Автор: Бэлла Глинская. г. Ростов-на-Дону
Вступление
Мне очень повезло с учителями. В детстве и сейчас, уже во взрослой жизни, на моем пути в нужное время встречаются именно те люди, которые могут поделиться важными знаниями и подают их в той форме, в которой я усваиваю лучше всего.
Благодаря своей школьной учительнице русского языка я могу зарабатывать редакторской деятельностью на фрилансе, от чего получаю большое удовольствие, а не только деньги. До сих пор отчетливо могу себе представить опорные конспекты, которые мы рисовали, чтобы запоминать правила. Она сама придумывала их для каждой темы и конструировала так просто и понятно, что исключения и сложные случаи как-то сами собой проникали в память и оставались там уже навсегда.
Не меньше я благодарна и моему учителю рисования. Он умел так красочно расписать достоинства старого глиняного кувшина из композиции натюрморта, что начинало хотеться его рисовать. Каждый такой кувшин, по рассказам учителя, имел свой характер, который проявлялся в его цветовом воплощении. И вот вместо большой одинаково коричневой со всех сторон кляксы выходило на листе живописное многоцветье, наполненное жизнью. Для этого учителя все ученики были талантливы, каждый в чем-то своем. Не давалась живопись — брались за графику, хромала точная передача пропорций — рисовали что-то абстрактное. Он учил, что красота в мелочах и в глазах смотрящего. И эту науку я никогда не забуду.
Спасибо моей учительнице музыки, благодаря которой я все же закончила музыкальную школу. Учительница, с которой я начинала заниматься, скоропостижно умерла, и меня передали другой преподавательнице, едва окончившей музучилище. Она относилась к урокам со всей серьезностью, воспитывая в каждом из нас, учеников, будущего студента Гнесинки, в то время как поступать в Гнесинку никто и не собирался. Родители надеялись, что в музыкальной школе мы просто расширим свой кругозор, научимся играть «К Элизе» для гостей и найдем новых друзей. Не выдержав напора молодой учительницы, я задумала бросить заниматься совсем. И тогда меня перевели к педагогу с более длительным опытом работы. С ней было хорошо и весело, поэтому экзамены легко сдавались, техзачеты засчитывались, отчетные концерты отыгрывались. Не на уровне абитуриентов Гнесинки, конечно, зато для души.
Но совсем недавно и как-то вдруг я поняла, что учили меня в жизни не только люди, но и… города. Навскидку набросала названия, а рядом — в двух словах — тот урок, который я в этом городе усвоила. И вышло, что уроки эти были важными. Поэтому мой рассказ будет об учителях в школе городов.
Питер и кудри
Миниатюра из школьного прошлого
Около 7 утра мама приходила меня будить. Мы жили прямо напротив школы, поэтому часа на сборы обычно хватало. При условии, что портфель был собран с вечера.
— Бенсютка, просыпайся, — ласково говорила мама и раздвигала шторы. Вместе с ней в комнату приходил терпкий запах свежего кофе и морской с нотками цитруса — папиного лосьона после бритья. В такие моменты одеяло становилось особенно теплым и мягким, диван — невероятно удобным, а подушка, как назло, сминалась именно так, как комфортнее всего голове. Но все же приходилось вылезать из сонного уюта, умываться и завтракать.
После завтрака начиналось самое неприятное: нужно было вымыть голову и высушить волосы. Большую часть своей жизни я носила стрижку каре. У меня не те густые волосы, которые заплетают в красивые косы. Мои косы скорее напоминали крысиные хвосты, поэтому короткая стрижка была оптимальным вариантом. Вот только мое каре никогда не было идеально гладким. Да и не могло быть, потому что от деда мне досталась шаловливая кудрявость. Смириться с таким несовершенством в 11-12 лет никак невозможно, и я вытягивала пряди феном, а после щедро поливала легендарным лаком «Прелесть». Еще у меня имелась челка. И вот она, по задумке, должна была ровной дугой обрамлять лоб. По факту она напоминала обычно поднятое забрало шлема, потому что была залакирована насмерть. Самое обидное, что если на улице шел дождь или дул ветер, то моя трудоемкая укладка моментально испарялась, и на пороге школы я появлялась неизменно всклокоченная и сердитая.
