Александра Лебедева. Прятки

Текст: Александра Лебедева, Нижний Новгород

Прятки

— Раз, два, три, четыре, пять. Начинаю я искать!

Тоша сидит в шкафу, наполовину прикрывшись бабушкиным пальто. Пахнет нафталином, жесткая ткань щекочет кожу, и невыносимо хочется чихнуть, но Тоша зажимает нос и рот ладошками, чтобы ни в коем случае не выдать свое местоположение.

— И куда же ты спрятался? — громко и протяжно спрашивает папа. Скрипят старые петли — это открылась дверь в спальню бабушки и дедушки. — Тут нет.

Вдруг тяжелые шаги раздаются совсем близко. Сердце Тоши замирает, когда он понимает, что его вот-вот найдут.

— Может быть, тут? — любопытствует папа, открывая шкаф и отодвигая дедушкин пиджак. — И здесь никого!

Он уходит, и Тоша с трудом сдерживает радостный смех. Еще минут пять папа заглядывает то в одну, то в другую комнату, пока не возвращается в прихожую.

— Все, я сдаюсь! Тошка, выходи!

Четырехлетний мальчик выскакивает из шкафа и с хохотом хватает отца за ногу.

— А я тут, я тут!

— Как же это я тебя не увидел? Ну ты молодец, Тошка, — смеется папа вместе с ним. — Ну все, пошли обедать, а то бабушка ругаться будет.

Тоша морщится и открывает рот, но не успевает издать ни звука.

— А потом подарки!

Ради такого можно потерпеть суп и даже плавающий в нем вареный лук.

***

Раз.

Взрослые думают, что Тоша давно спит, а он тихонько вылез из кровати и играет со своим новеньким экскаватором. На кухне гремит посуда и раздаются приглушенные голоса.

— Слава, сколько это будет продолжаться? Ребенку нужен отец.

— Да знаю я, мам, не начинай. У меня только дела в гору пошли, мне нужно еще немного времени, чтобы на ноги встать.

— Ты это уже полтора года говоришь, а ребенок тебя видит только по праздникам. Что у тебя там за бизнесы такие, если они важнее родного сына? Лучше бы вернулся в Мурманск, отец тебя пристроит на работу, поживешь пока с нами.

— Мам, ну какая работа в этой дыре? Просадить здоровье на вахтах? Ты сама говорила, что тебе с внуком сидеть в радость. Чего не хватает? Денег? Ну давай я тебе дам денег, это теперь не проблема.

— Ты меня вообще не слышишь, что ли? Ты должен ребенка воспитывать, а не два немощных старика!

— Немощных, а как же, да вы всем молодым фору дадите! Мам, это же временно. Если б Света не умотала, жил бы сын с нами, а сейчас ну куда я его заберу, меня дома-то не бывает.

— Света твоя — это отдельный разговор, а я тебе говорила, что она вертихвостка. Как денежки кончились, так и сбежала от тебя, еще и кукушка оказалась.

— Хватит уже! — глухой удар по дереву, дребезжат вилки.

— Ты как с матерью разговариваешь, совсем ополоумел?! — гремит в ответ дедушка басом.

— Тише вы, оба! Ребенка разбудите!

Но ругань, хоть и притихшая, не прекращается. Тоша откладывает экскаватор в сторону, залезает обратно в кровать и заворачивается в одеяло с головой.

Взрослые обязательно помирятся, как и всегда перед папиным отъездом. А потом он вернется и привезет новый экскаватор, а может быть, даже подарит трансформера. Или и то и другое. А потом они будут жить все вместе.

К моменту, когда бабушка тихонько заглядывает в комнату внука, малыш уже спит.

***

Два.

Дедушка крепко держит Толю за руку, но это не мешает мальчику крутиться юлой. На табло уже объявлено прибытие рейса «Москва — Мурманск», но самого поезда пока не видно, и Толя так и норовит выскочить за белую линию на перроне, чтобы получше рассмотреть горизонт.

— Не вертись.

— Деда, скоро уже?

— Скоро, еще минут десять.

Но для Толи десять минут — целая вечность. Мальчик замирает секунд на двадцать и снова пытается вырваться из строгой дедушкиной хватки.

Наконец вдалеке показывается первый вагон. Толя долго всматривается, проверяя, что зрение его не обманывает, и нетерпеливо спрашивает:

— Это он?

