Дарья Еремеева. Яков Брель

Автор: Дарья Еремеева МО, Одинцовский район

Зашел на сайт знакомств и в тот же день обнаружил там Машу ‒ мою жену. Судя по дате, она завела себе страницу там на месяц раньше меня. Фотографию выбрала ту, на которой, как ей, видимо, казалось ‒ ее трудно узнать знакомым: темный силуэт на фоне, разумеется, заката, на выступе скалы. Это было на Санторини пять лет назад – наша последняя поездка вдвоем. Маша тогда за отпуск здорово похудела и все покупала какие-то шаровары и туники в индийском магазинчике и без конца просила ее в них фотографировать. Отлично помню, как тащил ее на этот вулкан, ухватив за тонкое, загорелое запястье, и как она упиралась, жаловалась на жару, а я уговаривал, и потом, когда мы все-таки добрались до вершины – сделал этот снимок. Сквозь тунику просвечивал купальник, и мне так хотелось завалить ее на горячие камни прямо там, на выступе скалы, но внизу нас уже догоняла компания иностранцев-пенсионеров – они приближались медленно, но верно – гуськом, в своих невинно белоснежных шортах и футболках.

Разумеется «для женщины прошлого нет». И вот она выставила наше с ней прошлое на этой безумной ярмарке, где все как попугаи твердят одно и то же: «энергичная, привлекательная, любящая, добрая». «Надежный, состоятельный, независимый». И куда ей, сорокалетней, тягаться с молодыми, а все туда же: закат, романтика, туника. Хорошо хоть, не написала, что энергичная и любящая… Нет, правда, на что она надеется? Фарс какой-то: 18 лет прожить с одной женщиной, а потом, на сайте знакомств, не сговариваясь, снова оказаться друг у друга под боком...

Вышел покурить на балкон, и опять вспомнился вулкан на Санторини. Из горячих зеленоватых отверстий в земле как из ноздрей дракона еле заметно, но все-таки зловеще выходил серный дым, и туристы по очереди подносили руки к этим вулканьим ноздрям, словно получая инициацию от этого зверя. На обратном пути Маша собрала сухой букет бессмертника и по многолетней привычке школьной училки литературы искать всюду поэтические символы, заметила, какой это чудный контраст: бессмертник на горе смерти.

Услужливое мироздание (оно всегда тут как тут, когда нужно растравить душу) уже обратило мой взор к сухому букетику – вот он, на стеллаже, рядом с собранием Гоголя. Все еще пахнет Грецией. «Наши отношения исчерпали себя» ‒ так высокопарно она выразилась, а я называю это проще: «18 лет брака псу под хвост». Три года назад после очередной беспричинной, изнурительной ссоры, мы договорились жить свободно и развестись, как только Катька поступит в университет. Не раньше, потому что не знали, как она воспримет развод – Катька и так вечно ищет повод для уныния. Мы с Машей при Катьке старались казаться довольными жизнью и непринужденными, но никто так не чувствует фальшь как трудные подростки.

Забавно, что, решив развестись, мы с женой почти перестали ссориться и цепляться друг к другу по мелочам – словно кто-то выключил бормочущее радио, и мы оба наслаждаемся теперь тишиной. Почти постоянно молчим. Изредка ради дочери устраиваем семейные просмотры фильмов. Я покорно соглашаюсь с выбором женщин и пялюсь в экран, хотя сам давно разлюбил кино ‒ все мне кажется банальным и сто раз уже виденным. У меня болезнь гуманитария: я в жизни уже столько всего перечитал и пересмотрел, что теперь могу вынести разве что старые детективы с хорошей актерской игрой. Как гурман с больной печенью под конец жизни может переваривать одну только овсяную кашку и подсушенный хлеб. Книги по давней привычке я покупаю, но последнее время ставлю на полку, не читая. Как-нибудь потом, на каникулах… Перечитываю Бунина и Чехова, которых знаю наизусть. Но даже любовные приключения героев Бунина уже не трогают и не убеждают. Постарел, видимо. Читаю по привычке, люблю этот порядок слов.

