Текст: ГодЛитературы.РФ
Артуро Перес-Реверте — бывший военный журналист и автор исторических, приключенческих и — что особенно интересует нас сегодня — детективных романов. Его книги переведены на сорок языков, а сам он не раз получал престижные литературные награды. «Последнее дело», которое в русском издании превратилось в «Последнее дело Холмса» — его оммаж классическому детективу, где расследование — это в первую очередь битва умов. Словом, все как в золотые времена Холмса, Ватсона и профессора Мориарти.
Действие стартует в июне 1960 года. Отель на маленьком греческом острове, тринадцать постояльцев — и внезапно обнаруженный труп. Море бушует, и никто не может уплыть с острова — равно как и приплыть. Однако среди тех, кто застрял на острове, оказывается и Хопалонг Бэзил — кинозвезда золотого века Голливуда, сыгравший Шерлока Холмса в пятнадцати фильмах. А если ты годами играл знаменитого сыщика на большом экране и знаешь все рассказы Конан Дойла наизусть — то можно и убийство порасследовать.
Предлагаем прочитать фрагмент.
Артуро Перес-Реверте. Последнее дело Холмса: роман / Пер. с исп. А. Богдановского. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2024. — 384 с.
2. Следы на песке
В этом мире не важно, сколько вы сделали. Самое главное — суметь убедить людей, что вы сделали много. Артур Конан Дойл. "Этюд в багровых тонах"
Веспер Дандас, как я уже говорил, была привлекательная женщина: не красавица, но в избытке наделена той чувственностью, которой так щедро одарены многие женщины и так скудно — англичанки. По словам мадам Ауслендер, ей было тридцать девять лет, однако бронзовая кожа оставалась свежей и упругой; белокурые волосы средней длины, стального оттенка глаза, — увидев их вблизи, я убедился, что они дымчато-серые. Немного напоминала Джин Артур, с которой я в 1943 году снимался в «Установлении личности», хотя та, разумеется, была гораздо красивей.
Она была совершенно раздавлена, ошеломлена трагедией. Глаза покраснели от слез, подбородок дрожал, когда она отвечала на наши вопросы, а их то и дело приходилось повторять, потому что она плохо соображала и могла думать лишь о постигшем ее несчастье, которое пока еще не в силах была осознать в полной мере. И наши слова доходили до нее с трудом. Мы с доктором беседовали с ней в библиотеке, где вдоль стен тянулись полки с книгами и переплетенные подшивки журналов, а в центре стоял стол, за которым в современных креслах мы и сидели. Окно выходило в сад. Мадам Ауслендер вместе с Малербой и Фокса отправилась объяснять другим постояльцам, что произошло.
Медленно и терпеливо мы восстанавливали картину недавних событий. Веспер Дандас и Эдит Мендер путешествовали вот уже три месяца, совершая нечто вроде классического grand tour1: из Монте-Карло — в Венецию, а оттуда на Корфу, собираясь летом посетить Грецию. Они подружились в Париже, где и познакомились, оказавшись рядом на лестнице Лувра, перед статуей Ники Самофракийской. Две одинокие англичанки, странствующие по Европе, — все как в романах Генри Джеймса. И, само собой разумеется, мгновенно понравившиеся друг другу.
— У нее только что завершился неудачный роман, — объясняла Веспер Дандас. — И она была свободна. И пребывала в одиночестве и в праздности. И с довольно скудными средствами. Я же приехала в Париж, чтобы решить кое-какие дела по наследству моего мужа, скончавшегося несколько недель назад.
— Примите мои соболезнования, — сказал я. — По случаю его кончины.
Впервые ее серые глаза задержались на мне. До этой минуты она как будто не понимала, кто перед ней. А сейчас кивнула и просветлела лицом, узнавая. — Аневризма аорты. Наш брак продлился всего полгода.
— О-о, это ужасно... — как полагается, отозвался я.
