Текст: Татьяна Ясникова, Иркутск
СТАРЫЙ МЁД
В настоящей тайге многие бывали. Это глухота, дремучесть, бурелом. В солнечный день не видно солнца, а только его колеблющиеся отсветы лежат на листьях и мхах. Обязательно сыро ногам. Сюда бегут от морока учёности и внушений науки. Иногда попадают под действие тумана почвенных снов, языков деревьев, птиц, животных, трав и цветов. Этот туман окутывает и уводит с тропы, ему способствует древний инстинкт дикого зверя в человеке, грозно нападающего на легковесный инстинкт самосохранения, выявленный посредством университетских наук.
Милица заблудилась.
Такое возможно однажды: или пан, или пропал.
Она собиралась отправиться с хозяйскими детьми по грибы с самого начала сезона. Люди жаловались на рысь, но потом один старик застрелил её из ружья, когда она ночью попыталась загрызть его цепного пёсика. Люди рассказывали о медведице, подходившей со своим семейством к калиткам – поздороваться. «Но эта медведица давно здесь живёт и не нападает», – говорили они. Жаловались на больших бродячих псов, охотящихся на домашних кошек. А один рассказал, как к его теплице недавно подходил красавец мишка, зарычал, имея в виду, что здесь его земля. Но смельчак ему возразил, сделал фото и теперь показывает всем. Не исключено, что снимок был сделан в цирке.
И вот Милица, оставив дома в городе мужа Ивана с сыном Никитой, приезжает в гости сюда, где хозяйские дети любят ходить по грибы. Для этого они обычно поднимаются в крутую гору, восходящую прямо от их дома. И с неё приносят даров тайги по ведру-другому за приём. Снизу кажется, что площадь горы невелика. Однако на ней столько ложбин, подъёмов и провалов, диких мшистых скал, обвалов толстых стволов, вывороченных с корнем – не то бурей, не то из-за потери равновесия самими деревьями-великанами; столько лобастых горушек, увенчанных то кедрами, помовающими иглистыми лапами, то танцевальной развесёлой лёгкостью и пахучестью багульников, – что можно жизнь прожить на горе и не заскучать.
А где заблудишься, там и подавно нескучно.
Милица – имечко странное, нечасто встречающееся. Очень древнее, вроде как милое, но его «ца» настораживает. Милица тем нравится, кто ей самой понравился. Потому что на прочих она так глядит, что хоть стой, хоть падай, хоть беги. Ничего колдовского, а нечто презрительное. Глаза у неё не зелёные.
Она подоспела тогда, когда у хозяина дома гостили его друзья. Глава семейства реставратор, жена домохозяйка с юридическим образованием и трое их детей от двенадцати до пяти лет без привычки к сбору грибов.
Хозяйские дети, строгий Аркадий и непоседливая Талица, девочку так прозвали по созвучию с Милицей, а на самом деле она Наталья, дружно играли с гостями-детьми, прыгая по лестницам дома с четвёртого этажа по первый. Дом этот – не действующая пока гостиница. Милице Аркадий и Талица из такта не признались, что не хотят сегодня собирать грибы, а придумали взять с собой на гору гостей, старших мальчика и девочку, умных, в очках. Каждый ребёнок и Милица взяли по ведру, запасному пакету и грибному ножику. Подъём поначалу крутой и скользкий. Под ногами бурая и отполированная за много лет хвоя, и она слегка сырая. Длинные космы трав стелются и тоже сырые. А где их нет, там мшистый ёжик и хвоя. Ногам в кроссовках скакать здесь никак. Мальчик и девочка приезжие схлюздили и сказали, что раздумали собирать грибы. И Милица, как старшая группы, отпустила их. С ней остались Аркадий и Талица. У Талицы голос звонкий и громкий, и она давай бегать и истошно кричать обо всём подряд, привлекая или отпугивая медведей. «Ой, ой, – кричала она, – Миша, Аркаша, ко мне, у меня подберёзовик! Ой, ошиблась! Ой, обманула! Обратно!». Милица могла согласиться, что мишка здесь есть. На гору она поднималась ранее в июне, когда едва потеплело, пробудилась трава и грибам не было фарту. Зато наверху на тропе она обнаружила свежие медвежьи лепёшки травяного цвета, чем зверь и вынужден был питаться, – проростками травы.
