Интервью: Михаил Визель
Сергей Михайлович, в Википедии написано, что вы родились в Пушкине. Но там не написано, каким образом вы пришли к пушкинистике. Ведь в Пушкине много людей родилось.
Сергей Некрасов: Да, действительно... Только что вышла моя книга под названием «Пока в России Пушкин длится…», где я позволил себе вместо предисловия как раз об этом рассказать. Не буду повторяться. Единственное, что стоит сейчас сказать – что поскольку я родился в Царском Селе, в городе Пушкине, естественно, Пушкин постоянно присутствовал в нашей жизни. Мама водила меня в Лицейский сад, и я видел памятник Пушкину, более того, даже еще не умея читать, я уже помнил те строки, которые там были выбиты: «Отечество нам Царское Село!» И с этим отечеством до сих пор не расстаюсь, до сих пор живу в Царском Селе.
Уже со школьных времен я довольно активно бегал в Лицей. С 1961 года я практически почти каждый год приходил и слушал выступления ученых, артистов, которые проходили 19 октября, в День Лицея, в том самом зале. А где-то в 1964 году я уже что-то и сам там произносил. Лицеем в ту пору заведовала Мария Петровна Руденская, мы были знакомы хорошо, даже жили недалеко. И Мария Петровна мне сказала, что, конечно, хорошо бы мне этим заниматься. И в 1967 году, когда мне было 20 лет, я начал работать, еще не получив до конца высшего образования, в Екатерининском дворце-музее. Водил экскурсии. Однажды меня с кем-то познакомили, и этот человек спросил: «А, это вы водите экскурсии в стиле барокко»? Потому что я читал там стихи, всегда это заканчивалось аплодисментами. Таким образом, получается, что начал я свою музейную работу 55 лет назад. Очень интересно было. Я иногда приходил и сюда – на Мойку. А в том же самом 1967 году, когда я начал работать в Екатерининском дворце, в церковном флигеле Екатерининского дворца была открыта литературно-монографическая экспозиция, посвященная жизни и творчеству Пушкина, которую создавали доктор исторических наук С.С. Ланда, впоследствии он был одним из оппонентов на моей диссертации, и Т.Н. Воронихина, она была художником выставки. И вот это соединение – научной обоснованности, экспозиционного таланта и художественного дара, дало великолепную литературно-монографическую экспозицию.
И вот в день открытия этой литературно-монографической экспозиции М.П. Руденская познакомила меня с М.Н. Петай, директором Всесоюзного музея Пушкина. Конечно, тогда никому в голову не могло прийти, что ровно через 20 лет я сменю ее в этой самой должности. Но в конце 1987 года уже было принято решение о назначении меня директором Всесоюзного музея Пушкина. И получается, что 35 лет я уже директор музея. Я даже не заметил, как стал в Петербурге самым старым по времени пребывания на этой должности.
Но ведь такая должность – далеко не чисто административная?
Сергей Некрасов: Естественно, меня интересовали очень многие вещи. Я занимался историей русской культуры XVIII – начала XIX века. Потому что в течение многих лет это было как-то очень естественно и органично.
Когда меня назначили директором музея, я совершенно случайно встретился на улице с В. Э. Вацуро, чудесным человеком и превосходным ученым. И когда он узнал, сказал: «Это очень хорошо, Сережа, это как раз для вас...» – «Почему»? – «Вы талантливый популяризатор и так любите старинные вещи». Такая была занятная характеристика. Кстати, Вадим Эразмович писал рецензию на первую мою книгу, посвященную Российской академии. Это было очень любопытно. Он был очень строг в своих оценках, с одной стороны. С другой стороны, как-то хорошо ко мне относился, мы давно знакомы. И когда в издательстве «Современник» в Москве мне предложили, чтобы я принес рецензию на эту книгу от какого-нибудь очень хорошего исследователя, назвали мне пару фамилий московских, а в Петербурге – Вацуро. Он сказал мне: «Сережа, я очень серьезно к этому отношусь, поэтому давайте договоримся так. Я прочту. Если мне понравится, я напишу, а если мне не понравится, я попрошу кого-нибудь...» Через неделю я звоню. Он говорит: «Читаю, буду писать». И вот так, с благословения замечательного ученого в Пушкинском доме и музейщиков началась и моя музейная жизнь, и жизнь, связанная с тем, что свои мысли можно было еще облечь в форму тех самых текстов, которые легли в основу уже более 20 книг на сегодняшний день.
Вы упомянули, что ваша семья жила по соседству с М.П. Руденской. А ваши родители имели отношение к филологии?