— И я осталась совсем одна... и Эдит тоже. Мы очень быстро нашли общий язык, прониклись друг к другу симпатией, и однажды вечером, за ужином в «Гран-Вефуре», я предложила ей стать моей спутницей. Замысел состоял в том, чтобы поездить по свету, как-то устроить наши жизни, а потом поселиться на севере Италии, где моему покойному супругу принадлежит дом. Она с восторгом согласилась. И так вот мы оказались здесь.
— А что вам известно о ее неудачном романе?
Я заметил, что она колеблется, то ли стесняясь, то ли не решаясь сказать правду. Но вот тряхнула головой, словно признаваясь в чем-то таком, что предпочла бы отрицать.
— Поначалу я знала очень немного. Но постепенно, мало-помалу Эдит стала доверять мне... открыла мне сердце... Ну, до известных пределов.
— Что она из себя представляла?
Веспер задумалась на миг.
— Она была хорошо образованна, с большими способностями к математике... В ранней юности попробовала свои силы на сцене, но успеха не добилась. Когда началась война, записалась в Женские вспомогательные части Королевских ВВС. Вышла замуж за летчика, который был сбит над Германией и погиб, а потом несколько лет работала машинисткой и счетоводом в отеле «Клифтонвилль» в Кромере. Пока не встретила еще одного мужчину. Иностранца.
— Так это за ним она приехала в Париж?
— Судя по ее рассказам, он был очень привлекателен, из породы тех, из-за кого женщины теряют голову, но с кем жить невозможно. Дело кончилось скверно, и она оказалась в чужом городе в одиночестве и без средств. Наша встреча была для нее подарком судьбы.
Мы с Карабином внимательно слушали, но она замолчала.
— Это все? — спросил я.
— В основном.
— И вы считаете, что это приключение оставило в ней глубокий след?
— Простите, я не...
И осеклась, смешавшись. Потом как будто поняла, о чем идет речь, так что нам не пришлось ничего разъяснять.
— Поначалу да, но потом она сумела превозмочь себя. И в последнее время даже не упоминала его.
— А как его звали, не помните?
— Она никогда не говорила. Называла его неизменно «он».
— Он иностранец, вы сказали?
— Да.
— А по национальности кто? — осведомился Карабин.
— Она не говорила, но мне почему-то кажется — испанец или итальянец. — Она окинула нас неуверенным взглядом. — Но ведь это не имеет никакого отношения к произошедшему несчастью?
— Вероятнее всего, не имеет.
— Эдит была в упоении от нашего путешествия и от предстоящей поездки в Грецию. Постоянно читала путеводители и книги про Античность, про богов и героев. А перспектива жить в Италии приводила ее просто в восторг.
Веспер замолчала, задумавшись о чем-то. Потом снова качнула головой:
— Ее гибель — это какая-то бессмыслица.
Мы с доктором многозначительно переглянулись.
— Вам не казалось в последние дни, что она как-то подавлена? — спросил Карабин.
— Нет, нисколько.
— Чем-то огорчена, опечалена?
Веспер порывисто подалась к нему, словно ее возмутили его неуместные слова:
— Если речь о том, не предвещало ли что-нибудь ее самоубийства, ответ будет — нет! Решительное нет! И потом... она ведь даже не оставила записки.
— Случается, что самоубийца не оставляет записки.
— Она бы оставила! Адресованную мне, по крайней мере.
— Можете ли вы как-то объяснить, почему ваша подруга приняла такое ужасное решение?
— Нет у меня никакого объяснения. И я непрестанно думаю об этом. — Она заломила руки, силясь побороть растерянность и объясниться откровенно. — Никакого, уверяю вас... До последней минуты она оставалась жизнерадостна... Она строила планы. Ей казалось, что черные дни ушли навсегда. У нее было прекрасное чувство юмора: мы часто хохотали над ее наблюдениями и шуточками.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Вчера вечером. После ужина она предложила мне прогуляться до пляжа, но у меня болела голова. Мы поднялись в наш номер, потом она ушла, а я приняла аспирин и заснула. Спала долго, а утром очень удивилась, увидев, что ее постель не смята. Никаких следов ее присутствия. А потом... Ну... Что было потом — вы знаете.
