Текст: Андрей Цунский
- Du edle Kaiserin der Städte der Ruthenen,
- groß, herrlich, schöne, reich; seh' ich auf dich dorthin,
- auf dein vergüldtes Haupt, so kömmt mir in den Sinn
- was Güldners noch als Gold, nach dem ich mich muß sehnen.
Эти немецкие слова имеют чрезвычайно важное значение для русской поэзии и для нашей истории. Не пытайтесь до времени запихивать их в машинный переводчик… Уже засунули? Ну и как вам результат?
Особенно «когда я смотрю на тебя там, на твою украшенную золотом голову, мне приходит в голову, что еще за золото, о котором я должен тосковать, - это золото Гюльднера». Ну и кто такой Гюльднер? Ладно, расскажу, но начну, как водится, издалека.
Что значит школа
Знаменита на весь мир церковь Святого Фомы в Лейпциге! Иоганн Себастьян Бах был здесь томаскантором двадцать семь лет. «Томаскантор» - это особая должность, должность руководителя хора именно в этой церкви. Хлопотная это работа! Cantor et Director Musices – так она официально зовется на латыни.
Во-первых, спрос строгий и спрашивают многие. Чего стоят одни отчеты перед городским советом и церковным старостой. И есть в чем отчитываться: томаскантор обязан со своим хором проводить службы в четырех церквях города: Томаскирхе (Святого Фомы), Николаикирхе (Святого Николая), а также Нойес Кирхе (Новая церковь) и Петерскирхе (Святого Петра). Обеспечить набор хористов, создать два полноценных хоровых состава – службы ведь могут совпадать по времени. Самых лучших певцов нужно отобрать в особый, праздничный состав, который будет петь по воскресеньям в Томаскирхе и Николаикирхе. Начинающих требуется направлять в церкви малые (не только из этих четырех), а сколько забот связано с финансированием хора – зарабатывать приходится на его нужды и самим, на что есть и похороны, и пышные (и не очень) свадьбы, и городские праздники. Выборы в городской совет, праздники (не только церковные), свадьбы и чествования первых лиц и – жизнь есть жизнь - их же поминовения.
И есть Университет! Прекрасный Лейпцигский Университет! «Гаудеамус» должен греметь и вдохновлять здесь так, чтобы нынешний студент ощутил себя самым везучим и счастливым на свете, а студент пятидесятилетней давности плакал в старости, благоговея, вспомнил его звучание, и на краю могилы снова обманул врачей! И, как ни в чем не бывало, явился в библиотеку или лабораторию, забыв про горсть таблеток, и начал снова работать рука об руку с молодыми! И ведь бывало такое, бывает и сколько раз еще будет… Не верите? Послушайте «Гаудеамус» в исполнении хорошего хора. Хотя в записи лечебные свойства уже не те. А еще «Гаудеамус» оберегает университет от врагов.
- Pereat tristitia,
- Pereant Dolores!
- Pereat Diabolus,
- Quivis antiburschius
- Atque irrisores!
- Да исчезнет горестность,
- Да исчезнут скорби!
- Да исчезнет дьявол-гнус,
- Всякий антибуршиус
- И глумливцы в злобе!
Но это стало возможным только когда Христиан Вильгельм Киндлебен отредактировал текст и стал он таким, каким знаем его мы сейчас. Впервые он был опубликован в сборнике «Lieder für Freunde der Geselligen Freude» - «Песни для друзей в веселье и радости» (Leipzig, 1788).
А оплата писцов, покупка перьев и бумаги – ведь ноты всех произведений нужно копировать и помещать в библиотеку, а библиотеку нужно отапливать, климат ведь был когда-то куда суровее, и нужно было поставить там достойные полки и мебель, а органы в церквях тоже периодически требуют ремонта. Так и это ведь далеко не все!