Милица шестым чувством поняла, что Аркадий и Талица хотят отправиться вослед друзьям, но не решаются покинуть её. Грибы что-то не попадались. Из-за затянувшегося холода весны они по-прежнему медлили. Это вам не зародыши человека. У грибных своя воля. Милица отпустила детей, и они, поблагодарив её, с громом восторга умчались вниз, беспрестанно поскальзываясь и падая. Милица стала подниматься наверх к тропе, идущей по загривку хребта. В прошлом году они вдвоём с Аркадием обнаружили здесь необыкновенное множество самых лучших груздей.
Милица всегда считала, что самая счастливая жизнь – это в лесу, где весь ответ елям, кедрам да берёзам. И сейчас она вдыхала счастье – смолистую свежесть ветра. Она думала так, что большой ветер высоты, спускаясь сюда, всегда вступает в спор с тем, что всегда обитает здесь, летая от куста к кусту и шевеля листья и головки цветов, полируя до блеска окраснения ягодников. Большой ветер высоты несёт холодную влагу, снятую со сверкающей поверхности озера-моря, а ветер – хозяин местных толпищ растений и троп, сейчас тёпел снятием солнечного и внутреннего тепла с листвы берёз и осин, игл хвойных, с порослей трав и цветов.
На самом верху хребта видны два спуска – один, откуда она пришла, и где внизу стоят дома и домишки, скрытно бежит ручей. Второй спуск ведёт в противоположную сторону, поросшую соснами пологую долину. Там и встретили они с Аркадием в прошлом году необыкновенное нашествие белых и чёрных груздей. Как и куда развивается долина, они не поинтересовались, отяготившиеся добычей. Вдоль тропы растут мелкие сосны и березы. На самом верху хребта им трудно бывает укорениться, но, видимо, был такой тихий безветренный момент, когда семена проросли. А, если смотреть вперёд, то там много высоких кряжистых кедров, когда-то давно зацепившихся за верх перед самым его каменистым-скалистым обрывистым уханьем в береговую часть.
Милицу одолевали мысли невольного одиночества, самые разнообразные. Недолго стремительно пройдя по тропе, она увидела старые исшорканные кисти художников, супругов Пыльниковых, за ненадобностью оставленные ими здесь знаком их пленэра два года назад. Клочок белой тряпицы, которой они вытирали кисти, был привязан к ветке шиповника, теперь цветущего, как здесь в суровых местах бывает, немногими неяркими розоватыми цветами. Здесь же была расколотая надвое большая фаянсовая тарелка. Год назад они с Аркадием уже видели эти ненужности, и Аркадий разворчался тогда, поскольку тарелка была из отцова хозяйства.
Пыльниковы были коренными московитами, попавшими под опалу родни и бежавшими от неё куда подалее на восток. Разница между супругами почти сорок лет, и такое не укладывается в головах. Пыльниковы больше не вернулись в Москву, а стали жить там, где им не задают вопросов. Искусство живёт вечным и вечностью и, если бы разница между Васей и Асей была бы и в две тысячи лет, оно бы и этому нашло выражение, симфонию. Так думает Милица.