Мы с Машей поженились рано и по любви. Два изгоя-книгочея в спортивном классе районной школы. Она послала мне на литературе записку: «Толстой или Достоевский?» И началось. Сначала обмен записками, потом проводы до дома, несуразные подражательные стихи – обычная история школьной любви, интересная только ее действующим лицам. Через месяц мне уже казалось, что без этой девочки я не могу жить. Мы вместе поступили в педагогический на филологию, подрабатывали репетиторством. Расписались после универа и оба пошли работать в районную школу. Поначалу обсуждали работу, учеников, много читали, ходили по гостям, писали стихи, мечтали прославиться. Устроили литературный клуб для старшеклассников. Образцово-показательная жизнь двух праведников обещала кончиться тихой старостью – с прогулками под ручку и ворчливой заботой друг о друге.

Годам к тридцати пяти мы оба стали догадываться, что поэтов настоящих из нас не выйдет, от прежней мечты остались только редкие посиделки и разговоры с друзьями о том, что поэзия теперь никому не нужна, никто ее уже не чувствует. Постепенно даже упоминать о стихах и вспоминать, что мы их писали – стало как-то неловко. Пора было сказать себе, что это было не призвание, а просто молодость. Но Маша упорно считала себя (и, кажется, до сих пор считает) поэтессой. О, да! поэтессой, которую давит быт, отчеты, домашки, необходимость зарабатывать и… быть верной женой. Я всегда чувствовал, как ей недостает впечатлений, интрижек, как у нее загораются глаза от чужого внимания. Я знал это, потому что мне и самому хотелось того же. Во мне и в ней боролись страх потерять друг друга и желание свободы, желание веселиться где-нибудь, с кем-нибудь, волноваться, сходить с ума. Мы были друг у друга первыми. Изредка помогала ревность, всегда без особенного повода. Ссоры были ужасны, зато примирения, как это часто бывает, оживляли чувства.

Как-то на новогодней вечеринке, когда все напились до положения риз, одна бойкая моя бывшая ученица попросила вышла за мной на балкон и вдруг полезла целоваться. Я не смог ей отказать, уж больно хорошо она пахла какими-то невероятными духами – с феромонами, видимо (дьявол умеет воспользоваться прогрессом в своих целях). Маша хлопнула дверью балкона, закрыла нас изнутри и убежала домой. Мы долго барабанили в стекло, прежде чем кто-то из гостей вошел в кухню и освободил нас с моей ароматной музой. Эту историю мы с женой замяли. Но идиллия дала трещину. Скоро пришел Машкин черед ‒ влюбилась в нового физрука, и, когда я обнаружил в ее компьютере фотографии этого грузинского накачанного монстра, она сразу призналась, что увлеклась им, хотя и уверяла, что только платонически. В физрука и платонически? Я пожал плечами, но предпочел поверить. Физрук скоро уволился, но что-то подтачивало нашу жизнь – что-то неуловимое и как будто не зависящее от нас... Мы издали за свой счет каждый по книге лирики и получили каждый по одной рецензии от друзей-филологов. На работе щедро раздарили книги коллегам, а те поблагодарили и забыли. Промолчали как будто получили дежурные коробки конфет от школьников.

Дочь стала дерзкой. В детстве она гордилась нами, но выросла и, похоже, разочаровалась. Отличница – со всеми комплексами отличницы. И с тайной обидой на наши педагогические амбиции, заставляли учиться, жить не давали… Подруги уже хвастаются фотографиями с парнями в обнимку, в интернете, а наша все зубрит по привычке. Хотела быть похожа на нас, но вдруг поняла, что что ошиблась с кумирами, и ее родители – рядовые преподы, недовольные жизнью и скучные… И надоевшие друг другу.