Томаскантор не только дирижирует в церкви Святого Фомы на еженедельных дневных службах, но и дирижирует хором в записях и на гастролях. Вам кажется, что я попутал прошлое с настоящим? Сам вижу, но вы уж простите. Мог и запутаться немного – ведь хору не сто и не двести, а… восемьсот десять лет. Как и церкви Святого Фомы в Лейпциге.
И столько же лет школе Святого Фомы – основал ее маркграф Теодорих I или же Дитрих фон Мейсен. И создавал он ее как schola pauperum – то есть школу для бедных. Он был из тех, кто думал не о том, как пристроить отпрысков в Сорбонну, а о том, как выучить детей страны, за которую нес ответственность.
Сначала школа была невелика, это был дом, сокрытый во дворе церкви (уточнять какой, надеюсь, не нужно). В 1553 году пристроили второе здание. Первое масштабное расширение провел томаскантор Иоганн Себастьян Бах. Когда только этот удивительный человек успел написать ХТК, «Гольдберг-вариации», собрать народные песни, перевернуть всю европейскую музыкальную культуру… Что такое ХТК? Раньше вскричал бы что-нибудь эмоциональное, но я учусь быть добрее. Хорошо Темперированный Клавир. Поинтересуйтесь в поисковом сервере, пожалуйста!
Сейчас, сейчас. Вдох, выдох. Вот.
Мне кажется, что день учителя музыки должен отмечаться не 1 октября, а 31 марта, в день рождения Баха. Но мы отвлеклись, не успев даже начать разговор о нашем сегодняшнем имениннике. И он тоже имеет непосредственное отношение к школе Святого Фомы. И к загадочным строкам, где две головы и какой-то Гюльднер.
Как Пауль собрался в Лейпциг и что он там делал
В городке Хартенштейн, что в Саксонии, в семье священника Авраама Флеминга пятого октября 1609 года родился сын Пауль. Фамилия «Флеминг» встречается не только в Германии. Например, один лондонец с такой фамилией в наше время известен гораздо больше – Ян Флеминг, автор серии романов о Джеймсе Бонде. Ну и пусть себе Бонд сколько угодно перемешивает что-то с чем-то и не взбалтывает – а у нас сегодня речь об одном из тончайших европейских лириков XVII века. А фамилия эта указывает на то, что предки обоих Флемингов когда-то приехали – кто в Англию, кто в Германию – из Фландрии. Но что там за фламандские корни, когда они приехали, кто были – теперь уж не проследить.
Авраам Флеминг был священником-лютеранином, весьма неглупым и состоятельным. Он думал об образовании сына – и сначала учил его сам, а потом послал в школу в ближайший городок Миттвейде, а затем и в школу Святого Фомы в Лейпциг. А к тому времени школе было уже четыреста лет, и была она известна не только своими музыкальными традициями. К тому времени школа принадлежала городу, ученики жили в интернате, носившем имя Thomasalumnat. И упор в школе делался на изучение языков – латыни и греческого в особенности. Языки в то время слегка менялись по мере передвижения человека по земле – пройдя Европу пешком, можно было постепенно, от диалекта к диалекту, овладеть всеми языками континента. Но основой была латынь, в которой Пауль преуспел.
А после школы он остался в Лейпциге – ведь здесь был Университет! И в Университете он получил не одну, а две специальности. Сначала он получил диплом доктора философии. А уж потом – степень доктора медицины. Для своего времени он был одним из самых образованных людей в Европе. И все это время… писал стихи!
А все лучшие образцы поэзии в то время были связаны с латынью. Его идеалом ненадолго стал Овидий, затем он обращался к Марциалу, Катуллу и Проперцию.
Но что за радость поэту, если его читатели – всего лишь узкий круг людей, владеющих латынью? Даже шутливый стих понравившейся подавальщице в трактире не прочитаешь! Латынь дает форму, но как же ограничены ее возможности: мертвый язык и есть мертвый язык.