— Он, он, — улыбается дедушка. — Потерпи еще немного.

Толя подпрыгивает на месте, готовый в любой момент сорваться, а поезд тем временем начинает тормозить, и вот уже проплывает мимо седьмой вагон.

— Деда, седьмой, идем скорее!

— Не торопись. Видишь, толпа какая, придавят еще.

Людей и правда немало, но Толя легко находит глазами то самое, родное лицо.

— Папа!

— Толька, привет! Ну ты и вымахал! — смеется папа, заключая сына в объятия. Потом встает с корточек и молча жмет руку дедушке.

Толя тараторит без умолку: о секции по футболу, куда он начал ходить, о третьем месте на олимпиаде по математике среди начальных классов школы, о Вальке, которая его задирает, а отец лишь улыбается и треплет мальчика по голове.

— Давай сначала домой, вещи оставлю, а потом мы с тобой пойдем гулять. И ты мне все-все расскажешь.

Через пару часов Толя с отцом идут к «Атомному ледоколу «Ленин». На улице около десяти градусов и пасмурно — июль оказался не очень гостеприимным, — но кому такие мелочи могут испортить настроение? Воспользовавшись случайной паузой, папа добродушно говорит:

— Вот приедешь в Москву, и мы с тобой все-все музеи обойдем, особенно космонавтики. Он там знаешь какой?

Толя жадно слушает каждое слово и, когда отец замолкает, спрашивает:

— А какая она, Москва?

— Большая, Толь. И очень интересная. Там и высотки, и парки размером почти что с весь Мурманск, и аттракционы всякие с аквапарками. Ты только начальную школу закончи, а там я тебя заберу и все-все покажу, договорились? Только чур на пятерки учись!

Толя кивает, переполненный восторгом. А впереди в эти выходные еще столько всего интересного: океанариум, пицца, кино…

И, конечно, мечты о Москве.

***

Три.

На ноутбуке запущена «Дота», схватка в самом разгаре, в наушниках на повышенных тонах обсуждают ход игры. Толик сосредоточен и в веселой брани сопартийцев не участвует, отключив микрофон.

Вдруг наушники слетают с головы, больно задев уши, и на всю комнату раздается крик:

— Ну сколько можно тебя звать?!

Толик ставит игру на паузу и резко разворачивает компьютерное кресло в сторону бабушки.

— Ну я же попросил меня не трогать, у нас с пацанами катка важная!

— Слышать ничего не хочу о твоих глупостях! Дед еле встает. Я целый день готовлю, убираюсь, сумки таскаю из магазина, а ты, здоровый лоб, чашку за собой убрать не можешь! А ну дневник покажи!

— Все я могу! Можете отстать от меня хоть ненадолго со своими дневниками и чашками? Не нужна мне твоя уборка-готовка, не хочешь, не делай!

Перепалка заканчивается привычным «весь в отца пошел», и бабушка, пришаркивая, уходит из комнаты. Толик снова надевает наушники, но нормально поиграть у него так и не получается: минут через пятнадцать начинает вибрировать мобильный. На экране высвечивается «папа», и Толик быстро пишет в чат: «Сорян, пацаны», — прежде чем взять трубку.

— Алло?

— Ты как себя ведешь, а?

Холодный, серьезный тон застает Толика врасплох, и он начинает обороняться.

— Что она тебе наговорила, а? Все я делаю! И мусор выношу, и пылесошу по выходным, и учусь нормально. Ну схлопотал пару троек в прошлой четверти, так это русичка придирается, она на последнем диктанте половину класса завалила!

Голос Толи срывается и начинает дрожать.

— Я так не могу больше, пап! Дед лежит, до туалета его отведи-приведи, бабушка орет постоянно, что ни сделай, всего мало, то не так, это не так, а я…

— А я что сделаю?! — голос в трубке звучит неожиданно резко.

Вопрос вышибает из Толика дух, и он замолкает, растеряв весь свой запал.

— Алло? Меня слышно?

— Ты мог бы приехать, — ответ звучит сдавленно и как-то фальшиво.

— Опять ты об этом? Конечно, я приеду, как только получится. Но ты и сам уже взрослый парень и должен нести ответственность. Хватит бабушку доводить, возьми себя в руки! Я не могу сорваться в любой момент по твоему капризу и…

— Да, я помню. Проехали.

— Что значит…

— Меня зовут, потом.

