Текст: ГодЛитературы.РФ
Рыбный филин — одна из самых необычных и больших сов в мире, что само по себе интересно. Но среди главных героев этой книги не только очаровательная птица, но и ее автор — американец Джонатан Слат, орнитолог, координатор программы Общества сохранения диких животных в России и Северо-Восточной Азии и человек, переведший на английский «По Уссурийскому краю» Владимира Арсеньева. Вместе с российскими коллегами Слат отправился на поиски рыбных филинов, пытаясь разработать план спасения вымирающего вида: дело в том, что эти ребята селятся исключительно в девственных лесах близ водоемов, богатых рыбой, и одни из немногих мест, где их все еще можно встретить — это Приморье и Дальний Восток.
Получившаяся в ходе этого научного путешествия книга, конечно, многое рассказывает о рыбных филинах: вы узнаете, какие они ловкие охотники, преданные родители и замечательные певцы, выступающие дуэтом. Но не в меньшей степени она повествует и о приключениях американца в России: многое ему было в диковинку, и это придает рассказам о буднях полевых исследователей и о гостеприимных жителях Приморья особый колорит. Добавьте сюда еще морозные ночи с дежурствами в палатках, гонки на снегоходах по тающему речному льду, искреннюю любовь автора к дикой российской природе и не покидающий его юмор — и получится книжка, обаянию которой просто-напросто невозможно противостоять.
Предлагаем вам прочитать фрагмент о том, как исследователям наконец удалось встретиться с рыбным филином.
Совы во льдах: Как спасали самого большого филина в мире / Джонатан Слат ; Пер. с англ. Елены Борткевич — М.: Альпина нон-фикшн, 2023. — 384 с.
19. В снежном плену
У русских в ходу есть одна шутка, которая мне очень нравится: «Чем более навороченный у тебя грузовик, тем дальше придется идти за трактором, когда он застрянет». Внедорожник у Сергея был мощный, и мы решили, что вполне сможем добраться до Туньши, несмотря на метель, но мы ошибались. Свернув с трассы, мы проехали по лесной дороге около двух километров, но примерно на полпути к сторожке Анатолия «Хайлюкс» встал как вкопанный. После нескольких попыток откопать его мы совершенно взмокли от пота и облепившего нас снега. Часть вещей из машины обязательно надо было перенести в сторожку. Перекрикивая ветер, Сергей предложил мне отправиться за снегоходом, а сам остался, отчаянно стараясь хотя бы немного продвинуть внедорожник дальше.
После нескольких нешуточных мартовских метелей снега в лесу было по пояс. Я держался дороги — едва различимой ниточки, которая соединяла нас с теплой, сухой сторожкой. Если бы мне удалось нащупать накатанную колею, оставленную нами утром по пути в Терней, я бы не проваливался в глубокие сугробы и двигался быстрее. Но в суматохе и снежной круговерти я потуже затянул капюшон в надежде хотя бы как-то защититься от непрерывных натисков ветра и проковылял оставшиеся полтора километра до сторожки, то и дело увязая в свежих заносах, так как от налобного фонарика пользы было не больше, чем от автомобильных фар в густом тумане. Я запыхался, пока добирался до места. Анатолий с озадаченным видом стоял перед домом в шапке и тулупе. Он заметил приближающийся свет моего налобного фонаря и удивился, что мы решили вернуться.
— Почему вы не остались в Тернее? Там хотя бы тепло, а ловить птиц в такую погоду вы все равно не сможете.
Во время поездки в Терней мне не терпелось как можно скорее вернуться к работе, но Анатолий был прав: лучше бы мы переждали непогоду в поселке. Я ехал на снегоходе по лесу и изо всех сил старался не сбиться с пути. Я запросто мог потерять управление тяжелой машиной на неровной заснеженной дороге. Стоило немного притормозить, как снегоход начинал пробуксовывать, утопая в снегу, поэтому я старался не сбавлять скорости и без конца петлял из стороны в сторону, увиливая от росших вдоль дороги деревьев. Я юлил и метался, как марлин на крючке, пока несся обратно к застрявшему внедорожнику. До Сергея я добрался весь взмыленный, досадуя на собственное неумение управлять таким простым транспортным средством, как снегоход.