И Пауль Флеминг обращается к инструменту, который начинает звучать у него ярко, красиво и неожиданно. Этот инструмент – простая немецкая речь. Он ведь даже не знал, что своими стихами начинает формировать тот немецкий язык, на котором говорит Германия, который теперь изучают на германских отделениях филологических факультетов и на котором напишет свою великолепную максиму Иоганн Вольфганг Гёте, причем применительно к Флемингу она прозвучит особо: «Кто не знает ни одного иностранного языка – не знает ничего и о своём».
Многие стихи Флеминга весьма удачно лягут на музыку – и тут, конечно, прямая заслуга школы Святого Фомы. Только не подумайте, что первым к этому имеет отношение Иоганн Себастьян Бах. Бах появится на свет только в 1684 году. Флеминга не станет в 1640-м.
- Во времени живя, мы времени не знаем.
- Тем самым мы себя самих не понимаем.
- В какое время мы, однако, родились?
- Какое время нам прикажет: «Удались!»
- А как нам распознать, что наше время значит
- И что за будущее наше время прячет?
- Весьма различны времена по временам:
- То нечто, то ничто — они подобны нам.
- Изжив себя вконец, рождает время время.
- Так продолжается и человечье племя.
Транзит через Голштинию
Человек предполагает, а располагают то Бог, то владыки земные. Безумная Тридцатилетняя война охватила Европу и унесла миллионы людей. В 1633 году врач и философ Пауль Флеминг бежал в Голштинию, где его принял герцог Фридрих III Гольштейн-Готторпский. Флеминг стал его врачом и управляющим при дворе. Но что не угрожало поэту ни в коей мере, так это засидеться на одном месте и не повидать мир.
Герцог Фридрих Третий думал о будущем. За пятнадцать лет до Вестфальского мира он уже думал о том, как станет жить его государство и города после безумной и бесцельной войны. Нужно было искать партнеров для будущей торговли, думать, где искать хлеб и деньги. Это должен был быть партнер не воюющий, готовый торговать. Поэтому соседи никак не годились. Англия мудро не влезала в европейские побоища слишком глубоко, к тому же у нее были свои проблемы – с испанцами, на кону стоял Новый Свет и владычество над морями. И герцог обратил свой взгляд на Восток. Там лежала загадочная страна, в которой кончилось Смутное время, пришел к власти молодой царь Михаил, было что продать, а кроме того – через нее шел путь на загадочный Восток, в Персию, к хлопку и шелку. Начался долгий обмен письмами, и наконец договориться удалось.
В конце 1633 года герцог был готов отправить в Россию свое посольство. Потребовался толковый, знающий языки хороший дипломат и человек порядочный. Где же взять такого?
Но пока есть вольные Университеты – есть где искать и умных, и порядочных. И нашелся. Даром что сын портного – зато знает множество языков, изучал историю и дипломатию, философ и умница, Адам Олеарий – Adam Olearius по-латыни, а по-немецки – Адам Ольшлегель. Еще и математик, и физик, и богослов.
И учителем был некоторое время, а где? Угадали! В школе Святого Фомы! Адам Олеарий стал секретарем посольства (а в действительности – его истинным главой). И немудрено, что и он нашел себе помощника среди выпускников школы Святого Фомы и Лейпцигского Университета. Безусловно образованного и умного, не вороватого, открытого душой – и при этом врача, что в далеком путешествии совершенно необходимо. И был это Пауль Флеминг. Но был у мудрого Олеария еще один резон. Он понимал, как может оказаться важно, чтобы в составе посольства был поэт. Стихи останутся, стихи запомнятся, создадут совсем другой фон для переговоров. Флеминг – восторженный певец любви, природы – и одновременно богобоязненный человек, добрый, благодарный. Он не дипломат – но как он располагает к себе! И Олеарий не ошибся.
На море
И наконец, когда все удалось согласовать с русским двором, 22 октября 1635 года посольство из тридцати пяти официальных лиц и общим числом в девяносто человек отправилось из Гамбурга морем в Ревель (ныне - Таллин), а оттуда предстояло идти по суше. Но возле острова Гохланд посольство потерпело самое настоящее кораблекрушение.
