась, когда жить стало полегче – после войны, после разрухи. Он никогда не работал на массового зрителя. Вероятно, и не способен был к откровенному, циничному «ремеслу». Но именно тогда, в семидесятые, круг его зрителей и читателей насчитывал миллионы.
Сегодня часто бранят это поколение: мол, «они всё упустили» (хотелось бы спросить критиков – а что удалось защитить и сохранить вам?). Но сложность неизбежно приходит после победных фанфар. И достоинств у этой эпохи всё-таки больше, чем изъянов. Главное из них – ранимая человечность. Милость к падшим, сочувствие и даже симпатия к тем, кто не успел, не сумел, но сохранил сердце. Мир в те годы принадлежал не только победителям, но и таким тихим людям, как музыкант Сарафанов. Неудачник? По Вампилову, ставить оценки в таком стиле – последнее дело. Его интересовали люди, потерявшиеся в жизни. Они комикуют, превращают свое существование в фарс, но стоит сюжету раскрыться – как всё оборачивается трагедией. Без трупов, без выстрелов, хотя иногда «на грани». Но эти люди знают, какова она – высокая мерка жизни. И похоронный музыкант Сарафанов пишет ораторию «Все люди – братья». Но ничего у него не получается. Замысел огромный, очень советский, а написать удается только несколько музыкальных фраз. Пороху уже нет, герой боится сделать решительный шаг, он даже счел бы его приспособленчеством, ложью по отношению к величию замысла… Это и есть времена «цветущей сложности».
Здесь и переосмысление канонизированной русской классики, и тенденции мировой культуры, на которые отзывались и в Штатах, и в СССР, несмотря на железный занавес. Мы жили иначе и в то же время – испытывали схожие проблемы. Герои Вампилова живут в предместьях и новостройках, как правило, не горят трудовым энтузиазмом. Трудно представить его автором производственной драмы в стиле Александра Гельмана (замечательного, между прочим, мастера жанра). Вампилов искал свой тон, который можно разглядеть и в его рассказах, хотя главным для него стал театр. Это чеховское внимание к «маленькому человеку». Только с интонацией и реалиями середины ХХ века.
Деловитые и успешные у Вампилова вызывали сомнение, хотя прямолинейным разоблачением «мещанства» он в своих лучших, последних, пьесах не занимался. Там все нужно разгадывать между слов и интонаций. И не стоит демонизировать ни одного из действующих лиц. Хотя, например, официанта Диму из «Утиной охоты» давно окрестили чуть ли не люцифером в человеческом облике. А он, с одной стороны, – невозмутимый до жестокости, с другой – обыкновенный. Все зависит от ракурса. Как посмотреть. Сколько выпить. «Он лежит неподвижно. Звонки прекращаются. Звонки возобновляются. Он лежит не шевелясь. Звонки прекращаются. Он поднимается, и мы видим его спокойное лицо. Плакал он или смеялся – по его лицу мы так и не поймем». Несколько простых слов – и глубокий омут подтекстов. Настоящее богатство для хорошего актера.
К Вампилову любят густо примешивать мистику. Мол, за его коллизиями стоит борьба темных и светлых сил – и внутри человека, и в обществе. Есть и такой ракурс. Но как мы обедним эти «человеческие комедии», если будем смотреть на них только через такие мистические очки. Вампилов сложнее.
Он дождался только репетиций в лучших театрах страны, но не премьер. Погиб на высоком взлёте. Георгий Товстоногов вспоминал: «Его герои, словно выпущенные на волю, начинают двигаться по законам, как будто от автора не зависящим. Саша ждал нашего спектакля и не раз, очевидно, мысленно возвращался к пьесе. В одном из последних писем в театр он обещал прислать переписанные заново страницы пьесы, но так и не успел». Не успел. Как и многие его герои. Хотя он-то работал и пробивался – на сцену, в журналы, к правде и кафедре. А его интересовали те, кто опустил руки, сдался.
Посмертная слава пришла как шквал. Многое пришло к нему с трагическим опозданием – сразу после гибели. И премия иркутского комсомола за давнюю уже пьесу «Прощание в июне», и постановки в столичных театрах, и экранизации. Всё это началось в 1972-м… «Чтобы добиться признания, надо или уехать, или умереть», – обмолвился один из героев его «ранней» (хотя бывают ли ранние пьесы у автора, погибшего таким молодым?) пьесы «Дом окнами в сад».
Признание пришло. Что осталось от 34-летней жизни? Ворох рассказов. Четыре большие пьесы, две небольшие и несколько неоконченных, но – с отточенными эпизодами. Всё – предельно серьезно и взыскательно по отношению к себе. Без дурных компромиссов. Это много. Это увесистый том.
Он – быть может, единственный из мастеров русской советской сцены – никогда не писал о столицах. Конечно, для Иркутска Вампилов – настоящий гений места. Но любили и принимали его сюжеты везде – по крайней мере, в годы посмертной славы.
И все-таки он остается недораскрытым – наверное, навсегда. Это свойство самых загадочных и неисчерпаемых писателей, которых мы привычно называем классиками.
В ХХ веке таких было не так уж много на белом свете. Многие крупнейшие актеры и режиссеры раскрылись наиболее ярко именно в вампиловской драматургии. Евгений Леонов в роли Андрея Григорьевича Сарафанова, Николай Караченцов, Олег Даль и Олег Ефремов – Зиловы. А среди молодых авторов волны подражаний автору «Старшего сына» накатывают каждое десятилетие. Его как будто заново открывает для себя каждое поколение.
В последние десятилетия есть ощущение, что мы пришли к более прямолинейным вкусам, которые иногда камуфлируются прихотливой формой, парадоксальностью и эпатажем. Или просто – актуальностью. Вампиловская вязь кажется чем-то антикварным, редким и потому особенно ценным. Поэтому его пьесы не исчезают из театрального репертуара, но вампиловская школа иногда чувствуется и в прозе, и в драматургии. Самый очевидный пример, лежащий на поверхности, – «Географ глобус пропил». Но повторить его невозможно. Вампилова будут интерпретировать, разгадывать, а главное – читать. Будут и ставить – то получше, то похуже. Но будут.