Проведя энное количество лет в борьбе за гладкую прическу, я в 10-м классе отправилась с папой в Петербург на целых 3 недели. Он посещал курсы повышения квалификации, а я поехала ради музеев и театров. Мы снимали квартиру в спальном районе. Ездить на общественном транспорте одна я не умела, потому что у нас в деревне в этом не было необходимости: куда угодно можно дойти пешком, а если уж прям далеко — то папа возил на машине. Соответственно, разрешить мне самой приезжать в центр на метро, когда кончатся занятия, он просто не мог. Мне приходилось ехать рано утром с ним, слушать лекции по реаниматологии и только потом переключаться на культурный досуг.
Расстояния в Питере с деревенскими несопоставимы. Чтобы попасть в центр к 9 утра, мы вставали в 6. Точнее, папа вставал в 6, а я еще раньше, чтобы успеть уложить волосы. И вот однажды мы просто-напросто проспали, и времени на красоту не осталось. Я успела только вымыть голову и слегка подсушить волосы полотенцем. Так и побежали: лето ведь, тепло, не простудишься.
По дороге к метро я заметила себя в отражении на стеклянной витрине. И замерла на мгновение: в зазеркалье стояла девчонка с целой копной вьющихся волос, казавшихся густыми и объемными. И при этом никто из прохожих не смотрел на меня удивленно или насмешливо, не тыкал пальцем, не крутил у виска. Волосы впервые в жизни приняли ту самую, свою родную форму и явили себя этому миру и мне в своей естественной красоте. А в природе все так: если не хватает чего-то одного, этот недостаток уравновешивает нечто другое. Кудрявые три волосины совсем не то же самое, что три волосины, выпрямленные и зацементированные лаком. Кудрявые три волосины выглядят изумительно и дают тебе такое ощущение свободы и легкости, о каком можно только мечтать.
Так Питер научил меня любить мои кудряшки. Почти каждый день мы с папой попадали под дождь. От влажности волосы складывались в упругие колечки, и тогда я становилась похожа на томную завитую барышню из галантного 19 века. Потом включалось солнышко, кудри подсыхали и немного распрямлялись, и вот я уже походила больше на кокетку из 20-х с волнами волос, зачесанных на сторону. Никакой ветер не мог больше испортить мне прическу, разве что добавлял объема. И еще натуральная кудрявость оказалась уместна и в университетской аудитории, и в театре, и в ресторане, и в библиотеке, и в музее. Как мне говорят сейчас: «У тебя всегда праздничная прическа» — ведь обладательницы прямых волос делают локоны только по особым случаям. Спасибо за вечный праздник, Петербург!
Саратов и нестандартные решения
Продолжение парикмахерской темы
Однажды я выиграла всероссийский конкурс: написала балладу в стиле древнерусских былин об основании Байконура к юбилею космодрома. Меня вместе с победителями в других номинациях наградили поездкой в Казахстан на запуск ракеты. Мы ехали поездом с пересадкой в Саратове длительностью часов 10. Я тогда еще любила поезда, ценила их особенную романтику, когда выходишь на незнакомой станции ночью и разглядываешь все вокруг с ощущением путешественника внутри. Будто прикасаешься к чужой жизни на минутку-другую, проникаешься ее ритмом, запахом, палитрой, и отправляешься дальше в манящее неизведанное.
Из предыдущего отрывка читатели уже знают, что голову я мою ежедневно. Понятно, что в поезде сделать это не невозможно (проверено на себе), однако крайне неудобно. А хочется. На саратовский вокзал я прибыла в состоянии маниакально-депрессивном, в котором все мои желания сводились к одному — посетить душ.
