Прозаический «Лицей» в диалогах. Часть 1

Текст: Елена Нещерет*

Вокруг “Лицея” никогда не бывало спокойно – что в принципе логично, учитывая, в честь кого и для кого существует премия. “Блажен, кто смолоду был молод”, – писал поэт, имя которого она носит. И сам был шумен, задирист, эксцентричен, иногда прямо-таки неистов.

А потом прошло двести лет, и оказалось, что его именем можно воспитывать детей и вообще осаживать не в меру прытких. Так у Пушкина появилось два лица: озорная и капризная рожица лицеиста-смутьяна и бронзовый лик “нашего всего”, который удобно предъявлять, когда срочно нужен священный трепет перед Настоящей Литературой.

Пытается балансировать. Ведь премия поневоле является неким ориентиром, показывающим, куда стоит двигаться юным литераторам, если они хотят в “большую литературу”. Так “куда ж нам плыть” на этот раз?

В прозаическом Коротком списке в этом году было десять произведений, хороших и разных. Что интересно, известность и публикуемость авторов на его формирование, кажется, никак не повлияла: за бортом шорт-листа остались вполне сложившиеся и успешные Шипнигов и Пелевин-младший. При этом подчеркнуто “дебютантским“ список финалистов не назовешь: Игорь Белодед и Борис Пономарёв оказались в шорте по четвертому разу каждый, а Рагим Джафаров, пусть раньше и не появлялся в лицейском финале, выпустил в “Альпине” уже третью книгу. Впрочем, никто из них не победил.

Но давайте посмотрим на тексты финалистов sine ira et studio. Да не просто «без гнева и пристрастия», а в остраненном формате диалога. Прием этот и самому Пушкину был знаком: предисловие к "Бахчисарайскому фонтану" Вяземский исполнил именно в виде “Разговора между издателем и классиком”, а Пущин заставлял поэта читать вслух критику на пушкинские же стихи, написанную в виде разговора "между дьячком, просвирней и корректором типографии" – отчего два лицейских (!) приятеля хохотали во весь голос.

У нас, впрочем, никаких дьячков не будет: мы оглядим финалистов глазами книготорговца, которому по должности положено знать, что за книга перед ним и кому ее предложить. Благо автор этих строк книготорговцем как раз и является.

В один небольшой питерский магазин входит дама средних лет. Строгая, ухоженная, как-то по-особенному одухотворённая. Сразу видно – старая питерская интеллигенция. Спрашивает, серьёзно поблёскивая очками (под таким взглядом невольно ёжишься и вспоминаешь, где на одежде дырки):

– Что есть нового? Только чтобы без пошлости.

Ответ у консультанта находится сразу и как бы сам собой:

– “Полунощница” Надежды Алексеевой – роман о духовном поиске и росте, о непростом периоде нашей истории, о русском Севере и покаянии. Айтишник Павел, сирота… (осторожно! С полки падает роман финалистки прошлых лет Веры Богдановой “Павел Чжан и прочие речные твари”). Так вот, сирота-айтишник Павел восстанавливает машину, на которой разбились его родители, “Победу” дымчатого цвета (вот нам и дым отечества), сбивает на ней человека и с тех пор не может найти покоя. А тут ещё умирает любимая бабушка, оставив призрачную ниточку к своему потерянному брату. Павел решает уцепиться за эту ниточку, и она приводит его на Валаам – к трагической истории семьи и страны.

Дама с сомнением косится на незнакомое имя автора, но немного оттаивает, когда слышит, что это немного похоже на фильм “Остров” с Мамоновым.

Через неделю возвращается, хвалит. Говорит – и не скажешь, что автор молод. То есть молода. Долго и с удовольствием говорит о связи текста с лейтенантской прозой, припоминает раннего Прилепина. Услышав, что роман не получил “Лицей”, многозначительно роняет: “правда глаза колет”. Потом просит что-нибудь подобрать для внучки, которая не знает, куда поступать – "и вообще плывёт по течению”.

– А что читает внучка?

– Да не особо читает, всё сериалы смотрит. Этот, про мрачную девочку, ну и до этого ещё другой, про шахматистку. Я бы ей посоветовала “Защиту Лужина”, но как будто рановато ещё.

– А вот третье место “Лицея” как раз про шахматы! Дарья Месропова, “Мама, я съела слона”. Там девочка Вера страдает от того, что полненькая, неяркая и совершенно не понимает, чего от жизни хочет. Однако в шахматы играть умеет так, что вышла на всероссийский уровень.

– Мораль-то там есть какая-нибудь? А то в современных книгах так, к сожалению, часто: непонятно, для чего существуют, чему учат.