— Что это было? — спросил он, глядя на меня с искренним недоумением. — Сначала я увидел свет фар, затем они погасли, а потом снова зажглись. Ты что, сигналы посылал?
Когда я объяснил причину, Сергей посмеялся над моей неопытностью и сказал, что по такому снегу нужно ездить, немного привстав. Я пожал плечами, услышав незнакомое русское слово, но уточнять не стал, потому что был слишком раздражен.
Когда мы погрузили покупки на снегоход, я поинтересовался у Сергея, не боится ли он бросать автомобиль посреди дороги, ведь его могут найти и ограбить. Он сказал, что нет. От шоссе внедорожник отделяло два километра непролазных сугробов—просто так на машину никто не наткнется. Хотя, вероятно, нам следовало остаться в Тернее, мы были рады, что есть свежие запасы еды в сторожке. Мы понимали, что теперь надолго застрянем в гостях у Анатолия. Сергей сел за руль снегохода и ловко повел его сквозь метель, посмеиваясь при виде моего извилистого следа, который быстро исчезал под нескончаемым снегопадом.
Опадные ловушки себя не оправдали. То ли местные филины не заинтересовались мороженой рыбой, которую мы предложили им в качестве приманки, то ли они не спешили очутиться под подозрительным сетчатым колпаком и изучить его поближе. Как-то раз посреди ночи, через несколько дней после окончания метели, мы с Сергеем отмахали на снегоходе целых три километра, среагировав на сигнал одного из датчиков, но тревога оказалась ложной: под тяжестью льда сетка провисла и задела шпагат, который активировал маячок. Сергей, усталый, замерзший и расстроенный, пнул раму и сломал ее, а потом зашвырнул обломки подальше в лес. На этом эксперимент с опадными ловушками завершился.
Мы интенсивно осваивали премудрости отлова птиц. Каждая ловушка и каждое место отлова имели свои особенности. С конца февраля удача уже несколько раз ускользала от нас. Когда мы только приступали к работе, задача поймать четырех филинов вовсе не казалась нам такой уж непосильной, но теперь я готов был отказаться от этой цели, понимая, что хорошо хотя бы научиться надежно и уверенно ловить этих птиц. Если бы к концу сезона после всех наших промахов мы поймали одну-две птицы, меня это вполне устроило бы. Полевой сезон давно перевалил за середину, и при благоприятных погодных условиях у нас оставалось три, от силы четыре недели на реализацию задуманного. Потом с наступлением весны лед начнет таять, реки выйдут из берегов, и ловить птиц в таких условиях станет невозможно.
Больше недели филины не давали о себе знать, мы плохо спали, строили догадки и в целом бездействовали. Я чувствовал себя словно в ловушке, более того, я знал, что мы и в самом деле в нее попали. Даже если бы мы решили сдаться, уехать и начать все сначала, как в прошлый раз на Серебрянке, мы не смогли бы это сделать: наш автомобиль крепко увяз в лесу в полутора километрах от сторожки. Я старался взглянуть на ситуацию иначе. Пусть мы не поймаем ни одного филина в этом году, в любом случае сделаем шаг вперед. Было слишком самонадеянно с моей стороны думать, что можно вот так запросто подступиться к одной из самых малоизученных птиц северо-восточной Азии и ждать, что она выдаст нам все свои тайны.
И вот, как раз тогда, когда я почти смирился с нашими неудачами, мы поймали первого филина. Анатолий похлопал меня по плечу и сказал, что с самого начала предвидел это: все, что от меня требовалось, — изменить отношение к происходящему. На самом же деле мы усовершенствовали ловушку. До сих пор мы размещали петельчатые коврики на берегу реки, рассчитывая, что именно туда приземлятся птицы, и в этом заключался наш промах. Наша модификация, настолько новаторская, что ее описание мы позже опубликовали в научном журнале, заставила птиц приземляться там, где мы хотели. Из металлической сетки, оставшейся после изготовления петельчатых ловушек, мы смастерили ящик на манер садка для рыбы, только с открытым верхом; длина его была около метра, а высота — 13 сантиметров. Мы размещали его на мелководье, на глубине не больше десяти сантиметров, и прикрывали дно камнями, чтобы сверху он ничем не выделялся на фоне реки, а потом старались запустить туда как можно больше рыбы — обычно 15–20 двухлеток лосося. Затем мы устанавливали всего одну петельчатую ловушку на ближайшем участке побережья. Филин видел рыбу, подлетал к ней поближе и попадал в западню.