Если чего-то хочешь по-настоящему, возможности для исполнения желания обязательно предоставятся. В моем случае — путем демонстрации вывески в здании вокзала, на которой крупными буквами было написано «Душ». И дальше во мне включился режим локомотива. Вижу душ, не вижу препятствий.
— Мы будем ночевать в зале ожидания, ты замерзнешь и заболеешь, — говорит мне руководитель нашей группы, узнав о моем намерении искупаться.
А я молча достаю из чемодана полотенце.
— Да и дорого это, — гнет свою линию он.
Я же иду своей дорогой, которая ведет прямиком в душ. Иду в зимнем длинном пальто, в зимних же сапогах, но с полотенцем и косметичкой в руках.
Фенов в этой душевой не было. Поэтому обратно я шла еще более вызывающе, чем туда. Снова в пальто и сапогах, но теперь еще с завернутым в бараний рог на голове полотенцем. Люди косились на меня с недоумением, соратники по выигрыванию конкурсов смеялись, руководитель группы ругался.
Я хоть и не заболела, но ночью так и не уснула: под потолком на этом вокзале летали неугомонные воробьи и беспрерывно чирикали. Воробьев в зданиях я никогда раньше не видела, как, впрочем, и голову на вокзалах не мыла. Но все когда-то бывает в первый раз, верно? Этот первый раз научил меня искать способ сделать, как хочется, а не отговорки, почему это невозможно. Не все и не всегда получается так легко, как вымыть на вокзале голову. Но сам механизм полезный. Спасибо за решительность, Саратов!
Байконур и вдохновение
Космическая зарисовка
Мы все же добрались тогда из Саратова в Байконур, а я даже с чистой головой, как уже известно из предыдущего отрывка. Ехали по пустынной местности и разглядывали ее в окно поезда. Такой ландшафт я видела впервые, и меня удивило, что в пустыне может лежать снег. Был апрель, довольно прохладно, и рано утром песок и немногочисленные растения покрывались изморозью. Верблюдов, однако, это не смущало, хотя, может, они и мерзли.
Доехали глубокой ночью и поселились в офицерском общежитии. Мне досталась комната с балконом, и с этого балкона я увидела всю Вселенную. Таких звезд, как на Байконуре, я не видела больше нигде. Точно не зря это место выбрали для строительства космодрома: отсюда до звезд ближе. Они рассыпались по черному бархату неба от края до края — куда только хватало глаз. Будто какой-то ювелир решил выбрать лучший бриллиант для колечка, выложил все свои камни, но не смог определиться и так и остался стоять перед бриллиантовым полотном завороженный. По приезде домой я разразилась статьей на целый разворот местной газеты, и называлась эта статья «Я видела звезды Байконура». Потому что это главное, что стоит там увидеть.
Другое главное можно только почувствовать. Безусловно, наша экскурсионная программа была связана исключительно с космосом. Отличалась только короткая поездка к местной святыне где-то на берегу Сырдарьи. В остальное время нас водили в музей истории космодрома, в центр подготовки космонавтов, в еще многие места, представляющие важность для космической индустрии. Нам показывали «Белое солнце пустыни», потому что этот фильм принято смотреть перед полетом, разрешали залезть внутрь скафандра, давали потрогать тюбики с космической едой и заглянуть в центрифугу, где тренируются космонавты. И меня поразило, что всех экскурсоводов, работников музеев и любых других учреждений объединяло одно: они начинали рассказывать нам о космосе, и глаза их загорались. Не оставалось сомнения, что в этом вся их жизнь, их предназначение — исполнить человеческую мечту познать бесконечную Вселенную и прикоснуться к этим манящим звездам-бриллиантам. Они назубок знали даты запусков ракет и их названия, имена космонавтов, подробности внутреннего устройства разных летательных аппаратов. И знали не по долгу службы, а потому что космодром был делом их жизни.