Сергей Некрасов: Отец мой принадлежал к тому поколению, которое со школьной скамьи шагнуло сразу на войну. И это определило дальнейшее будущее, он стал военным, служил здесь, в военной академии. Кстати, однажды он взял меня с собой на службу на Васильевском острове, там стояли машины разные, мне можно было прыгать, ползать... Мне лет 5 было... Такое было удовольствие, это я помню. Но гораздо больше мне запомнилось, когда мы потом поехали обратно домой, сели в машину, переехали через мост, с Васильевского острова свернули направо, остановились у Адмиралтейства, вышли и прошли немножко вперед, а дальше – я увидел фантастический памятник, всадник на таком вздыбленном коне... Меня было не оторвать от этого, и всю обратную дорогу я спрашивал: «А кто такой Петр, а что это?»
Конечно, и имя Фальконе, и этот памятник, и история его создания, и открытие, и многое другое я узнал потом. Потом пришла и поэма Пушкина, и балет Глиэра «Медный всадник»... Все это было потом. Но вот это потрясение от первого созерцания Медного всадника осталось на всю жизнь.
Поскольку круг общения в нашем маленьком городе был сравнительно небольшой, то там были и писатели, и учителя, и врачи, и военные. И все мы держались вместе, ходили в гости друг к другу. Поэтому со многими интересными людьми, конечно, тоже доводилось встречаться. С Леонидом Соловьевым, автором «Повести о Ходже Насреддине». Он приехал «издалека», как тогда говорили, чтобы не упоминать лагеря, и был родным братом нашей соседки-учительницы. Там же жила Татьяна Гнедич, знаменитая переводчица, которая тоже приехала «издалека» и с которой тоже довольно много приходилось общаться. Кстати, меня Марья Петровна познакомила с ней в Лицее на одном из этих вечеров. Ахматовские строки: «Царскосельский воздух был создан, чтобы песни повторять...» – это очень правильное и очень точное определение, потому что замечательных дворцово-парковых ансамблей вокруг Петербурга полным-полно, но только Царское Село – это город муз, тут все было во многом предопределено.
Когда вы в 20 лет вели «экскурсии в стиле барокко» по Екатерининскому дворцу, вы, очевидно, были студентом. Студентом чего?
Сергей Некрасов: Я был студентом очень интересного института, который называется Институт театра, музыки и кинематографии. Там, кстати, у меня была прекрасная и очень интересная встреча – с Леонидом Сергеевичем Вивьеном, который не очень охотно, но все-таки вспоминал, что его прадед Жан-Жозеф (в России его звали Иван Осипович) Вивьен портретировал семью Пушкиных и сделал портрет самого Пушкина 1827-28 годов. И все это, естественно, как-то добавляло в ту самую копилку таких интересов к Пушкину и т.д. Потом уже аспирантура, я стал кандидатом исторических наук, первая моя диссертация тоже была посвящена русской общественной жизни конца XVIII столетия. Потому что эти две эпохи – екатерининская и пушкинская, они как-то очень близки.
И вот здесь, кстати, происходит еще одна вещь, которая в будущем найдет свое отражение. Мне в 15 лет удалось прочесть Державина. Я говорю «удалось прочесть», потому что его можно прочесть по-разному. Так вот, мне действительно удалось. Я прочел и ахнул. И тогда понял фразу Пушкина: «Державин, со временем переведенный, изумит Европу». Это мне очень понравилось. И когда я еще учился в школе, в последних классах, я подумал: «Дай-ка я посмотрю, что это за дом, в котором жил Державин». Я пришел, увидел дом – чудовищные коммуналки, пахло щами, что-то было там невообразимое совершенно, страшное, и я подумал, что, наверное, это вообще какая-то ошибка. Нет, точный адрес. От усадьбы Державина не осталось почти ничего. И мне так захотелось восстановить эту усадьбу! В первый же год своего директорства я начал хлопотать, попросил Д.С. Лихачева о содействии. Мы дважды с ним обсуждали, как лучше это сделать. Он написал одно письмо президенту, одно мэру Собчаку о том, чтобы передали нашему музею этот дом.
Президенту – Горбачеву?
Сергей Некрасов: Сначала Горбачеву, потом Ельцину. Дмитрий Сергеевич имел свободный доступ. Его письма как-то отдельно шли, на них обращалось внимание. Хотя еще 1 августа 1988 года В.И. Матвиенко, тогда – заместитель председателя горисполкома, подписала распоряжение о передаче нашему музею центральной части этого дома, где все время текла крыша, лопались трубы, проваливались перекрытия, был ужас какой-то. А чуть позже уже состоялось постановление правительства РФ, тогда В.С. Черномырдин был премьер-министром, о передаче нашему музею всей территории, всего дома и всего сада вокруг. И нам удалось возродить державинскую усадьбу, на что ушло 20 с лишнем лет.
Меня иногда спрашивают: как вы решились? Почему вы решили в таком состоянии взять дом, усадьбу державинскую? Я отвечаю совершенно справедливо: по глупости. Потому что я понятия не имел, что меня ожидает, что придется преодолевать и что придется делать, каков будет масштаб работ. Но это касается именно державинской усадьбы. Потому что все остальное, что здесь было, это не моя заслуга, это наши предшественники сделали. Потому что наш музей – старейший Пушкинский музей России, он был основан в 1879 году. Я надеюсь, бог даст, доживу до момента, когда будем отмечать 150 лет в 2029 году. На пенсии, старичком, но хочу дожить до этого.
