Летний детектив, отсылающий к Шерлоку Холмсу

Текст: ГодЛитературы.РФ

Артуро Перес-Реверте — бывший военный журналист и автор исторических, приключенческих и — что особенно интересует нас сегодня — детективных романов. Его книги переведены на сорок языков, а сам он не раз получал престижные литературные награды. «Последнее дело», которое в русском издании превратилось в «Последнее дело Холмса» — его оммаж классическому детективу, где расследование — это в первую очередь битва умов. Словом, все как в золотые времена Холмса, Ватсона и профессора Мориарти.

Действие стартует в июне 1960 года. Отель на маленьком греческом острове, тринадцать постояльцев — и внезапно обнаруженный труп. Море бушует, и никто не может уплыть с острова — равно как и приплыть. Однако среди тех, кто застрял на острове, оказывается и Хопалонг Бэзил — кинозвезда золотого века Голливуда, сыгравший Шерлока Холмса в пятнадцати фильмах. А если ты годами играл знаменитого сыщика на большом экране и знаешь все рассказы Конан Дойла наизусть — то можно и убийство порасследовать.

Предлагаем прочитать фрагмент.

Артуро Перес-Реверте. Последнее дело Холмса: роман / Пер. с исп. А. Богдановского. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2024. — 384 с.

2. Следы на песке

В этом мире не важно, сколько вы сделали. Самое главное — суметь убедить людей, что вы сделали много. Артур Конан Дойл. "Этюд в багровых тонах"

Веспер Дандас, как я уже говорил, была привлекательная женщина: не красавица, но в избытке наделена той чувственностью, которой так щедро одарены многие женщины и так скудно — англичанки. По словам мадам Ауслендер, ей было тридцать девять лет, однако бронзовая кожа оставалась свежей и упругой; белокурые волосы средней длины, стального оттенка глаза, — увидев их вблизи, я убедился, что они дымчато-серые. Немного напоминала Джин Артур, с которой я в 1943 году снимался в «Установлении личности», хотя та, разумеется, была гораздо красивей.

Она была совершенно раздавлена, ошеломлена трагедией. Глаза покраснели от слез, подбородок дрожал, когда она отвечала на наши вопросы, а их то и дело приходилось повторять, потому что она плохо соображала и могла думать лишь о постигшем ее несчастье, которое пока еще не в силах была осознать в полной мере. И наши слова доходили до нее с трудом. Мы с доктором беседовали с ней в библиотеке, где вдоль стен тянулись полки с книгами и переплетенные подшивки журналов, а в центре стоял стол, за которым в современных креслах мы и сидели. Окно выходило в сад. Мадам Ауслендер вместе с Малербой и Фокса отправилась объяснять другим постояльцам, что произошло.

Медленно и терпеливо мы восстанавливали картину недавних событий. Веспер Дандас и Эдит Мендер путешествовали вот уже три месяца, совершая нечто вроде классического grand tour¹: из Монте-Карло — в Венецию, а оттуда на Корфу, собираясь летом посетить Грецию. Они подружились в Париже, где и познакомились, оказавшись рядом на лестнице Лувра, перед статуей Ники Самофракийской. Две одинокие англичанки, странствующие по Европе, — все как в романах Генри Джеймса. И, само собой разумеется, мгновенно понравившиеся друг другу.

— У нее только что завершился неудачный роман, — объясняла Веспер Дандас. — И она была свободна. И пребывала в одиночестве и в праздности. И с довольно скудными средствами. Я же приехала в Париж, чтобы решить кое-какие дела по наследству моего мужа, скончавшегося несколько недель назад.

— Примите мои соболезнования, — сказал я. — По случаю его кончины.

Впервые ее серые глаза задержались на мне. До этой минуты она как будто не понимала, кто перед ней. А сейчас кивнула и просветлела лицом, узнавая. — Аневризма аорты. Наш брак продлился всего полгода.

— О-о, это ужасно... — как полагается, отозвался я.