- Злым ветром весь корабль истрепан и избит,
- И вдруг о твердый он кидается гранит...
- Тут смерть предстала вам. Вы видели могилу.
- Разбило киль в куски и руль ваш вмиг скосило.
- Все планки, задрожав, как щепки, раздались,
- И с моря волны к вам в каюты ворвались,
- Труп корабля погиб. Все, что грузнее было
- Из скарба, — шло на дно, а легкое — поплыло.
Эти стихи Флеминга о случившемся несчастье, впрочем, относятся к другому кораблекрушению, уже по Астраханью, их приводит в своей книге о посольстве сам Олеарий. Но именно в том фрагменте, где говорит о злосчастном морском пути в Ревель. Сам он пишет о вынужденном «купании» у Гохланда так: «Только что мы достигли берега и не успели еще высадиться, как крестьяне сейчас же схватились за бутылку с водкою, которую мы им предоставили охотно, но слишком рано: не успели мы еще вынести груз и разместить его на суше, как они побежали с бутылкою в деревню, созвали своих родных и соседей и выпили бутыль столь поспешно, что раньше, чем мы спохватились, они уже бегали кругом с женами и детьми, донельзя пьяные, начали ругаться и драться». Это еще не в России, кстати. Трудное дело – дипломатия.
Сложность была в том, что на дно (или к хитроватым подвыпившим крестьянам) пошли тяжелые подарки и поплыли бог знает куда легкие верительные грамоты, и само посольство месяц мотало по штормовым балтийским волнам, пока оно не добралось до Ревеля. И если грамоты переписать не так трудно, то вот подарки-то были дорогие.
Кремль во всем великолепии
Но земля оказалась гостеприимнее – 29 марта 1636 года посольство торжественно въехало в Москву. Сначала они увидели огромный деревянный город: «Улицы широкие, но осенью в дождливую погоду очень грязные и вязкие, поэтому большинство застлано круглыми бревнами, поставленными рядом, и по ним идут, как по мосткам».
Затем явился им Кремль: «внутри находится много великолепных построек из камня, зданий, дворцов и церквей. Колокольни обтянуты гладкой, густо позолоченной жестью, которая при ярком солнечном свете превосходно блестит и дает всему городу снаружи прекрасный облик».
Ну и конечно, на это заморские гости уж никак не могли не обратить своего внимания: «Женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом. Но в городах они все румянятся и белятся, причем так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршней муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску».
Многое заметил острый глаз дипломата – и хорошее, и плохое. Олеарий пришел в ужас от сквернословия, которым отличались мужчины, женщины и даже дети. Мздоимство чиновников не скрылось от его взгляда. Раболепие перед начальством от крестьянина. Ну а специфические дамочки, торгующие бирюзовыми украшениями и держащие колечко во рту (это был профессиональный опознавательный знак), не удивили. В Европе тоже имеются, а уж в Гамбурге – точно.
А у поэта – свой взгляд.
- Град, русских городов владычица прехвальна
- Великолепием, богатством, широтой!
- Я башен злато зрю, но злато предо мной
- Дешевле, нежель то, чем мысль моя печальна.
- Мной зришься ты еще в своем прекрасней цвете;
- В тебе оставил я что мне милей всего,
- Кто мне любезнее и сердца моего,
- В тебе осталася прекраснейшая в свете.
- Избранные места России главных чад,
- Достойно я хвалю тебя, великий град,
- Тебе примера нет в премногом сем народе!
- Но хвален больше ты еще причиной сей,
- Что ты жилище, град, возлюбленной моей,
- В которой всё то есть, что лучшее в природе.
Привожу здесь это стихотворение полностью (перевод Александра Петровича Сумарокова). Полностью по очень серьезной причине. По той же причине его следует знать, стоило бы рассказывать о нем школьникам. Почему?