Толик завершает звонок и аккуратно кладет телефон на стол. В обычных обстоятельствах гаджет полетел бы в стену, но сейчас срывать на нем злость не хочется. Да и нет никакой злости. Только странное спокойствие с каким-то неприятным душком.

Телефон вибрирует, но Толик не обращает на это никакого внимания. Он вырубает ноут, идет на кухню, садится за стол и рассматривает выцветшую плитку на фартуке так, будто видит ее в первый раз. За стенкой с кем-то ругается бабушка.

«А я что сделаю?»

Толик пробует осмыслить фразу, и в грудной клетке неприятно давит, слова словно подпирают ребра изнутри, стараясь их выломать. В этом таится какой-то смысл. Надо лишь суметь его образмерить, извлечь.

Снова шаркающий шаг.

— Мне твой отец звонил, сказал, ты ему нахамил и бросил трубку.

Молчание.

— Толь, ну сколько можно-то? Думаешь, мне легко? — бабушка больше не ругается и выглядит изможденной. Когда она успела так состариться?

Толик медлит, но все-таки встает и приобнимает ее за плечи.

— Извини, бабуль. Погорячился.

Бабушка, готовившаяся к очередной стычке с внуком, растерянно приподнимает брови.

— Я пойду за продуктами схожу.

— Ладно, сейчас список дам… А ты чего это подорвался как?

— Проветриться надо. Ну и кто кроме меня сходит.

Бабушка ищет бумажку с перечнем продуктов, а Толик идет в прихожую и натягивает потертую ветровку, проверяя карманы.

«Кто кроме меня? Никто».

***

Четыре.

На городском кладбище собралась, кажется, половина города. Почти никто не плачет, но глубокая скорбь сквозит во взглядах, наклонах головы, тяжелом молчании.

Толя смотрит, как гроб медленно опускается в яму, убирает руку с бабушкиного плеча, подходит к могиле, зачерпывает горсть земли и кидает ее на крышку.

— Спи спокойно, дедуль, — тихо говорит он и возвращается.

Отец купил билет на самолет, но рейс задержали, и он только-только, весь красный от спешки, приехал на похороны. Обнимает бабушку и Толю, говорит какие-то дежурные фразы, а потом, уже в кафе, даже произносит долгую и красивую поминальную речь. Дома они с бабушка снова спорят, в этот раз, кажется, насчет переезда и «не в моем возрасте».

Все это будто проходит сквозь Толю, не откладываясь в голове, не отзываясь в сердце.

Через неделю отец улетает. В этот раз никаких прогулок и задушевных бесед, общение с ним тоже не клеится. Толя за ненадобностью удаляет с телефона мессенджер, в котором они обычно переписывались, и больше не звонит отцу. Если тот захочет, свяжется сам, в конце концов.

Но отец не хочет, делая исключение разве что по праздникам.

***

Пять.

Толя перебирает дедушкины вещи. Что-то оставит себе на память, что-то продаст на Авито. Особенно тщательно он исследует большой книжный шкаф: там находятся не только редкие издания, но и письма, черно-белые фотокарточки, коллекция марок и даже старенький проектор для слайдов.

Остается последняя, самая верхняя полка, и Толя притаскивает стремянку. Там книги, несколько больших тетрадей с какими-то записями и небольшая коробка в углу. Толя подтягивает ее к себе, открывает крышку. Внутри снова письма и пара фотографий, на этот раз цветных.

Толя берет одну в руки и резко хватается за полку, чтобы не упасть.

Судя по дате, фотографии три года. На ней улыбающийся отец, какая-то женщина и две девочки-близняшки детсадовского возраста, сидящие у них на руках. Толя переворачивает снимок и читает надпись, сделанную крупным неровным почерком: «Ваши внучки, Катя и Вера».

Он медленно спускается и садится на диван, не отрывая взгляда от снимка. Голова кружится, лицу становится щекотно, и крупная капля соленой воды падает прямо на глянцевую бумагу. Толя быстро смахивает ее и вытягивает руку перед собой, чтобы фотография не намокла.

— Толенька, ты долго еще?

В комнате появляется бабушка. На осознание уходит лишь пара мгновений, после чего она неожиданно быстро семенит к дивану и прижимает внука к себе. На ее глаза наворачиваются слезы.

— Толька… Ох, Толенька... — повторяет она снова и снова, пока он рыдает, вжавшись в ее плечо.