Грибов не находилось совсем. Милица решила, что пойдёт с горы по диагонали вниз по распадку, охватив поисками площадь далее хозяйского дома. Она шла сквозь бурелом, скалы и заросли долго и увидела впереди и внизу наполовину скрытые кронами хвойных оранжевые крыши новых строений и просвет за ними. «Ничего себе, – подумала она, – как долго я шла в глубину распадка! Вот куда ходят люди! Здесь появились новые дома». Близ домов гулко и грозно залаяли собаки. Милица быстро пошла в противоположную сторону, не спускаясь слишком низко в сумрачную долину, пропитанную влагой и сыростью ручья. Долина расступалась широко, изумрудная зелень отдавала свой тёплый травянистый аромат похолоданию надвигающегося вечера. «Как долго я иду, – спустя время обеспокоилась Милица, – меня потеряют, надо прибавить шагу».
Между тем, одолевать разнообразные препятствия было не очень легко. Выручала скорость полубега. Милица уже не искала грибы, и те несколько, что встретились ей, не стала трогать, – погоды они бы не сделали. По пути она замечала то полянку припозднившихся страстноцветных жарков, то широколиственную поросль бадана, то отцветающие пёстрые венерины башмачки. Прохлада обвевала тысячами дыханий деревьев, снимая вечернюю усталость природы. В видимости появилось солнце, бросавшее чистый свет навстречу таёжному травяному свею и стихии лиственных шумов. «Отчего солнце на востоке, – не слишком отчётливо подумала Милица, – когда сейчас оно должно быть на западе?». По ходу преподносящей всяческие сюрпризы жизни, она уже привыкла ничему не удивляться, и сейчас это подводило её. Телефон не взяла в дорогу нарочно: выскользнет где-нибудь, и потом не найти. «Что-то я слишком долго иду, надо перебрести ручей и пойти домой по дороге». Просёлочная глинистая дорога, идущая чуть выше дна распадка в глубину тайги, была Милице хорошо знакома. Тишина, пронизываемая мелодичным посвистом птиц, нравилась ей и, прежде чем изменить маршрут, она сколько-то топталась на месте и затем пошла вниз к ручью, то пропадающему в траве, то скрадываемому кустами и разливающемуся необычно широко, – то есть, здесь она не бывала. Появились скользкие кочки, и между ними бронзовые проблески застоявшейся воды. Прыгая по зыбким верхам, Милица стала опасаться, как бы не подвернуть и не сломать ногу, после чего пришлось бы ползти ползком. Наконец, стопа промахнулась мимо очередной, словно живой, неустойчивой кочки, кроссовка ушла глубоко в ил и вместе с ногой не вытаскивалась.
Да кто ж такая Милица, чтобы рассказывать об её шараханье?
Ответить на кажущийся простым вопрос чрезвычайно сложно. До сей минуты удавалось избежать каких-либо сведений о ней. Ей от восемнадцати до восьмидесяти одного? От тридцати пяти до пятидесяти трёх? Насколько неважно это сейчас и в целом, но цифровизация, окончательно привязавшая людей к цифре, сделала их нервными относительно точных данных. Милице сколько-то лет, она ведь не призрак. Сейчас она вынула ногу из кроссовки, сняла носок и отжала из него воду, и, сунув его в карман длинной чёрной шёлковой куртейки, в которой можно усмотреть готику, с усилием пытается отнять кроссовку у чавкающей мрачной глубинки.
Милица легкомысленна? Да ведь она просто-напросто возвращается туда, откуда пришла. И её профессия, если она есть, сейчас и, вообще, очень часто никакого значения иметь не может. Одно точно: она из местных, и она женского пола. Если сказать «женщина», то ничего женского сейчас она не делает, однако есть признаки внешности и несколько соответствующая одежда. Джинсы, но с ширинкой слева направо, футболка с женским разрезом шеи. Отсутствие растительности на лице. Ну, а местное проявляется в том, что Милица не говорит: «Ох! Ах!» открывающимся прекрасным видам, идёт уверенно и быстро. Слишком уверенно и быстро она три часа как удаляется в вечернюю глубину тайги.
