Текст: Екатерина Коновалова
Творческое наследие французского писателя, истового католика Леона Блуа (1846–1917) практически неизвестно российскому читателю. Два романа Блуа «Le Désespéré» (1887) и «La Femme pauvre» (1897) до сих пор не переведены на русский язык и не осмыслены в отечественном литературоведении, хотя его творчество входило в круг чтения интеллектуалов XX века, таких как Хорхе Луис Борхес, Карл Шмитт, Эрнст Юнгер, Генрих Бёлль.
Единственная полноценная работа о Блуа на русском языке была написана Николаем Бердяевым в 1914 году. В своем эссе «Рыцарь нищеты» Бердяев, исследуя творческий мир Блуа, делает следующие выводы:
Автобиографический роман Блуа «Le Désespéré» («В отчаянии») – манифест той самой «чуждости буржуазному миру», которую подметил русский философ-идеалист. Каин Маршенуар, главный герой романа, переезжает из родного провинциального городка в Париж, где его настигает страшный парижский голод, многократно описанный во французской литературе – Гюго в «Отверженных», Бальзаком в «Блеске и нищете куртизанок», Эженом Сю в «Парижских тайнах» или Гюисмансом в «Парижских арабесках»). Голод, душевные терзания, тяжкие удары судьбы, неудачи на литературном поприще в конце концов приводят Маршенуара в картезианский монастырь Гранд-Шартрез, прославленный как самый закрытый и недоступный монастырь во Франции.
Горный монастырь, уединение, тишина… Вдалеке от мирской жизни Маршенуар надеялся найти вдохновение для написания книги о символизме мировой истории. Однако именно в святой обители его настигает самое ужасное и разрушительное для души чувство – страсть. Он воспылал ею к своей духовной сестре, бывшей куртизанке Веронике Шемино. На пути к спасению герой Блуа сталкивается с ужасными противоречиями и пишет возлюбленной роковое письмо, которое в конце концов приведет обоих к гибели.
Предлагаем читателям «Года Литературы» познакомиться с этим письмом, погружаясь в надрывный и яркий стиль Леона Блуа.
Книга запланирована к выходу во II полугодии 2025 года в московском издательстве Ad Marginem.
Леoн Блуа
«В отчаянии»
Пер. с французского Екатерины Коноваловой
Глава XXXVI
За все время пребывания в Шартрезе Маршенуар написал Веронике только одно письмо, извещающее о его скором приезде в Париж. То ли от страха, то ли из добродетели, до сей поры он воздерживался от писем, хотя до смерти хотел написать, и с плохо скрываемой нежностью мимоходом упоминал Веронику в каждом послании своему закадычному другу Левердье. Наконец, за несколько дней до отъезда он все же собрался с духом. Вот его несуразное письмо:
«Моя дорогая Вероника, не сочтите за труд ради меня добавить к числу своих ежедневных молитв еще одну – молитву на исход души. Она есть в вашем молитвослове. Плоть моя здравствует, а вот разум охвачен предсмертной агонией, и я полагаю, что лишь в ваших силах излечить меня, поскольку именно из-за вас я и претерпеваю столь ужасающую муку.
«Я по уши влюблен в вас, вот в чем суть дела, только вдали от Парижа я наконец это понял. Я решил вам сказать об этом по той простой причине, что вы должны это знать. Женщины прозорливы в подобных делах, и чувство это, запримеченное мной лишь за несколько дней до отъезда, вы, несомненно, углядели давно, судя по вашей осмотрительности, понятной мне ныне. Вы явно пытались подавить вспышку взрыва. Но если бы вы ничего не понимали и ни о чем не догадывались, я все равно бы счел необходимым объясниться с вами, хотя бы для того, чтобы уберечь наши отношения от столь опасной тайны.
Как нам быть дальше? Я вижу лишь два пути: вы спасете меня или я вас потеряю. Я признаю возможность окончательного разрыва, но понимаю, что подобный исход для меня равнозначен гибели. Вы наполнили мою жизнь опьяняющим христианским благовонием. Я мгновенно задохнусь без него.
Я растерял всю былую смелость, моя душа разорвана в клочья. Мне придется быть с вами сдержанным, поскольку с первой минуты моего суетного путешествия я сгораю изнутри, как тлеющий факел, готовый вспыхнуть при малейшем дуновении ветра. Мнимое братство, объединившее и разлучившее нас, больше меня не устраивает. Придется воздвигнуть в нашей квартирке крепкую стену высотой до седьмого неба, чтобы сдержать прорыв моего предательского чувства.
Несомненно, что столь трудоемкая работа каменщика придется под силу вашей возвышенной и измученной душе, давно отрешенной от тела, на которое теперь устремятся сладострастные взоры вашего бедного друга, чье присутствие, я в этом уверен, обдаст вас вонью и грязью прошлого. Моя дорогая хранительница героизма, прошу вас, подумайте, что нам делать, быть может, именно мученический исход окажется для нас спасительным.
«Вы не выносите, когда на вас смотрят, как на святую, и теперь мне стала понятна эта неприязнь. Если бы наш Господь Бог облек вас в самую великолепную багряницу, то даже в этом одеянии вы бы на веки вечные остались настоящей женщиной, как священник остается мужчиной, ибо то, что Бог сотворил своей всесильной десницей, имеет непреложный характер, так же, как и Таинства Его Церкви. Поэтому вам, как и всякой женщине, придется лицом к лицу столкнуться со злом этого мира, куда смерть проникла благодаря нашей первой праматери.
Потому я и прошу вас прочитать молитву на исход души. Ибо из-за вас, любимая моя, я подвергаю свою душу смертельной опасности, и уже сейчас, за неделю до отъезда в Париж, меня охватывает чувство, будто я поеду на собственное погребение. Если вы не одолеете мою слабость, я затащу вас в пещеру отчаяния.
Вы сами давным-давно внушили мне, что, если вы вдруг сделаетесь моей женой или любовницей, то это будет бесконечно мерзостно. В вашей постели и в ваших объятиях я обрету лишь ваше прошлое. И в конце концов это прошлое, выпущенное из бездны, где оно томилось под надзором вашего покаяния, будет раскаленными клещами по кускам отрывать меня от вас, дабы занять мое место. Наша любовь станет посмешищем, а пелена страсти обернется рвотой. Мы потеряем все, что нас возвеличивает, и снова нырнем в колодец с грязными унижениями. Солнечный поднебесный городок, где мы воспарили в страданиях, отторгнет нас, и мы усядемся на обочину широкого тракта, у самого смрадного столба, где всякий поганый скот будет обтираться об нас при прогоне…
«Моя дорогая, нужно снять с меня это проклятие, я не знаю как, но я хочу немедленно получить избавление, под страхом ада и смерти. Доколе мой рассудок пребывает во мраке, я не в состоянии родить даже набросок идеи, призванной исцелить меня от любовной напасти. Ах, моя ненаглядная, моя трижды любимая, моя прекрасная Вероника, моя соратница на Крестном пути! Как велико мое страдание! Мое сердце разбито вдребезги. Я помню, как вы днями напролет стояли на коленях пред вашим огромным распятием и надрывно рыдали. Теперь и я утопаю в слезах. Только вот ваши слезы бесконечно сладкие, а мои бесконечно горькие!
Ваш Мари-Жозеф».