— И больше вы ее не видели?
— Говорю же — нет.
Я прислушивался к разговору, не вмешиваясь. Не шевелясь, сидел чуть в стороне, положив ногу на ногу, а правую руку свесив с подлокотника. И слушал очень внимательно.
— А не знаете ли — кто-нибудь сопровождал ее на этой последней прогулке?
— Не знаю. Во всяком случае, она мне ничего не сказала.
— Может быть, она скрыла это от вас?
По тому, как резко Веспер выпрямилась, я понял, что мой вопрос явно ее задел:
— Разумеется, нет! Как вы можете спрашивать такое? У нас не было тайн друг от друга.
Я достал свою жестянку с маленькими сигарами, подался вперед и предложил ей одну. Она качнула головой.
— А если я закурю, вам не будет мешать дым?
— Нисколько.
Я сунул сигарку в рот, щелкнул зажигалкой и прикурил.
— Позвольте вам задать вопрос деликатного свойства... Вы позволите?
— Позволю.
Я медленно выпустил струйку дыма, выигрывая время.
— Не состояла ли ваша подруга в особых отношениях с кем-нибудь в этом отеле?
— Простите... — Она заморгала в растерянности. — Я не понимаю.
— Я имею в виду, не было ли у нее...
И не договорил. Она поняла смысл вопроса и, как мне показалось, покраснела.
— А-а... Господи, нет, конечно.
— Вы уверены? — не отставал я. — Вы ни разу за те три дня, что провели здесь, в отеле, не видели, чтобы она с кем-нибудь разговаривала?
Она ненадолго задумалась:
— Наверно, были какие-то разговоры... Обычные. Краткие и вежливые, само собой разумеется. Не более того. Поймите, мы — англичанки за границей.
— Понимаю.
— Общительность — не самая сильная наша сторона.
— Понятно... — Я взглянул на Карабина, а потом снова на нее. — Это все?
Она снова задумалась. И вдруг вскинула брови:
— Вот разве что этот греческий мальчик... Спирос...
— Официант? — удивился я.
— Да.
— И что же вы можете нам рассказать о нем?
— Да ничего особенного, пожалуй... Он красивый паренек, и Эдит как-то раз это отметила. Он улыбался нам, а она ему в ответ. Ну, вы знаете, как это бывает.
— И далеко ли зашло?
— Ну что вы... Все было в рамках приличия. Невинное кокетство. Я думаю, он привык улыбаться всем постояльцам в возрасте от семи до семидесяти лет.
— И ваша подруга отзывалась на эти улыбки?
— Немного. Но это было совсем не всерьез. Когда он обслуживал нас, она толкала меня под столом ногой. Мы посмеивались, шутили — но не более того.
— Как вы думаете, могла ли она встречаться с ним на пляже?
Она дернулась, как от удара:
— Нет! Это решительно исключено! Она никогда не позволяла себе подобных вольностей.
Я поставил локти на поручни кресла, уперся в сплетенные пальцы подбородком, над которым вился дымок моей сигары.
— Как вы сами считаете — ваша подруга покончила с собой?
— Простите... — Она взглянула на меня с удивлением. — Вы меня запутали. Она висела на балке, не так ли? По крайней мере, мне так сказали.
Я плавно кивнул:
— Так оно и было. Я спрашиваю — уверены ли вы, что она повесилась добровольно?
Она непонимающе повела головой и поглядела на нас с тоской:
— Как же могло быть иначе?
Мы с доктором быстро переглянулись:
— Успокойтесь, прошу вас. Разумеется, ничего иного быть не могло.
- 1 Гран-тур (фр.), поездка по Европе, обязательная составляющая образования английского джентльмена.