В течение многих десятилетий наш музей был единственным пушкинским музеем в России. Мне очень нравится его название: Всероссийский музей Пушкина. Потому что вся Россия его собирала. Несли сначала в лицей. Дом на Мойке был в частной собственности до 1917 года. Указ о создании музея относится только к 1925 году. Чуть позже, в 1958 году, был создан музей на даче Китаева в Царском Селе, где Пушкин с женой провели счастливое лето 1831 года. В 1949 году был создан музей в Лицее.
Это все были отдельные музеи? Вы их объединили?
Сергей Некрасов: Не совсем так. Поскольку первый музей был в Императорском лицее, а в 1917 году произошла революция, никаких Императорских лицеев уже не нужно было. Совнарком закрыл Лицей с формулировкой – «как вредное учреждение». Но там существовал роскошный музей. Более того, в 1917 году там полуроту солдат на посту определили на ночь, они хорошо провели эту ночь, им стало скучно, и они пошли грабить. Разбили витрину, украли перстень, который Воронцова Пушкину подарила. Украли еще несколько вещей. И Борис Львович Модзалевский вынужден был обратиться в Академию наук с просьбой, чтобы вывезти экспозицию под эгидой Академии наук. А поскольку при Академии наук с 1907 года начал функционировать Пушкинский дом, где уже стала собираться своя небольшая коллекция, здесь возник центр. И в 1925 году, несмотря на то, что денег было очень мало, было решено воссоздать квартиру Пушкина, которая тоже была под эгидой АН, а следовательно и подчинялась АН. В 1946 году было принято решение создать к юбилею Николая Алексеевича Некрасова музей-квартиру Некрасова на Литейном. И все это в рамках АН.
Музей Лицея был открыт в 1949 году, а инициатором его открытия стал президент АН С.И. Вавилов. Это единственный случай в истории АН, когда в полном составе на открытие музея приехал президиум АН во главе с президентом. Тогда в Александровском дворце была размещена основная литературно-монографическая экспозиция, посвященная жизни и творчеству Пушкина, которая была совсем иначе построена, чем сегодня у нас и чем это было сделано в Екатерининском дворце.
Таким образом уже собралась «в одном кулаке» литературная экспозиция, Лицей и квартира Пушкина на Мойке. В 1958 году к этому добавился еще музей-дача Пушкина в Царском Селе. И музей-квартира Некрасова. Не было куда присоединить, присоединили сюда.
Нам оставалось только добавить истоки творчества Пушкина. Пушкин – гений, это одна история, нам не подвластная, и ему тоже, но еще сюда добавилась литературная традиция, в которой он рос. А литературная традиция — это традиция XVIII века. И надо было рассказать об этой традиции, надо было найти ее музейное воплощение. И вот мы нашли этот самый дом на Фонтанке, 118, дом Державина, который в течение четверти века был центром русской литературы.
Здесь бывали все. И сам хозяин дома Г.Р. Державин, и его друг Д.И. Фонвизин, который, кстати, последний день жизни провел в этом доме, мы это знаем по воспоминаниям И.И. Дмитриева. Тут и Крылов, и Оленин, и там же заседала «Беседа любителей русского слова». Как раз вот этого и не хватало. Это сделали уже мы, присоединив к уже существующей структуре. Поэтому Всероссийский музей Пушкина — это единство всех этих музейных объектов, создававшихся в разное время и сегодня находящихся в неразрывном единстве.
За эти 35 лет, пока мне довелось быть директором, конечно, очень многое произошло. Я стал директором на волне Перестройки, были разные времена, были советские времена, перестроечные, постсоветские, 90-е и т.д. И, конечно, в связи с изменением условий жизнь музея протекала по-разному. Но, к великому счастью, Пушкин — это та фигура, которая объединяет всех. И что самое интересное, даже люди, придерживающиеся различных политических, религиозных и прочих убеждений, все считают Пушкина своим. И он действительно для всех свой. Удивительный океан, которому можно только удивляться. У Пушкина есть в письме Жуковскому прекрасная фраза: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости».
Это, конечно, очень многоступенчатая ракета, но это, наверное, только гению дано. Соединить страсть к таким либеральным идеям, потому что либертинаж был духом времени, – с искренней преданностью государственности... А как не быть преданности, когда 600 лет предки это всё строили, делали? Он чувствовал за собой эту историю, это тоже дано далеко не каждому. И вот это совершенно фантастическое явление. Поэтому какие бы изменения в стране ни происходили, к Пушкину относились всегда достаточно хорошо, начиная с первых его юбилеев.