Когда ты неудачник-одиночка, это легче, чем когда вас двое. Одному проще обмануть себя. Найти бы совсем новую женщину, лучше помоложе, такую, для которой ты – незнакомец, которой плевать на твои амбиции, на твои стихи, вообще плевать на все. И ты ей нужен просто как мужик, взрослый и опытный… Давно разведенный уже приятель подсказал, на какой сайт пойти ‒ платный, для приличных людей.

Одна мне посылала смайлики, а потом перестала отвечать. Видимо, нашла кого получше. Вторая стала сразу расспрашивать про зарплату и один ли я живу – этой уже я перестал отвечать. Есть еще третья – очень милая с виду, имя достоевское ‒ Аглая. Пока не ответила. Просто ради интереса я решил посмотреть ровесниц и наткнулся на жену. Она изменила имя на Полину. Я знаю почему ‒ она любит актрису Полину Агурееву, таскает иногда школьников в мастерскую Фоменко. Романтичные женщины часто выбирают себе для поклонения звезд, на которых сами внешне смахивают. Я испугался, что и Машка найдет мою анкету и спешно поменял свое фото на фото Жака Бреля. Он не похож на меня, но уж больно лицо выразительное. Имя тоже поменял, стал Яковом. С Федота на Якова, с Якова на всякого. Это девиз всех этих женщин с сайтов знакомств. На вопросы анкеты я отвечал несерьезно, но, перечитав, удалил одну шутку, дежурную в семье. Зачем-то (вот не знаю, зачем) послал Маше (то есть Полине) «знак внимания».

В этот день я не видел жену – они с Катькой пришли поздно из театра и завалились спать. Мы с женой давно уже не спим в одной кровати – школа так расшатала ей нервы, что от моего храпа у нее бессонница. Утром она ушла к первому уроку, а мне нужно было к третьему. Я открыл ее страничку, хотя и не собирался. «Полина отправила вам знак внимания…» На меня нашел стих – захотелось ее надурить, заманить и так, чтобы не догадалась, кто это был. Отомстить ей за фотографию в тунике, которую она так легко выставила на обозрение пузатым мужикам с виртуальными подарками.

Яков Брель без труда разговорился с Полиной, отправил четверостишье Арсения Тарковского, которого она боготворит. Нашел в сети фото королевского пуделя и наврал, что это его собака (ее любимая порода). Женщины любят мистические совпадения – сразу начинают думать о руке судьбы. Я стал выпрашивать еще фото. Она послала свой самый удачный портрет – он висел у нас в спальне. Я рассыпался в комплиментах и так вел наступление неделю. Потом на два дня замолчал чтобы подразнить ее и видел, что она заходила на мою страницу пять раз ‒ сайт знакомств всегда с готовностью докладывает, кто побывал у вас. Что-то нашло на меня, я продолжал заманивать ее.

Дома со смешанным чувством любопытства и злости я наблюдал за женой. Купила новые духи и узкие джинсы. Одно время она считала себя православной и перешла на юбки. Чего не сделаешь от скуки. А теперь вот вернулась к джинсам. Я еще меньше с ней говорил теперь – это и не было нужно. Гораздо интереснее было общаться в виртуальной Полиной – наша пикировка сообщениями была так забавна, что хоть пьесу из нее делай. Ко мне вернулся дар версификации, я слал ей смешные глупейшие стишки. «Мадам, фигуру чудну вашу я опишу как полну чашу густого терпкого Аи, что мысли оживит мои». На это она спросила: «вы не алкоголик? Признайтесь сразу». Я поклялся, что нет, но на свидании обязательно выпьем для храбрости. Она, видно, обрадовалась, что наконец зашел разговор о главном: «А почему вы все еще не назначили мне свидания?» Я сказал, что долго болел, подурнел и похудел и жду, когда приду в норму. «А зачем норма?» ‒ спросила жена. ‒ «Я люблю как раз ненормальных. Но подозреваю, что я не одна у вас тут, в претендентках. Наверное, моя очередь на очное свидание еще не подошла». Я похвалил себя за успешно проведенную кампанию и решил разыграть обиду ‒ не отвечал ей сутки.

