Текст: Сергей Сызганцев
Фото: Ксения Ерофеева
Болезненно-зеленоватый Эйзен
В аудитории чуть больше тридцати человек. Большинство из них — студенты магистратуры «Литературное мастерство» и их знакомые. Закрытая встреча традиционных «Литературных сред» совпала с несуразной апрелевской метелью, так что видеть столько слушателей удивительно.
С обложки взирает болезненно-зеленоватый Эйзен, рядом — аккуратные стопки упакованных в прозрачную плёнку экземпляров, их ощутимо меньше, чем слушателей. По объёму новый роман Гузели Яхиной, кажется, немного толще предыдущих. Шуршит плёнка, новенький «Эйзен» хрустит в руках особенно заинтересованных читателей.
Гузель Яхина входит с Майей Кучерской незаметно, слушатели хлопают с небольшим опозданием. Яхина — тонкая и уверенная, в больших очках с чёрной оправой, недлинные каштановые волосы чуть скрывают уши. Уютная Майя Кучерская, в бордовой накидке и цветочной рубашке, с улыбкой представляет гостью.
— Лауреат главных премий, автор романов… — тут она смущается, но уверенно продолжает: — Думаю, обойдусь без подсказки. «Зулейха открывает глаза»…
Яхина всё-таки подсказывает Кучерской, и вместе они проходят по литературному пути гостьи: «Зулейха открывает глаза», «Дети мои», «Эшелон на Самарканд» и, наконец, «Эйзен».
По традиции «Литературных сред» Яхина зачитывает отрывок из нового романа. «История стала религией — не вся, а только юная советская, что началась двадцать пятого октября семнадцатого, в день сотворения нового мира…» Голос Яхиной твёрдый, уверенный, но с какой-то внутренней мягкостью. Он смело скользит по тексту, и аудитория вслушивается в знакомые строки — или ещё не знакомые. Не каждый день увидишь, как автор преобразует собственный текст в звук, и сама книга тут же оживает, открыто заявляет себя, приковывает внимание.
Спереди — назад и вверх ногами
После чтения отрывка микрофон оказывается в руках Майи Кучерской. Она обращает внимание на длинный список библиографии в конце «Эйзена».
— Вы что, прочитали все эти книжки? — с каким-то детским удивлением восклицает она. — Там есть очень толстые…
— Да, я их прочитала, и не один раз, — скромно отвечает Яхина. — Некоторые — по многу раз, спереди назад, вверх ногами и как угодно. Мне было важно написать книгу так, чтобы не создавать ещё одну биографию. Да, он о жизни Сергея Эйзенштейна, но это совершенно точно не то, что обычно называют художественной биографией.
Яхина рассказывает, что «заболела» Эйзенштейном ещё в юности. Для неё стало открытием, что такие откровенно пропагандистские фильмы, как «Октябрь» и «Броненосец “Потёмкин”», снял тот же мастер, что и вневременной и антитоталитарный шедевр «Иван Грозный». Эйзенштейн вдохновил Яхину заняться сценаристикой и закончить курсы в Московской школе кино. Писательница называет Эйзенштейна одним из её учителей в киноиндустрии.
Но в то же время фигура великого режиссёра оставалась для Яхиной неприступной. Его научные тексты писательница называет «зубодробительными», художественные вещи — «красивыми, но непонятными». После публикации «Эшелона на Самарканд» Яхина предприняла последнюю попытку понять великого режиссёра и написать, может быть, рассказ о нём.
— Всё, что смогла найти, нашла и уехала на дачу, где несколько недель погружалась в тексты об Эйзенштейне, — рассказывает Яхина. — Мне было важно понять, как о нём писали, думали, размышляли другие авторы: киноведы, научные работники. И мне показалось, что я чуть-чуть поняла Эйзенштейна.
Идея о рассказе осталась позади, Яхина всерьёз нацелилась на большой роман. При работе она опиралась в основном на книги и научные статьи об Эйзене, его личные труды и фильмы. Картины Эйзенштейна Яхина считает драгоценными камнями, и если поворачивать их к свету, то они засверкают разными красками.
«Понимание прекрасного у Эйзена родилось в Мексике»
Путешествовать по местам своего героя Яхина считает очень важным. Во время работы над романом она ездила по разным странам — даже в Мексику, где Эйзенштейн с режиссёром Григорием Александровым и оператором Эдуардом Тиссэ сняли фильм «Да здравствует Мексика!», который так и не вышел при жизни Эйзена.
— Мне кажется, что в Мексике Эйзенштейн родился как художник, — говорит Яхина. — Понимаю, как это провокационно звучит: мастер, который уже тогда снял «Броненосец “Потёмкин”» — один из лучших фильмов мира по разным версиям, и этот мастер только в Мексике стал художником, — утверждать так, конечно, большая дерзость. Но у меня такая версия. Я считаю, что понимание прекрасного у Эйзена родилось в Мексике.
