Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Но сначала – несколько фактов.
Ровно 100 лет назад, 30 декабря 1922 года I Всесоюзный съезд Советов утвердил Договор об образовании Союза Советских Социалистических республик, подписанного представителями четырех сторон – Российской Федерации, Украины, Белоруссии и Закавказской Федерации. Потом состав СССР менялся, почти все мы об этом помним, но суть страны оставалась неизменной. Государство, которое должно было стать первой ласточкой нового мира, просуществовало сравнительно недолго – меньше 70-ти лет. Но память о нем сохраняется прочно. Очень уж интересное было время. Новаторское. И создатели СССР умели работать с массовым восприятием образов государства. Само слово «советский» звучит выразительно и благородно. А это – речевая и литературная реальность.
Сегодня многие ревниво относятся к славе СССР. Мол, это был всего лишь один из многих этапов российской государственности. Не более. А особенности и самобытность советской системы, советской культуры не так уж и важны. Думаю, что это лукавство. Советский Союз не вписывается в эту тужурку хотя бы потому, что он был новой формой государственности, что власть в те годы взяла на себя инициативу в управлении культурной политикой, что воодушевляло апологетов и по-своему вдохновляло противников. Найдется и еще тысяч и одна причина, чтобы воспринимать советский уклад как особое направление в политической мысли и, конечно, в культуре.
Уникальность Советского Союза отменить невозможно. И не так уж преувеличивал Павел Коган, когда писал:
- Есть в наших днях такая точность,
- Что мальчики иных веков,
- Наверно, будут плакать ночью
- О времени большевиков.
И все-таки сегодня приходится доказывать – а можно ли говорить о специфической, самобытной советской культуре, о советской литературе? И здесь прямолинейные ответы бессильны. Для кого-то советский стиль – это только подчинение всего и вся интересам победившего класса, а затем – государства. Творческий союзы как управленческие департаменты. Но разве это главное?
Советская литература присягала социалистическому реализму. Один из главных его теоретиков – Анатолий Луначарский – так рассуждал об этом творческом методе: «Могучие молодые классы, перед которыми стоит задача переделать все общество, внести новые методы завоевания природы человеком, - склонны к реализму. Это понятно, им нужно ориентироваться на окружающее, им нужно точно знать себя, природу, общественные силы, которые являются враждебными для них, и те завоевания, за которые приходится бороться… Социалистический реалист сам активен. Он не просто познает мир, а стремится его переделать. Ради этой переделки он и познает его, поэтому на всех его картинах лежит своеобразная печать, которую вы сразу чувствуете. Он знает, что природа и общество диалектичны, что они постоянно развиваются через противоречия, и он испытывает прежде всего этот пульс, этот бег времени. К тому же он весь целеустремлен, он знает, где зло и где добро, он отмечает те силы, которые останавливают движение, и те, которые способствуют его напряженному стремлению к великой цели. Этим придается совершенно новое освещение извне и изнутри каждому художественному образу». Это противоречивая материя, в чем-то утопическая, но важная, хотя и не единственная в советском контексте.
Советскому Союзу понадобилась массовая культура – как, например, и массовый инженер. И ее удалось создать, хотя для этого понадобилось около двух десятилетий. Итог известен. Кто даже в наше время не помнит мелодий Исаака Дунаевского, плакатов и лозунгов советской поры и героев кинофильмов от Василия Ивановича Чапаева до Жени Лукашина? Массовое должно быть предельно понятным. Но в то же время развивалась и дидактическая, сложная литература. Ведь еще одна обязанность советской литературы – воспитание. Людей надо было поднимать – «всё выше, выше и выше». А какие слова складывались в мелодии:
- В буднях великих строек,
- В весёлом грохоте, в огнях и звонах,
- Здравствуй, страна героев,
- Страна мечтателей, страна учёных!
- Ты по степи, ты по лесу,
- Ты к тропикам, ты к полюсу
- Легла родимая, необозримая,
- Несокрушимая моя.
Это Анатолий Д’Актиль (Френкель), во время Гражданской войны служивший в политотделе Первой Конной армии.
Наверное, банально и говорить, что такая песня могла появиться только в Советском Союзе. И само название – «Марш энтузиастов». Между прочим, Шоссе Энтузиастов, как и, например, парк Дружбы, могло появиться только в СССР. Впрочем, новой была не только тематика, но и ритмы, рифмовка.