Сима, которая чаще всего встречается в приморских реках в это время года, — один из самых мелких представителей семейства лососевых. Зрелые особи достигают в длину около полуметра и весят примерно два килограмма, чуть больше половины веса взрослого рыбного филина. У симы самый ограниченный ареал2 среди тихоокеанских лососей: она водится в Японском море, в водах Сахалина и к западу от Камчатки. Как и у большинства лососевых, молодняк симы проводит первые годы жизни в пресных водоемах, после чего мигрирует в море, поэтому в реках Приморья полно рыбок длиной с карандаш. В результате такого изобилия этот вид стал основной пищей рыбных филинов в зимнее время года. Но сима занимает важное место еще и в рационе местных жителей, которые без труда могут выловить десяток-другой рыб всего за один день зимней рыбалки. Они ошибочно считают, что мальки симы — или пеструшки, как их здесь называют, —и те взрослые особи, что летом заходят в реку на нерест, совершенно разные виды. Это затрудняет управление численностью вида, поскольку человек может понимать коммерческую и экологическую значимость симы, но при этом пеструшку не считать ценной породой и ловить ее без ограничений.
На вторую ночь после того, как мы поставили усовершенствованную ловушку на реке Фате, самец рыбного филина из обитавшей на этом участке пары подлетел к садку и выбрал из него половину лосося, а позже запутался в петельчатой ловушке и привел в действие маячок. Когда раздался сигнал, мы ужинали при свете керосиновой лампы, поскольку гидроэлектростанция уже давно не вырабатывала электричества. Хотя до сих пор все сигналы тревоги оказывались ложными, мы относились к каждому из них с полной серьезностью. Услышав устойчивое, повторяющееся пиканье, мы с Сергеем бросили быстрый взгляд на приемник, потом переглянулись и кинулись за дверь, спотыкаясь о ворох пуховиков и болотных сапог.
Мы заскользили на лыжах к ловушке, установленной в нескольких сотнях метров от сторожки. Луч фонарика выхватил из темноты рыбного филина, который сидел на берегу и смотрел на нас. Эта птица-гоблин с грозно торчащими перьевыми ушками, взъерошенным крапчатым бурым опереньем и выгнутой спинкой напоминала одно из самых мрачных творений Джима Хенсона*. Мне и раньше доводилось видеть, как другие совы принимали подобную позу, чтобы казаться более крупными и отпугивать своим видом противника, причем весьма успешно, так что было ясно: наш пленник готовился к бою. В ту ночь меня ошеломили огромные размеры птицы, да и теперь я не перестаю поражаться каждый раз, когда смотрю на рыбных филинов. Мы ускорили темп, а чудище тем временем стояло неподвижно в скачущем луче фонаря и оттуда, из зимней мглы, сверлило нас желтыми глазами. Окружающую тишину нарушало только ритмичное поскрипывание лыж по снегу и наше судорожное дыхание. Мы изо всех сил старались добраться до ловушки прежде, чем филин вырвется на свободу.
Сердце так и екнуло, когда птица развернулась и взмыла в воздух в попытке скрыться, но вес петельчатого коврика не дал ей это сделать, и она плавно опустилась обратно на землю. Громадный филин удирал от нас, он неуклюже прыгал по широкому заснеженному берегу реки и тащил за собой ловушку, а когда мы подобрались к нему поближе, повалился на спину у самой кромки воды. Хищник лежал перед нами, выставив перед собой растопыренные когти, которыми был готов разодрать все живое в пределах досягаемости.
В межсезонье я учился обращаться с хищными птицами в Центре пернатых хищников при Университете Миннесоты и узнал, что неуверенность при работе с защищающимся хищником ни к чему хорошему не приводит. Как только я подобрался поближе, то плавно опустил руку и схватил птицу за вытянутые лапы. Повиснув вверх ногами, ошарашенный филин раскрыл крылья, и я свободной рукой сложил их, а потом прижал птицу к себе, будто запеленатого младенца. Филин был у нас в руках.
* Джеймс Мори Хенсон — американский кукольник, актер, создатель телепрограммы «Маппет-шоу».