Не иностранных, не немецких. Первое вообще, в том числе и в России. И написал его немец Пауль Флеминг. Называется «Сонет великому граду Москве».
Минута сожаления
Ну почему я не знаю немецкого языка? Почему не прочитал всего, что можно было прочесть о Пауле Флеминге, еще в университете имени, прости господи, Жданова, и не проделал тот же путь, что и Флеминг, не написал книгу о его удивительном путешествии и удивительной – жаль, что такой короткой – жизни?
Не стану кусать локти. Может быть, потому – что эту книгу еще напишете именно вы?
Восточная притча
«К шаху пришел однажды его садовник, чрезвычайно взволнованный, и сказал ему: дай мне самую быструю твою лошадь, я уеду как можно дальше, в Испагань. Только что, работая в саду, я видел свою смерть. Шах дал ему лошадь, и садовник ускакал в Испагань. Шах вышел в сад; там стояла смерть. Он сказал ей: зачем ты так испугала моего садовника, зачем ты появилась перед ним? Смерть ответила шаху: я не хотела этого делать. Я была удивлена, увидя твоего садовника здесь. В моей книге написано, что я встречу его сегодня ночью далеко отсюда, в Испагани».
Больше всего я люблю эту притчу в пересказе Гайто Газданова. Увы, читатель, впереди печальный финал нашей истории, и в этом финале притча эта как нельзя более к месту.
Нет-нет, Пауль Флеминг благополучно доехал до Москвы и оправился дальше! Он побывал в Нижнем Новгороде. В Астрахани, едва не утонул – но не утонул – в Каспийском море, добрался до Персии – и там посетил город Исфахан – ту самую Испагань из сказки, но и там с ним ничего страшного не случилось. Он и обратно вернулся, и встретил в Ревеле девушку, которую полюбил, и уже собирался жениться. Увы. Пока он был в посольстве, девушка решила не ждать поэта из Персии, а выйти за бюргера в Ревеле. Он писал ей… ладно, у нас не книга. Сами разыщете.
Вернувшись из посольства, он занялся в Лейдене медициной и подтвердил докторскую степень и там. А после переехал в Гамбург, и… воспаление легких. Банальная пневмония, три недели на антибиотиках! Если, конечно, не ковид… У меня брат от него умер, так что ковид-диссидентам лучше мне на глаза не попадаться.
28 марта 1640 года доктор медицины Пауль Флеминг, прекрасно понимая, что с ним происходит, шутил, бодрил друзей. Попросил бумагу и перо. И написал:
- Я процветал в трудах, в искусствах и в бою.
- Избранник счастия, горд именитым родом,
- Ничем не обделен - ни славой, ни доходом,
- Я знал, что звонче всех в Германии пою.
- Влекомый к странствиям, блуждал в чужом краю.
- Беспечен, молод был, любим своим народом...
- Пусть рухнет целый мир под нашим небосводом,
- Судьба оставит песнь немецкую мою!
- Прощайте вы, Господь, отец, подруга, братья!
- Спокойной ночи! Я готов в могилу лечь.
- Коль смертный час настал, то смерти не перечь.
- Она меня зовет, себя готов отдать я.
- Не плачьте ж надо мной на предстоящей тризне.
- Всё умерло во мне... Всё... Кроме искры жизни.
- (Перевод Л. Гинзбурга)
Смерть ждала его после такого путешествия, опаснее которого по тем временам было разве что пешком отправиться в Африку без семи шкур. И надо же было избежать опасностей войны, не погибнуть в море, отбиться от грабителей в Москве (было!), не заразиться чумой, вскрывая трупы… И простудиться насмерть. 2 апреля 1640 года величайший в те дни поэт Германии – умер. Достойно и мужественно.
(«Мои вздохи, мои слезы»), на второе воскресенье после Богоявления. Для финала ему нужны были стихи – и попались ему на глаза стихи Флеминга. А вскоре и сам Бах переберется в Лейпциг – да там навсегда и останется. Знаете, в Европе много далеко не чужих вам людей!