— И я осталась совсем одна... и Эдит тоже. Мы очень быстро нашли общий язык, прониклись друг к другу симпатией, и однажды вечером, за ужином в «Гран-Вефуре», я предложила ей стать моей спутницей. Замысел состоял в том, чтобы поездить по свету, как-то устроить наши жизни, а потом поселиться на севере Италии, где моему покойному супругу принадлежит дом. Она с восторгом согласилась. И так вот мы оказались здесь.

— А что вам известно о ее неудачном романе?

Я заметил, что она колеблется, то ли стесняясь, то ли не решаясь сказать правду. Но вот тряхнула головой, словно признаваясь в чем-то таком, что предпочла бы отрицать.

— Поначалу я знала очень немного. Но постепенно, мало-помалу Эдит стала доверять мне... открыла мне сердце... Ну, до известных пределов.

— Что она из себя представляла?

Веспер задумалась на миг.

— Она была хорошо образованна, с большими способностями к математике... В ранней юности попробовала свои силы на сцене, но успеха не добилась. Когда началась война, записалась в Женские вспомогательные части Королевских ВВС. Вышла замуж за летчика, который был сбит над Германией и погиб, а потом несколько лет работала машинисткой и счетоводом в отеле «Клифтонвилль» в Кромере. Пока не встретила еще одного мужчину. Иностранца.

— Так это за ним она приехала в Париж?

— Судя по ее рассказам, он был очень привлекателен, из породы тех, из-за кого женщины теряют голову, но с кем жить невозможно. Дело кончилось скверно, и она оказалась в чужом городе в одиночестве и без средств. Наша встреча была для нее подарком судьбы.

Мы с Карабином внимательно слушали, но она замолчала.

— Это все? — спросил я.

— В основном.

— И вы считаете, что это приключение оставило в ней глубокий след?

— Простите, я не...

И осеклась, смешавшись. Потом как будто поняла, о чем идет речь, так что нам не пришлось ничего разъяснять.

— Поначалу да, но потом она сумела превозмочь себя. И в последнее время даже не упоминала его.

— А как его звали, не помните?

— Она никогда не говорила. Называла его неизменно «он».

— Он иностранец, вы сказали?

— Да.

— А по национальности кто? — осведомился Карабин.

— Она не говорила, но мне почему-то кажется — испанец или итальянец. — Она окинула нас неуверенным взглядом. — Но ведь это не имеет никакого отношения к произошедшему несчастью?

— Вероятнее всего, не имеет.

— Эдит была в упоении от нашего путешествия и от предстоящей поездки в Грецию. Постоянно читала путеводители и книги про Античность, про богов и героев. А перспектива жить в Италии приводила ее просто в восторг.

Веспер замолчала, задумавшись о чем-то. Потом снова качнула головой:

— Ее гибель — это какая-то бессмыслица.

Мы с доктором многозначительно переглянулись.

— Вам не казалось в последние дни, что она как-то подавлена? — спросил Карабин.

— Нет, нисколько.

— Чем-то огорчена, опечалена?

Веспер порывисто подалась к нему, словно ее возмутили его неуместные слова:

— Если речь о том, не предвещало ли что-нибудь ее самоубийства, ответ будет — нет! Решительное нет! И потом... она ведь даже не оставила записки.

— Случается, что самоубийца не оставляет записки.

— Она бы оставила! Адресованную мне, по крайней мере.

— Можете ли вы как-то объяснить, почему ваша подруга приняла такое ужасное решение?

— Нет у меня никакого объяснения. И я непрестанно думаю об этом. — Она заломила руки, силясь побороть растерянность и объясниться откровенно. — Никакого, уверяю вас... До последней минуты она оставалась жизнерадостна... Она строила планы. Ей казалось, что черные дни ушли навсегда. У нее было прекрасное чувство юмора: мы часто хохотали над ее наблюдениями и шуточками.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера вечером. После ужина она предложила мне прогуляться до пляжа, но у меня болела голова. Мы поднялись в наш номер, потом она ушла, а я приняла аспирин и заснула. Спала долго, а утром очень удивилась, увидев, что ее постель не смята. Никаких следов ее присутствия. А потом... Ну... Что было потом — вы знаете.