Яхина загорелась идеей поехать Мексику и увидеть её такой, какой её увидел Эйзенштейн. По мнению писательницы, Эйзен, Александров и Тиссэ создали в Мексике «невероятной красоты художественный материал». К сожалению, плёнка так и осталась в Америке и не была смонтирована мастером. За него это позже сделал Александров, но, по мнению Яхиной, это явно не то, что хотел сказать режиссёр.
— Двухнедельная поездка в итоге сложилась в очень плодотворный результат, — продолжает писательница. — Мексиканская глава писалась очень легко. Мне казалось невероятно сложным писать о далёкой стране, где люди чуть ли не на головах ходят. Но поездка на место очень помогла, и мексиканская глава вышла достаточно просто.
Бесконечный фейерверк
Некоторые читатели «Эйзена» в отзывах укоряют Яхину в том, что главный герой попросту ей неинтересен — поэтому он и получился таким отталкивающим, неуравновешенным брюзгой. Но это, конечно, не так. Про Эйзенштейна Яхина рассказывает так, что хочется посмотреть или пересмотреть все его фильмы. Наверное, поэтому её новый роман, как и предыдущие, очень кинематографичен.
— Я не понимаю возмущения читателей, которые пишут, что книга кинематографична, — признаётся Яхина. — Мне в этом видится гигантский плюс. Это стиль мышления автора. Я надеюсь, что смогла написать «Эйзена» на границе кино и литературы. Мне казалось правильным написать роман о кинорежиссёре так, чтобы получилось «кино».
Подзаголовок «роман-буфф» появился, по словам Яхиной, когда текст был уже свёрстан. Так издатели хотели подготовить читателя к тому, что его ждёт под обложкой. А там — всё, что составляло самого Эйзена. Бесконечный фейерверк.
— Эйзенштейн действительно был такой, — рассказывает Яхина. Человек-фонтан, человек-взрыв, который кипел идеями, эмоциями, загорался проектами, иногда падал в пучины депрессии и возрождался оттуда, как феникс. Это была жизнь напоказ. Миллион масок, которые, сверкая, сменяли друг друга, и при этом никто не понимал, что было внутри. А внутри, на мой взгляд, было одиночество. Эйзен был очень одиноким человеком, несмотря на огромное количество знакомых и учеников.
Комические сцены в романе резко сменяются драматическими, а психологические — философскими. Такой сменой регистра повествования Яхина хотела рассказать трагедию одинокого человека и трагедию художника в тоталитарном государстве.
— Роман шёл от героя. Вначале в книге было больше весёлого, бесшабашного, даже плутовского, дальше в ней появлялись трагические ноты, и в итоге завершается он очень обыденно. Но мне кажется, что в такой обыденности конца гения и есть трагичность романа, — резюмирует Яхина.
Монтаж аттракционов
Кучерская замечает, что личность Сергея Эйзенштейна в книге очень противоречивая, отталкивающая. С некоторым смущением она задаёт Яхиной последний вопрос, имеет ли право гений на «не очень хорошие проступки»? Прощает ли Яхина своего героя?
— Я совершенно не тот человек, который должен прощать или не прощать, — отвечает писательница. — Я, наоборот, хотела быть отстраненной и просто показать читателю все грани Эйзенштейна, которые увидела сама.
В романе Яхина хотела показать Эйзенштейна не гением, но человеком, которым можно было бы восхититься. Она рассказывает про то, с какой самоотдачей режиссёр работал над своими фильмами, как он собрал в Алматы многих советских звёзд и снял их в «Иване Грозном», как Эйзен подбадривал каждого из актёров. И в то же время, в соседней главе, Яхина показывает другого Эйзенштейна, к которому сложно проникнуться сочувствием. Это и есть «монтаж аттракционов». Приём, придуманный Эйзенштейном, Яхина использует и в своём романе.
— Я не беру на себя никакой функции оценки, нет, — говорит писательница. — Просто хочу показать, как по-разному бывает. Эйзен был таким, каким он был, он сделал то, что сделал. И знать об этом читателю, мне кажется, было бы полезно.
Вопросы задают слушатели. Понравилась бы книга самому Эйзенштейну, если бы тот её прочитал? По залу тихо пронёсся смех.
— Этот вопрос я задавала сама себе, когда только задумала написать роман, — отвечает Яхина. — Очень сложно писать книгу про героя, который не вызывает у автора восхищение — в некоторых моментах всё-таки очень хочется им не восхищаться. Я поехала на Новодевичье кладбище, постояла у могилы Эйзенштейна и подумала, что бы он сам подумал о романе про себя. И поняла, что Эйзенштейн очень любил внимание — и позитивное, и негативное, так что любой роман о нём был бы очень кстати. И я решила написать роман об Эйзенштейне, не восхищаясь им.
В конце встречи — традиционная автограф-сессия. Среди толпы мелькает девочка лет двенадцати или тринадцати. Кто-то говорит, что это — дочка Гузели Яхиной. Интересно, каково это — быть дочерью известной писательницы? Летала ли она с мамой Мексику? Подсматривала ли из-за её плеча, как та работает? Читала ли ей Яхина любимые фрагменты? Миг — и девочка исчезает в очереди, вопросы так и остаются без ответа.