Я могу описать атмосферу в городе одним словом — вдохновение. Все те, кто живет и работает там, делают это ради одного: чтобы однажды глубокой ночью из огненного облака стрелой взмыла ввысь еще одна ракета и полетела к этим невероятно красивым звездам, которые большинство людей видят только с земли. Да и то, если только догадаются поднять голову.
Когда живешь какой-то мечтой, будто перестаешь стареть. На Байконуре мы встречали людей разного возраста, но ни одного я не могу назвать пожилым — вдохновение наполняло их светом и энергией бесконечной молодости, которые я увезла с собой внутри. Спасибо за вдохновение, Байконур!
Венеция и gioia
Ода к радости
Когда заходили на посадку в аэропорт в окрестностях Венеции, город с высоты напомнил мне удивительную картину из облаков в небе, которую иногда удается поймать. Бывает, что объемные, пушистые облака, которые пониже, расступаются и приоткрывают завесу в иной мир. И в этом окошке видно, как из более легких и высоких перистых облаков складываются очертания города, клином вдающегося в море-небо. Если присмотреться, можно заметить даже маленькие домишки у самого берега. И думается тогда, что живут там рыбаки, которые уходят в море рано утром, когда солнце еще не показалось, а лишь тронуло легкой розовинкой даль горизонта. А если внезапно разыграется шторм, то Фрэзи Грант тихо присядет на край рыбацкой лодки и подскажет путь к берегу…
Венеция возникла передо мной, когда расступились белоснежные вершины Альп под нами. Такая, какими я видела не раз облачные города в небе. Солнце светило из всех его солнечных сил, и город был во влажной дымке теплого и мягкого света. К слову, я боюсь летать на самолетах. Но здесь тревога буквально растворилась, утонув в заполнившем пространство солнечном свете. Однако ощущался не только свет, но что-то еще, едва уловимое.
Получив багаж, мы с подругой вышли на мощенную плиткой платформу, где стояли автобусы в город. И это едва уловимое стало чувствоваться сильнее. Оно было в той неторопливости и расслабленности, с которой водители автобусов загружали сумки пассажиров, в тех неспешных диалогах, которые вели местные жители, ожидающие свой транспорт, даже в самом воздухе, таком теплом в феврале, когда у нас еще дуют колючие ветра.
Это невероятно приятное что-то сделалось еще более осязаемым, когда следующим утром мы поднялись на веранду отеля выпить кофе. В Венеции почти нет высоких зданий, поэтому с 3-го этажа открывалась широкая панорама города. Рыжие черепичные крыши, зеленые деревянные ставенки мансард, купол собора Санта-Мария-делла-Салюте вдалеке. У кого-то на балконе сушится разноцветное белье, кто-то сонный открывает окно, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Тихо и как-то радостно. Просто оттого, что ты есть, стоишь на этой веранде, вдыхаешь аромат кофе и никуда не торопишься.
Я узнала имя этого ощущения, когда мы пили шприц-апероль в стеклянной оранжерее под звуки фортепиано. Подруга рассказала мне, что то, что я чувствую, называется gioia, «радость жизни» в переводе с итальянского. Та самая, которая не из-за чего-то, а просто так. Потому что дышишь, потому что жив. Как говорят итальянцы, русским нужен повод, чтобы радоваться, им же нужен повод только для печали.
С тех пор я стараюсь беречь эту «джойю» внутри себя. Она существует не только в Венеции. Оказалось, «джойя» и в прогулке с собакой по зеленым летним улицам, и в любовании августовским звездопадом где-то за городом, и в запахе пекущихся к Пасхе куличей, и даже в мягкой подушке в конце дня. Она всегда была и всегда будет, доступная каждому и для каждого своя. Нужно только разочек ее почувствовать. Спасибо за «джойю», Венеция!