— И больше вы ее не видели?

— Говорю же — нет.

Я прислушивался к разговору, не вмешиваясь. Не шевелясь, сидел чуть в стороне, положив ногу на ногу, а правую руку свесив с подлокотника. И слушал очень внимательно.

— А не знаете ли — кто-нибудь сопровождал ее на этой последней прогулке?

— Не знаю. Во всяком случае, она мне ничего не сказала.

— Может быть, она скрыла это от вас?

По тому, как резко Веспер выпрямилась, я понял, что мой вопрос явно ее задел:

— Разумеется, нет! Как вы можете спрашивать такое? У нас не было тайн друг от друга.

Я достал свою жестянку с маленькими сигарами, подался вперед и предложил ей одну. Она качнула головой.

— А если я закурю, вам не будет мешать дым?

— Нисколько.

Я сунул сигарку в рот, щелкнул зажигалкой и прикурил.

— Позвольте вам задать вопрос деликатного свойства... Вы позволите?

— Позволю.

Я медленно выпустил струйку дыма, выигрывая время.

— Не состояла ли ваша подруга в особых отношениях с кем-нибудь в этом отеле?

— Простите... — Она заморгала в растерянности. — Я не понимаю.

— Я имею в виду, не было ли у нее...

И не договорил. Она поняла смысл вопроса и, как мне показалось, покраснела.

— А-а... Господи, нет, конечно.

— Вы уверены? — не отставал я. — Вы ни разу за те три дня, что провели здесь, в отеле, не видели, чтобы она с кем-нибудь разговаривала?

Она ненадолго задумалась:

— Наверно, были какие-то разговоры... Обычные. Краткие и вежливые, само собой разумеется. Не более того. Поймите, мы — англичанки за границей.

— Понимаю.

— Общительность — не самая сильная наша сторона.

— Понятно... — Я взглянул на Карабина, а потом снова на нее. — Это все?

Она снова задумалась. И вдруг вскинула брови:

— Вот разве что этот греческий мальчик... Спирос...

— Официант? — удивился я.

— Да.

— И что же вы можете нам рассказать о нем?

— Да ничего особенного, пожалуй... Он красивый паренек, и Эдит как-то раз это отметила. Он улыбался нам, а она ему в ответ. Ну, вы знаете, как это бывает.

— И далеко ли зашло?

— Ну что вы... Все было в рамках приличия. Невинное кокетство. Я думаю, он привык улыбаться всем постояльцам в возрасте от семи до семидесяти лет.

— И ваша подруга отзывалась на эти улыбки?

— Немного. Но это было совсем не всерьез. Когда он обслуживал нас, она толкала меня под столом ногой. Мы посмеивались, шутили — но не более того.

— Как вы думаете, могла ли она встречаться с ним на пляже?

Она дернулась, как от удара:

— Нет! Это решительно исключено! Она никогда не позволяла себе подобных вольностей.

Я поставил локти на поручни кресла, уперся в сплетенные пальцы подбородком, над которым вился дымок моей сигары.

— Как вы сами считаете — ваша подруга покончила с собой?

— Простите... — Она взглянула на меня с удивлением. — Вы меня запутали. Она висела на балке, не так ли? По крайней мере, мне так сказали.

Я плавно кивнул:

— Так оно и было. Я спрашиваю — уверены ли вы, что она повесилась добровольно?

Она непонимающе повела головой и поглядела на нас с тоской:

— Как же могло быть иначе?

Мы с доктором быстро переглянулись:

— Успокойтесь, прошу вас. Разумеется, ничего иного быть не могло.

• ¹ Гран-тур (фр.), поездка по Европе, обязательная составляющая образования английского джентльмена.