***

Иду искать.

Толя шагает по улице, его легкие распирает от воздуха. Ему восемнадцать. У него в кармане трудовая книжка, завтра на карточку капнет подрасчет за работу в колл-центре.

Он решает сделать крюк, чтобы размять ноги и как следует насладиться с детства знакомыми видами. Сейчас около семи вечера, улица залита светом, и Толя размышляет о том, как это странно, что где-то в мире не бывает полярных дней и ночей. Ну то есть не странно, конечно, по географии у него была пятерка. Просто… Это все еще не укладывается в голове.

Дома Толю ждет серьезный разговор.

— Тош… Папа возвращается.

— Ммм… — мычит Толя в ответ, жадно закусывая ложку супа черным хлебом, — надолго?

— Надолго, Тош. Бизнес, говорит, прогорел из-за пандемии. Жена ушла. Вот он и…

Толя откладывает хлеб и ложку в сторону и долго смотрит на бабушку, переваривая не только суп, но и новость.

— Так он типа… Навсегда, что ли?

Бабушка мнется, прежде чем ответить.

— Похоже, что так.

— И когда?

— Через три недели. Я тебе хотела раньше сказать, но не знала, как ты отнесешься. Я понимаю, ты на него обижаешься, но он же твой отец. Помиритесь, заживем…

Толя расплывается в улыбке.

— Я так рад, бабуль.

— Правда?

— Да, очень. И я тоже хотел с тобой серьезно поговорить.

Перрон. Как и много лет назад, Толя ждет рейс «Москва — Мурманск». В груди щемит, но Толя отмахивается от этого чувства. Теперь все совсем, совсем по-другому.

На горизонте вырисовывается поезд, подъезжает все ближе, ближе, постепенно замедляется… Третий вагон проезжает мимо, и Толя быстрым шагом идет следом за ним.

Двери открываются. Один за другим вываливаются на перрон люди. Кто-то сразу убегает в сторону выхода, кто-то не спешит, вглядываясь в толпу, а потом радостно бросается на шею встречающим. Толя ищет взглядом знакомую фигуру.

Вот он. Отец.

Худой и какой-то… маленький. На лице прибавилось морщин, на голове — седины. Но это точно он. Толя делает пару шагов навстречу и ждет, пока его заметят. Наконец отец поворачивается, и в его взгляде читается узнавание. Он идет навстречу сыну медленной, чуть прихрамывающей походкой, совсем не такой, какую Толя помнил из детства.

Они смотрят друг на друга, испытывая неловкость, и каждый не знает, как начать разговор.

— Ну здравствуй, сын. Ты так вырос, — отец ставит скудный багаж на землю, распахивает руки для объятий и видит в ответ протянутую ладонь. Они обмениваются рукопожатием.

— И тебе не хворать, — после паузы Толя продолжает: — Хорошо, что ты вернулся.

Отец улыбается.

— Да я и сам рад. Давно хотел, но Москва эта… Всю душу высасывает, не вырвешься. Ну что, поехали домой, сын?

Толя качает головой и достает из кармана блокнот.

— За бабушкой присмотр нужен. Я тут тебе написал инструкции, какие она лекарства пьет, когда ко врачам ходит. Контакты подружек ее и соседки, Татьяны Васильевны, на всякий случай. А сам я уезжаю, — Толя кивнул в сторону поезда, — в этом самом вагоне.

— Как? Куда это ты? — отец выглядит потрясенным.

— В Москву, учиться. В Бауманку поступил. Только бабушку оставить боялся. Но теперь не боюсь, — теперь Толя улыбается и хлопает отца по плечу. — Ты смотри у меня, хорошо о ней заботься. А то ведь мне Татьяна Васильевна все доложит. Да я и сам на каникулы приеду, проведаю ее.

— Как это? Мы так не договаривались…

— А мы вообще никак не договаривались.

— Нельзя так с отцом, Толь. Я все понимаю, но…

— Да не было у меня никогда отца. Это ведь правда, давай ее уже признаем.

Снова гнетущее молчание.

— В общем, езжай домой. А я к камерам хранения, за чемоданами. До скорого.

Быстрым шагом Толя удаляется, оставив ошарашенного отца стоять посреди платформы. Сердце в груди выдает гулкое «тудум-тудум», как будто уже село в вагон и мчится далеко-далеко.

Никто больше не играет в прятки.