Кто был первым советским писателем? Быть может, «пролетарский поэт» Михаил Прокофьевич Герасимов с его воззваниями:
- Люблю я труб заводских струны,
- Гудок, будивший паром медь.
- Я знаю — красный флаг коммуны
- Над миром будет пламенеть.
Герасимов писал и так: «Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля, \\ Разрушим музеи, растопчем искусства цветы». Потом это воспринималось только как перегиб. Рафаэля в СССР любили.
А, может быть, Демьян Бедный, о котором Ленин говорил: «Грубоват. Идет за читателем, а надо быть немножко впереди», «Вульгарен, ах, как вульгарен; и не может без порнографии». Сталин обошелся с ним еще строже, а, между прочим, лучшего поэта-пропагандиста и агитатора ни до, ни после в наших краях не бывало. И всё-таки Горький. Первым, думаю, был он – и задолго до 1917 года. Собственно говоря, так и принято было считать.
Советская культура рождалась на отрицании всего, что было прежде. С перехлестами. Исключение делали лишь для нескольких писателей – предтеч революции, таких, как Александр Радищев и, конечно, Николай Чернышевский. Об остальных спорили. И не сомневались, что для нового мира необходима не только новая классика, но и небывалый язык, футуристический стиль.
Словом, как писал Николай Глазков как раз в период «освоения классического наследия»,
- У молодости на заре
- Стихом владели мы искусно,
- Поскольку были мы за ре-
- Волюционное искусство.
- Я лез на дерево судьбы
- По веткам мыслей и поступков.
- Против меня были рабы
- Буржуазных предрассудков.
Кстати, сам Ленин не принимал футуризм, оставался поклонником Тютчева, Тургенева, Надсона, отчасти – Толстого. И вскоре «освоение классического наследия» стало важнее отрицания.
Советский Пушкин
Советскую цивилизацию называют литературоцентричной. «Я поднимаю свой бокал за вас, писатели, инженеры человеческой души», - говорил Иосиф Сталин на встрече с советскими литераторами в доме Максима Горького.
Рубежным стал 1937 год, после которого уже никто не смел сбрасывать Пушкина с парохода современности. «Он не стоял еще за власть советов, но к ней прошел он некую ступень», - писал о Пушкине Демьян Бедный. 100-летие гибели поэта отмечали широко – книгами и фильмами о нем, торжественными заседаниями и, главное, массовыми изданиями. Впрочем, уже до этого Пушкин (как и Ломоносов, и Некрасов, и Толстой) стал основой школьной программы по литературе, к которой в то время относились серьезно. Уроки литературы до 1960-х, по воспоминаниям многих, были особенно важны. Их воспринимали как прикосновение к чему-то необыкновенно высокому. И даже завзятые двоечники, если и не читали, то знали в лицо Пушкина и Толстого. А также Горького и Фадеева.
К классикам относились как в святым отцам светской религии – и почитали, и изучали их. Сначала – по большей части, несколько прямолинейно, в соответствии с актуальными установками. Потом – тоньше, глубже, многообразнее. И Пушкин стал знаменем советской культуры. Как и Толстой. Как и Чехов, которого любили и понимали, как, увы, не любят и не понимают сегодня. Как только их не интерпретировали… Это было, в лучших проявлениях, не рабское поклонение, а опора и постижение. С сомнениями и ретирадами, но с ощущением, как это важно – писать и читать.
Час мужества
Черта, которая отличала советских литераторов от предшественников – манифестация мужественности, которая порой доходила до суровости. И, хотя в установках на социалистический реализм отрицался «грубый натурализм», его признаки можно встретить и в лучших, и в посредственных образцах словесности того времени. Даже Анна Ахматова писала про «Час мужества». А уж как писали о революции и Гражданской (а затем и об Отечественной) войне в прозе – в духе раннего Толстого, а иногда и совсем по особому. При этом нельзя было переходить границу человечности, гуманизма. Но – в идеале, без лишних сантиментов.
Советское Отечество так и прославляли: «Надежды свои и желанья \\ Связал я навеки с тобой, \\ С твоею суровой и ясной, \\ С твоею завидной судьбой». Самое главное слово здесь – суровая. И Михаил Исаковский произносит его с гордостью. Еще острее сформулировал эту идею Семен Гудзенко – после войны – в стихотворении «Мое поколение», которое для советской литературы не менее важно, чем «Ворон» Эдгара По – для американской: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели». Это – коренное советское, это идет от Горького, считавшего, что жалость унижает, любившего гордых и сильных. Ну, и чтобы до дна вычерпать эту тему, вспомним известнейшие строки Ярослава Смелякова – пожалуй, самого советского по духу из поэтом своего поколения:
- Я ходил напролом.