– И мораль есть, и высокие проблемы, и очищение через страдание. Но всё это ненавязчиво, по-молодёжному. И ещё – у героини, как у всех подростков, обострённое чувство справедливости.

Внезапно последней фразой заинтересовывается другая дама, постарше. Она с нежностью перебирает полочку со стихами, листая иногда сборники блокадных поэтов. На слове “справедливость” в ней что-то меняется – взгляд за очками остреет, будто устремлён в снайперский прицел:

– Справедливость? Думаю, пока юношество не знает, в каком городе живёт, о справедливости нечего и заикаться! Сначала нужно знание своих корней и великой истории. Особенно здесь. Знаете, что за места вокруг? Сейчас уже толком ничего и не пишут о Ленинграде.

В кои-то веки продавец во время этой обличительной тирады не изучает носки собственных ботинок.

– Знаете, – неприметный серый томик Владимира Хохлова “Заневский проспект” будто сам прыгает в руки, – в этом году молодой автор как раз получил первую премию "Лицея" за историю двух семей на фоне истории Петербурга!

– Да неужели? А сам он здесь бывал?

– Очевидно бывал. Так, как Хохлов, могут описать город только те, кто его исходил. Очень много достоверных деталей. И вообще текст сделан так, будто и не в наше время написан. Автору меньше сорока, но знает он, кажется, всё и всех: и Гоголя остроумно цитирует – ну, то место про Невский проспект – и советские анекдоты, и важные политические события не просто упоминает, а вплетает так, будто сам в них участвовал. Иногда даже сложно сказать, не присутствовал ли он лично на процессах по поводу “Звезды” и “Ленинграда”.

Собеседница скептически приподнимает серебристую бровь:

– Знаете, всё это так хорошо, что даже не очень-то верится. И сколько стоит этот бесценный артефакт?

– Меньше шестисот рублей. Для книги в твёрдом переплёте в наше время это вообще копейки (в отличие от книг большинства финалистов, “Заневский проспект” уже издан в прошлом году издательством "Зебра-Е", и его действительно можно купить в печатном виде. – Прим. ред.).

– Да, книги нынче малодоступны. Вот раньше…

– Сколько можно ждать, девушка! Отпустите меня, а потом болтайте сколько угодно! – У кассы стоит крайне недовольная дама лет пятидесяти. В её руках – стопка сентиментальных романов в мягких обложках и один томик – в твёрдом переплёте. Крошечная собачка с любопытством выглядывает из объёмной сумки.

– Нужен ли вам пакет?

– Нет. Мне нужна новая книга Ольги Шильцовой. Может быть, слышали – “Хозяйка для Кербера”. А то “Когти перемен” я у вас на полке нашла, а “Хозяйку” – нет.

– Просто её ещё не напечатали.

– Жаль. Мне на даче будет нечего читать! А когда напечатают?

– Уже скоро. Она же получила второй приз премии “Лицей”. Слышали?

– Нет. Скажите лучше – это будет продолжение ветеринарной серии?

– Не совсем. Это романтическое фэнтези. Но главная героиня – снова ветеринар. Однажды к ней на приём приводит собаку древнегреческий бог. Конечно, между ними возникает притяжение…

– Стойте, вы мне так сейчас всё перескажете! Самое главное – конец печальный?

– Нет, очень счастливый конец. У вас карта или наличные?

Когда дверь за посетительницей захлопывается, мужчина, сосредоточенно копающийся в книгах ”РЕШ”, наконец отваживается задать вопрос:

– Извините, я правильно понял, что “Лицей” получил дамский роман?

– Да, совершенно верно. Второе место.

– Настолько всё плохо? Это же большая премия, она определяет…

– Думаю, это как раз такой концептуальный жест. Знак, что пора “формульной” литературе выбираться из гетто и стряхивать с себя презрение интеллектуалов. Вот и в Редакции Елены Шубиной запустили недавно серию “Другая реальность”. Там среди экспериментальных вещей попадаются вполне себе массовые. “Лицей”, получается, тоже обращает внимание общественности на то, что за пределами толстых журналов тоже есть жизнь. Что можно писать о чём угодно в своё удовольствие, не пытаясь обязательно ваять Большой Русский Роман.

– Понятно. И сюда добралась “повесточка”. Толерантность и всё такое…

– Хотите интересный факт?

– Ну-ну, давайте.

– В одной из самых занудно-консервативных стран как минимум дважды очень высокую награду – рыцарское звание – давали чистым беллетристам.

– Это Конан Дойлю и Пратчетту, что ли? Ну вы сравнили, конечно.

* Елена Нещерет - выпускница Яснополянской школы критики, старший продавец книжного магазина "Во весь голос" (Санкт-Петербург)