Жена на следующий день после работы была поэтически грустна. Я задержал ее за руку. «Не будешь ужинать? Я тут рагу сделал – могу поделиться». Она одернула руку как мне показалось ‒ брезгливо. «Я потом поем, спасибо». Неужели влюбилась вот так – не видя человека? Я так не умею. Мне было и забавно, и горько. До чего она со мной дошла, как же я ей надоел, если она влюбилась виртуально, не с первого взгляда, а вообще не глядя…

И тогда я ответил и на сообщения Аглаи, которая давно уже снова замелькала на горизонте. Назначил свидание в кафе. Аглая оказалась полноватой женщиной с высоким голосом и вопросительными интонациями в конце каждой фразы. Наверное оттого, что она совсем не красилась, ее лицо казалось как бы голым, утренним, домашним, тщательно умытым. Она вообще была очень естественной, не пыталась кокетничать. Но странным образом как раз это и мешало. Я привык к шутливому тону, который всегда устанавливался сам собой с Машей раньше, а теперь перешел скорее в ироничный, иногда и с легкой издевкой. Но даже в этом была какая-то игра, и мне казалось, что с женщинами иначе и не может быть. Аглая же была слишком прямодушной, слишком откровенной, как сестра: вино не пью, извините, у меня кислотность повышена. Нет, на этот вопрос я отвечать не хочу, простите… Это связано с моей детской травмой…» Я вежливо вытерпел разговор о здоровой пище и политической ситуации в стране, заплатил за обед, проводил ее к метро и наврал, что сам поеду в трамвае. Даже в метро с ней ехать не захотелось. Женщина хорошая, но не моя.

Дома снова залез на сайт знакомств. Это сделалось уже чем-то в роде зависимости – еще раз узнать, что некая С. прислала вам «знак внимания», виртуальный подарок или «подмигивание». Правда от одинаковых как под копирку анкет становилось дурно. Длинный список требований к кандидату, скудный набор банальностей и подобранная в просторах интернета расхожая шуточка. Правда в моем возрасте уже смешно искать интересную женщину, достаточно того, чтобы она вызывала хоть какое-то желание. Долго перебирал анкеты, а потом зачем-то опять написал жене: «Что вы сейчас слушаете?» Она ответила, что слушает Шопена, хотя из ее комнаты не доносилось музыки. Правда, когда мы закончили болтать, она перед сном все же включила Ноктюрн, опус 9, номер 2. Лежит, наверное, не спит, грезит… И я поймал себя на том, что ревную. К самому себе.

Утром мы завтракали вместе. «Слушай, мы же давно решили, но когда уже подадим на развод?» ‒ Спросила она, глядя в свою кружку. «Когда хочешь» ‒ сказал я и вышел. Два дня не отвечал на ее сообщения и изучал анкеты других женщин. Мне понравилась одна брюнетка – ее улыбка. А улыбка – это уже очень много. Пригласил в ресторан. Держался развязно с этой милой и хохочущей по всякому поводу брюнеточкой, спустил всю премию. Мы пили дорогое вино, слушали джаз, даже танцевали. Я на такси отвез ее домой. У подъезда она, покраснев, сказала, что живет с мамой. Я этому, признаться, обрадовался. И весело сказал: «у тебя дома мама, а у меня жена». Она сразу сникла и промолчала. Мне стало ее жаль, но не настолько чтобы обнадеживать и пускаться в объяснения. Нет, она милая, но все-таки что-то не то… Хотя и приятно, что я ей понравился.