Наконец, ей удаётся вытащить кроссовку, из торжественно белой ставшую бурой с ошмётками приставшей чёрной грязи. С удовольствием ступая босой ступнёй в охлаждающую влагу, Милица оглядывает ручей и замирает. Его прозрачные чистые звенящие воды текут не в ту сторону. Она мгновенно оценивает открытие. Все ручьи и речки здесь текут в Байкал, и она уже давно идёт всё дальше от дома с его панорамным видом на близрасположенное озеро.
Путешественница шоркает и моет кроссовку пучком сорванной травы очень быстро, но и без особого беспокойства. Лицо у неё загоревшее, красноватое. Цвет кожи у индейцев примерно такой же. Глаза у Милицы карие, движения быстрые, при этом ей свойственно отключение в созерцательность. Сейчас она пойдёт в нужном направлении. Как могла допустить ошибку, не может понять. И солнце теперь светит правильно. Оно по правую руку, на западе, уходит всё дальше на запад, купая в тучах свой оранжевый огонь и одаривая свечением хребет слева, направленный от юга к северу. Милица думает, что путь до дома совсем недалёк. Чуть подняться выше и будет знакомая дорога.
С хозяином дома Наумычем Милица поддерживает знакомство много лет. Она еще не знает, что он переменился к ней, но ещё не вычеркнул из списка друзей. Он ещё не успел дать ей понять, что переменился.
Сейчас он сидит за ампирным обеденным столом с приятелем-реставратором, пьющим французский коньяк «Курвуазье». Раздражён и пытается это скрывать. Разражён, потому что не употребляет спиртное в присутствии своих детей. Скрывает, потому что любит антиквариат, приятельствует с реставратором, чтобы иметь от него дружескую скидку. Сейчас у хозяина в голове шкаф и кабинетный диван сталинского ампира. Покупать один предмет глупо, а два слишком дорого. Он покупать не станет. Сейчас он думает о Милице с раздражением. Он не может решить, пригодится ли она в дальнейшем.
Он привлекал её как оценщицу антиквариата. Иногда она помогала с уходом за клубникой на его участке, чтобы отдохнуть от города. Иногда они просто болтали по телефону. Но теперь Милица совершила грех. Она завела собаку, а он ненавидит животных. К нему на участок прибегали бурундуки, и он отравил их ядом для крыс. Здешняя таёжная фауна находится под охраной, но кто узнает, что он отравил. Он представил, как Милица, не спросив разрешения, приезжает к нему с собакой. Это невыносимо. В следующих, он ненавидел чужих детей. Он представил, что Милица приезжает с ребёнком, и они занимают его внимание. Нужна ли Милица как оценщица антиквариата теперь? Раздумав издавать каталог своей коллекции, он заодно охладел к новым приобретениям.
– Что-то долго нет Милицы? – с тревогой спросила жена реставратора Елена, обращаясь к мужчинам.
Хозяин дома на мгновение задумался.
– Наверное, она напала на грибное место. Не стоит волноваться. Она всегда ходит подолгу.
Он не спросил, сколько же прошло часов. Его мозг тайно подсказывал ему: «А, пусть хоть совсем не придёт». И он саркастически улыбнулся.
Тогда Елена спросила Аркадия.
– Что-то долго нет Милицы Мирославовны?
– Пусть себе нагуляется по лесу, тётя Лена.
Аркадий только что спустился с третьего этажа, где они с гостями-детьми довольно неумело играли в биллиард. Он знал, что отец легко раздражается, и постарался проскользнуть на улицу незаметно. Но отец всё замечал и пригласил его поесть, наконец. Суп с мясом дикой козы на плите, горячий. И пирожки со шпинатом очень вкусные. Аркадий не ответил отцу и прошёл на улицу наслаждаться горным летним воздухом. Он взобрался на сыпучую гору золотистого песка перед домом, стоящим высоко над местностью, увидел серый полувоенный корабль спасателей, сквозь вечернюю дымку и волнение воды идущий к северу.