- Я не слыл недотрогой.
- Если ранят меня в справедливых боях,
- забинтуйте мне голову
- горной дорогой
- и укройте меня
- одеялом
- в осенних цветах.
Здесь важно каждое слово. Недотроги были не в чести. А бои представлялись справедливыми. Эта волна в советской литературе сильна и самобытна, но это не означает, что под запрет попали противоположные мотивы. Наоборот! Самый любимый поэт страны советов – это все-таки Есенин с его изысканными жалобами на горькую судьбину, на уходящую молодость. Как же без него? Без противоречий и слез?
Прекрасные противоречия
Если ставить во главу угла идеологию, мы без труда увидим, что в те времена создавалась и советская литература, и антисоветская, и несоветская. На любой вкус.
Масштаб эпохи проявился и в том, что все три направления до сих пор интересны. У крупного явления и противники крупные.
Советское искусство решало две почти взаимоисключающие задачи. Нужно было соответствовать представлениям о «народности». Никакого снобизма. И в то же время, следовало просвещать, поднимать «среднего читателя» (в том числе и совсем неискушенного) до литературных высот. Эталонным в этом смысле считался роман Михаила Шолохова «Тихий Дон». Во-первых, талант молодого автора почти не подвергался сомнениям – советский Толстой, да и только. Во-вторых, к этой книге действительно тянулись. За ней выстраивались очереди в библиотеках. Десятилетиями.
В советское время нельзя было сказать: мы должны жить плохо, потому что потребительство – это не наш путь. В то же время, воспитывалось презрительное отношение к деньгам. А противоречия – это прекрасно! Для литературы – особенно. Поэтому, с одной стороны, с мещанством боролись, да еще как. «Скорее головы канарейкам сверните, чтоб коммунизм канарейками не был побит». Это, конечно, Маяковский. А потом герой Виктора Розова – старшеклассник Олег Савин – отцовской саблей рубил мебель, к которой в его доме стали относиться как к венцу творения. А еще для Розова было важно, что фикус – это никакой не мещанство, а украшение жизни. Но и к росту уровня жизни относились уважительно, монашеской аскезы от людей не требовали. Снова – квадратура круга, как и с народностью и просвещением. Это и привлекает в советской культуре: она живая, недогматическая, хотя ею и постоянно пытались управлять с помощью директив.
Советская культура провозгласила безусловный приоритет общественного над личным. «Думай прежде о Родине», - такие правила жизни звучали на разные лады. Не в первый раз в мировой истории. Чем-то это напоминало античную этику и выросший из нее классицизм. Но классицизм сменился сентиментализмом, а афинская классика перешла в эллинизм. От общественных проблем и великих материй литература перешла к личным рефлексиям. Нечто похожее произошло и в советские времена. Идеология осталась. Но – как фон, атмосфера. Нередко – как нечто важное, но почти недостижимое, по крайней мере, в наше время. Важнее оказался иной ракурс: «страдания Вертеров» и Гамлетов.
Не только ностальгия
Восприятие советской культуры всё еще сильно зависит от политических убеждений. Убежденные противники Октября есть и в наше время. Само название Союза приводит их в раздражение. В таком случае его любят писать через «ц» - «совецкий». Это, очевидно, следует воспринимать, как убийственный сарказм. Но еще сильнее другая волна – ностальгическая. В самом широком смысле слова.
Советская волна остается заметной в нашей культуре – среди других волн, в том числе – псевдосоветских. Предположу, что в ближайшие годы многие ходы, свойственные той культуре, окажутся востребованными. Актуальнее станет Максим Горький – один из лучших спутников трудных времен, когда приходится признавать, что мы живем в бесприютном мире, которому необходимы сильные и свободные личности. И «Детство», и «На дне», и «Вассу», и «Самгина», и «Артамоновых» надо бы перечитать.
Изучать советскую литературу будут непременно. Правда, до сих пор никому не удавалось этим заниматься «без гнева и пристрастия». Думаю, нас все-таки еще многое ожидает. Где вопросов больше, чем ответов – там-то и начинается самое интересное. А СССР все-таки был и во многом – есть.