Я выпил пива на скамейке, наблюдая, как светлеет небо и чувствуя себя молодым и свободным. Дома пахло кофе и тостами. Маша уже не спала. «Чего это ты спозаранок?» «Я проснулась в пять утра, а тебя все еще нет. Ты же не сказал, что уходишь на всю ночь. Прими душ, выпей кофе, от тебя пивом разит, как ты пойдешь на уроки…» У жены был усталый вид, и даже какая-то нежность как буто мелькнула в этих словах – может и правда волновалась. «Извини, был в ресторане, как-то спонтанно вышло». «Окей». От этого «окей» я почувствовал новый прилив злости на нее. Она первая ушла на работу, а я залез на сайт и увидел, что она была на моей странице в 5 утра. «Как легко она увлеклась призраком! Любого можно заменить. Зачем вообще нужен брак – разве только чтобы потратить жизнь на единственную женщину, которая при первой же возможности влюбится в кого угодно, да просто в портрет Жака Бреля. Единственное спасение ‒ это не относиться к браку серьезно, быть готовым ко всему. А я был серьезен, верен, скучен…

Я сварил кофе, и в кухню вошла как всегда хмурая по утрам, заспанная Катя и села завтракать. Я сказал ей, намазывая тост вареньем: «Дочь, мы с твоей матерью решили развестись. Ты же позволишь?»

«Маман уже намекала на это… Пыталась меня подготовить, видимо. Разводитесь, если хотите. Дело ваше...» Мне показалось, что ей действительно все равно. И это было не просто обидно, но даже противно. Я заставил себя спокойно допить кофе, молча встал и ушел на работу. В школе меня все раздражало, особенно родители на собрании. Тупость, претензии, самомнение, выгораживание своих оболтусов, самое обыкновенное хамство. Мелочные споры о школьном питании, о сборе денег на музей, обсуждение учительницы математики, которую они просто заклевали как злобные вороны только за то, что она не умела ответить хамством на хамство их отпрысков. Сгорбленная старушка, всю жизнь отдавшая их нагловатым щенкам, стояла как оплеванная среди этих разряженных, глупых баб и пузатых мужиков, позвякивающих ключами от своих вонючих консервных банок, припаркованных под окнами.

Никогда мне так не хотелось уйти из школы куда угодно, хотя бы сторожем. Мне показалось, что все эти годы я только делал вид, что не замечаю унижения. Я больше не хотел вспоминать то хорошее, что было связано с учительством. Казалось, что, потеряв жену, я потерял и смысл этой работы.

Дома зачем-то опять зашел на Машкину страницу: «Полина, приходите завтра к шести вечера в сквер у Фрунзенской. Скамейка ровно напротив метро. А там решим куда пойдем ужинать». Я назначил ей свидание там, где мы с ней часто встречались студентами, недалеко от нашего университета.

«Фрунзенская???? – Ответила она. ‒ Какое странное совпадение. Ну ладно. До встречи».

Я придумал вот что: как бы нечаянно подойду к жене и скажу: «ну что, мамо, помогли тебе твои французы? Как там Жак Брель? Чего это он не спешит в твои объятия?»

Она пришла раньше – в этих своих новых джинсах, в кремовом тонком свитере, сандалии на каблуках. Сначала не садилась на скамейку, бродила вокруг, поглядывала на прохожих. Издали казалась совсем молодой, девчонка почти. Я представлял милое, немного испуганное, но решительное выражение ее лица до мелочей ‒ ведь я знал его со школы. Вот вернулась к скамейке, села. Все время то снимала и снова надевала новую сандалию, которая, наверное, натерла ногу. Уже как будто и перестала волноваться, ждала покорно и почти неподвижно. Время от времени поглядывала на проходящих мужчин, чуть приподняв голову, а мое сердце тяжелело от тоски и нежности. Злости уже не было, была глубокая, черная пустота. Я стоял в тени, за киоском, хотел уйти и не мог двинуться с места. Давно она не казалась мне такой родной. Неудивительно. Ведь она моя жена. Я поймал себя на том, что и сам со страхом жду, что к ней кто-то сейчас подойдет. Усмехнулся этой мысли. Подойти? Но нет, слишком страшно будет вместо радости и смущения, увидеть ее удивление и разочарование, а потом, когда поймет ‒ обиду. Может даже ненависть в глазах. И мне расхотелось шутить. Бог с ней. Я уехал домой. Включил компьютер и удалил мою страничку на сайте знакомств.